Долинскій уЪздъ.

С. Подбережье. (Сообщеніе пок. o. Іоанна Бирчака). Первые бои пережилъ я въ своемъ приходствЪ. Когда русскіе заняли Долинскій округъ, покоя не было, такъ какъ слышно было днемъ и ночью орудійный гулъ изъ Карпатъ. Въ маЪ 1915 г. началось отступленіе русскихъ армій, a за ними тянулись длинными вереницами обозы бЪгущихъ изъ боязни передъ мадьярами, крестьянъ. Въ селЪ появились мадьярскія части, a въ моемъ приходствЪ расположился штабъ. Началась упорная битва. Мои дЪти и 30 малютокъ изъ села, собравшихся на приходствЪ ночевали въ погребЪ, такъ какъ каждую минуту угрожала опасность быть убитымъ отъ пролетающихъ пуль и осколковъ. ВЪеръ пулеметной стрЪльбы разъ-у-разъ проходилъ надъ приходствомъ, задЪвая и сильно портя крышу приходского дома, въ виду чего капитанъ Янковскій посовЪтовалъ мнЪ отправить дЪтей въ с. Тыссовъ. Я сидЪлъ съ женой подъ камЪнной стЪной дома, тоже спасаясь отъ возможной смерти въ то время, когда начальникъ штаба изучалъ съ чердака русскія расположенія.

Около 8 часовъ вечера явился во дворЪ приходства мадьярскій жандармъ

съ однимъ солдатомъ. Жандармъ заговорилъ къ полковнику на нЪпонятномъ мадъярскомъ языкЪ, изъ чего я понялъ одно слово „попа". Предполагая, что разговоръ касается меня, спросилъ я полковника о причинахъ посЪщенія жандармомъ вь столь необычное время моего дома. Полковникъ отвЪтилъ кратко по нЪмецки: „жандармъ приглашаетъ васъ въ Болеховъ для составленія краткаго протокола. ВЪдь это недалеко. До свиданія, отче!" и пожавъ мнЪ руку, полковникъ любезно простился со мною.

Въ БолеховЪ отвели меня въ жандармское управленіе, гдЪ комендантъ жандармеріи Губеръ прочелъ мнЪ мои политическіе грЪхи въ родЪ, что я главный вожакъ въ уЪздЪ, устраиваю политическія собранія, являюсь предсЪдателемъ мЪстной читальни, дальше, что въ виду распространенія въ уЪздЪ руссофильской агитаціи отреклись отъ меня даже мои дЪти, что въ моемъ приходствЪ одинъ только учитель „украинецъ", a всЪхъ остальныхъ совратилъ я въ „руссофильство" и много другихъ несуразностей. Я выслушавъ спокойно всЪ обвиненія отвЪтилъ жандарму, что онъ шутитъ и что мнЪ пора вертаться домой.

Хотя я дЪйствительно являюсь предсЪдателемъ читальни, такъ въ этомъ не предусмотривается еще ничего преступнаго, такъ какъ статутъ читальни утвержденъ австрійскимъ намЪстничествомъ.

— Въ даномъ случаЪ вы должны были дЪйствовать даже противъ воли намЪстичества. Вы не пойдете домой, a заночуете въ школЪ — отвЪтилъ комендантъ и велЪлъ посадить мевя въ арестахъ. ЗдЪсь было уже полно всякаго народа. Была полночь, я присЪлъ на стулЪ. СмЪнялись караулы, a съ ними явился жандармъ-мадьяръ, конвоировавшій меня въ Болеховъ. Жандармъ поздоровался со мной и угостилъ сигарой и виномъ. Въ шесть часовъ принесли кофе, отъ котораго я отказался, въ виду его сомнительнаго достоинства. Завтракалъ вмЪстЪ съ болеховскимъ жителемъ г. Ормизовскимъ, который подЪлился со мною полученною изъ дому закускою. По полудни 20 сент. переведено насъ въ судебные аресты. Я надЪялся допроса, однако его не дождался. Въ праздникъ Сошествія вечеромъ явился въ арестахъ нЪкій капитанъ съ поручикомъ украинофиломъ Кордубою, сыномъ священника изъ Бережанъ. Капитанъ обратился ко мнЪ слЪдующими словами: "Вы свободны, однако на основаніи мнЪній нашихъ довЪренныхъ вы неблагонадежны, потому будете вывезены изъ предЪловъ Галичины. Вы вмЪшивались не въ свои дЪла совершали богослуженія для россіянъ".

Я возразилъ, что взводимыя на меня обвиненія невЪрны. Богослуженія совершались въ церкви по обыкновенію для прихожанъ, a случайное участіе въ Богослуженіяхъ русскихъ воинскихъ чиновъ не дЪлаетъ меня преступникомъ, ибо входъ въ церковь доступенъ и „еврею и эллину". Русскій солдатъ искалъ въ церкви не политики, a молитвы. Тутъ вмЪшался въ нашъ разговоръ упомянутый поручикъ : „Стыдно священникамъ такъ поступать, эй батя, слишкомъ ужъ много масла на вашей головЪ".

Я счелъ лучшимъ не отвЪчать на замЪчаніе Кордубы и промолчалъ. Капитанъ далъ мнЪ разрЪшеніе сходить въ сопровожденіи солдата домой за кое-какими вещами. Сопровождавшій солдатъ былъ безъ штыка, что означало нЪкоторую снисходительность со стороны

властей по отношенію ко мнЪ. Дома я засталъ уже другой штабъ, другихъ офицеровъ и послЪ краткаго свиданія съ женой, ушелъ обратно въ Болеховъ. Сопровождавшій меня солдатъ помагалъ нести клунокъ.

25 сентября былъ я отправленъ съ 16 болеховскими мЪщанами, среди нихъ бургомистромъ Филеромъ и г. Ормизовскимъ и двумя изъ м. Сколье, a именно г. г. Мушинскимъ и Конопкой въ горы. Въ ТыссовЪ я видЪлся со своими дЪтьми. ЗатЪмъ Ормизовскаго, Филера и двоихъ скольскихъ интеллигентовъ вернули въ Болеховъ, a меня съ остальными направили въ Сколье, гдЪ мы прибыли около 10 ч. вечера. Конвоировавшій насъ солдатъ не имЪлъ никакихъ инструкцій относительно дальнЪйшей нашей судьбы, a потому рЪшилъ заночевать среди базара, a утромъ видно будетъ, гдЪ насъ пристроитъ Изъ эгого положенія вывелъ насъ прусскій жандармъ, проходившій мимо и велЪвшій нашему конвоиру свести насъ въ жандармское управленіе. Утромъ насъ вызвали въ уЪздное староство. Староста увидЪвъ насъ сказалъ сердито: „Такъ, вмЪсто гнать москалей они занимаются ловлей мирнаго населенія". ЗатЪмъ предложилъ мнЪ войти въ кабинетъ. Начался обыкновенный разговоръ. Узнавъ отъ меня, что мнЪ не знаны причины моего ареста, староста увЪрилъ меня, что: „навЪрно кто то имЪлъ личные счеты, которые сейчасъ выравниваетъ денунціаціей. Такая вещь можетъ и со мной случиться" — закончилъ уЪздный староста по польски.

Начальникъ суда г. Терлецкій, чтобы облегчить немного мою участь велЪлъ тюремному сторожу выпускать меня на свЪжій воздухъ, когда же пришло распоряженіе отправить всЪхъ лишенныхъ свободы въ Талергофъ, онъ посовЪтовалъ мнЪ обратиться къ кому либо изъ знакомыхъ депутатовъ съ просьбой ходатайствовать объ освобожденіи. Услышавъ, что я кромЪ депутатовъ Левицкаго и Романчука никого больше не знаю, совЪтовалъ къ Левицкому не обращаться такъ, какъ онъ по его словамъ есть „nieuczynny" Я не замедлилъ сейчасъ же составить писъмо на бумагЪ, предложенной мнЪ любезно предсЪд. суда г. Терлецкимъ.

Въ полдень проводилъ насъ жандармъ Кисликъ на вокзалъ. Велъ польными тропинками по всей вЪроятности, чтобы избЪжать нападеній со стороны городской черни. Ъхали мы въ направленіи на Лавочне. ЗдЪсь встрЪтился я съ однимъ изъ своихъ прихожанъ Людвикомъ Д. Въ Мункачъ конвоировалъ насъ кромЪ Кислика скольскій еврей Цуккеръ, пЪвшій всю ночь „коломыйки" не исключая еврейскихъ, a потому не давшій намъ спать всю ночь. Мадьяры пытались было подходить къ вагону, въ которомъ мы Ъхали, однако сопровождавшіе насъ жандармы выручили изъ бЪды прибЪгая къ невинной хитрости, что въ вагонЪ молъ Ъдутъ не арестанты, a бЪженцы. ПереЪхавъ черезъ Буда Пештъ и очутившись въ ВЪнЪ, мы перекочевали изъ восточнаго на южный вокзалъ. ЗдЪсь съ помощью незнакомаго офицера, благодаря знанію нЪмецкаго языка, я пробовалъ переговорить съ деп. Левицкимъ, однако получивъ отвЪтъ, что его нЪтъ въ зданіи парламента, мы около часу дня сЪли въ поЪздъ и черезъ Семерингъ отправились въ Абтиссендорфъ, предверіе Талергофа.

свящ. Іоаннъ Бирчакъ.