поЪздъ прибылъ ночью. Отправиться сейчасъ же въ городъ было трудно. На вокзалЪ не оказалось ни одного извозчика, a до города, какъ я узналъ, было довольно далеко. Пришлось до утра оставаться на вокзалЪ.
КромЪ меня, на вокзалЪ оказались еще два желЪзнодорожныхъ служащихъ, съ которыми я вскорЪ вступилъ въ разговоръ. Отъ нихъ я узналъ, что въ городЪ находятся русскіе плЪнные, a кромЪ того, около 1.200 русскихъ изъ Галичины, часть которыхъ занята при чисткЪ города.
Въ словахъ моихъ собесЪдниковъ пробивалась искра симпатіи къ нашимъ узникамъ; чувствовалось, что имъ понятны ихъ страданія, понятно и дЪло, за которое они страдаютъ. Однако же, открыто они не высказывались. Видно было, что они что-то скрываютъ, боясь, повидимому, раскрыть свою душу передъ чужимъ, незнакомымъ имъ человЪкомъ. Чтобы устранить это чувство недовЪрія къ себЪ, я разсказалъ имъ о цЪли моего пріЪзда - что среди арестованныхъ гaличанъ находится и мой отецъ и что я пріЪхалъ повидаться съ нимъ.
Моя откровенность повидимому, окончательно устранила недовЪріе моихъ собесЪдниковъ. Одинъ изъ нихъ туть же признался мнЪ, что онъ чехъ и что и у него нЪсколько родныхъ — чеховъ арестованы и находятся въ настоящее время вь ІосифштадтЪ.
Въ бесЪдЪ съ желЪзнодорож. служ. я просидЪлъ до утра. Рано утромъ я простился съ ними, отправился въ городъ и скоро очутился у воротъ „малой крЪпости".
На улицЪ передъ огромнымъ зданіемъ цитадели, подъ сильнымъ конвоемъ работала группа людей. Я почувствовалъ, что это oни — наши галицкіе крестьяне. Дрожа отъ глубокаго волненія, я подошелъ къ нимъ и привЪтствовалъ ихъ по нашему:
,,Слава Іисусу Христу!"
И въ отвЪтъ я услышалъ знакомыя, родныя слова:
„Слава навЪки!"
Грусть и, вмЪстЪ съ тЪмъ, радость пробивалась на ихъ исхудалыхъ лицахъ. На глазахъ нЪкоторыхъ изъ нихъ показались слезы. Десятокъ рукъ потянулось ко мнЪ, стараясь пожать мою руку, надЪясь, быть можетъ, узнать хотя что-нибудь о родинЪ. Но конвойные не пустили ихъ ко мнЪ, мнЪ же приказали сейчасъ же уходить прочь.
Я ушелъ и долго еще чувствовалъ ихъ скорбный взглядъ, которымъ они молча провожали меня, незнакомаго, но все-таки близкаго имъ человЪка.
Я отправился къ тюремному сторожу и объяснилъ ему цЪль моего прихода. Онъ сказалъ мнЪ, что отца я могу видЪть только съ согласія маіора, который имЪетъ право выдавать разрЪшенія на свиданіе съ заключенными. Пришлось идти къ маіору. ПослЪ краткихъ объясненій онъ выдалъ мнЪ письменное разрЪшеніе на свиданіе, которое, однако, можетъ продолжаться не больше часа. Времени оставалось еще много, и я отправился въ городъ.
Характеръ города чисто чешскій. Почти всЪ гостинницы и лавки - чешскія, и только на одномъ зданіи красуется нЪмецкая надпись „Deutsches Haus". Ha улицахъ масса военной публики; штатскихъ сравнительно меньше.
Но часъ свиданія приближается. Я отправился опять въ крЪпость. Уладивъ всЪ формальности, я отправился въ совровожденіи прапорщика-чеха въ камеру, въ которой находился мой отецъ. По дорогЪ, проходя мимо другихъ
|