3a что?

Кульпарковъ это такое захолустье возлЪ Львова. Скверныя квартиры, скверная Ъда, гдЪ то вдали безустанно грохочутъ пушки. Вечеромъ, когда ложишся на солому спать, замыкаешь глаза съ молитвой :

„Святый Боже, пошли насъ завтра въ бой!"

Пять часовъ утра. Поднимается надъ холмами красное солнце. Тамъ впереди, на востокЪ, работаютъ снова. Тамъ гремитъ и шумитъ, какъ вчера вечеромъ.

Летить на лошади полковой адъютантъ. У него весьма служебный видъ... „Herr Oberleutenant! - во главЪ съ полъ эскадрономъ обыскать окрестные села! ЗдЪсь роится отъ шпіоновъ! ВсЪхъ подозрительныхъ арестовать!

„Servus!" — і поЪхаль дальше.

Черезъ десять минутъ я выЪзжаю съ моими людьми въ свЪжее, ясное утро ловить шпіоновъ — фи, къ черту! Но это все таки работа! Можетъ быть сотня казаковъ встрЪтится намъ по дорогЪ?

Пopшнa — это моя первая останомка. Беру съ собою "постенфирера" и неожиданно входимъ вь домъ священника. Тотъ совсЪмъ не настрашень и даже очень любезенъ.

„Можетъ быгь пожалуете, г-нь оберь-лейтенaнтъ, стакaнчикъ винa? Можеть быть кой-что закусите? ВЪдь оно послЪ ранней Ъзды таки порядкомъ Ъсть хочется!"

Видъ у него таковъ, какъ будто-бы онъ хотЪлъ благословлять меня и моихъ людей. Неужели онъ могъ бы быть шпіономь, этоть спокойный, любезный человЪкъ? Съ вопросительнымъ взглядомъ обращаюсь кь жандарму, который стоитъ возлЪ меня.

Но тотъ не сомнЪвается. Хватаетъ за воротникъ попа и тащитъ его съ собою къ лошади.

„Я уже давно тебя ожидалъ!" — выкрикиваетъ и тормоситъ человЪка въ черной рясЪ. Тотъ набожно складываетъ pyки и имЪетъ видъ, какь будто всецЪло сдаегся на милость Божію.

Схожу съ лошади и съ нЪсколькими людьми иду въ избу. Уланы народъ не поблажливый! Перевертиваютъ все вверхъ дномъ. Обаруживаютъ вкусныя вещи: большіе запасы окорка, колбасы, водки, много водки ! Вже приготовлено дли русскихъ. A тамь вь глубокомъ углу ящика въ столЪ лежитъ бронзовая пуля на которой написано : „Слава Богу". Это условный знакъ между „измЪнниками" и русскими. Кто покажетъ такую пулю, тому ничего худого не будетъ!

Я тычу шарлатану эту пулю вь носъ. Онъ уже больше не улыбается, сжимаеть плечами и молчитъ. Онъ знаетъ свою судьбу...

ТЪмъ временемъ вахмистръ притащилъ старосту того же села, сЪдого человЪка съ выразительнымъ, умнымъ лицомъ. И въ него нашли такую же пулю. Богъ одинъ знаетъ, сколько нашихъ храбрыхъ солдатъ должны распрощаться съ жизнью черезъ тЪхъ шарлатановъ! Помимо воли хватаетъ рука за саблю.

„Aufsitzen!" Стучатъ по дорогЪ лошадинные копыта. Длиннымъ гуськомъ быстро Ъдемъ въ Подъярковъ. Попъ и мужикъ привязаны съ правой стороны сЪдла жандарма, a потому должны бЪжать съ нами. Оба они люди пожилые. Попъ съ откормленнымъ животикомъ. Оба кашляютъ, стонутъ, глаза ихъ выпучиваются изъ лба. Я Ъду впереди, ничего не слышу и не вижу.

Въ ПодъярковЪ исторія повторяется. Мужики прячутся въ трущобы, a мы беремъ попа и старосту.

,,Но я же не могу такъ сразу идти", протестуетъ священникъ. „Я долженъ покончигь свои дЪла, чтобы завтра возвратиться".

„Возвратъ тебЪ сберегутъ, собака! — кричитъ вахмистръ и вяжетъ его вмЪстЪ съ старостой. Тотъ осматриваетъ своего коллегу изъ Поршны, потомъ вмЪстЪ осматриваютъ поповъ, ихъ лица насупливаются и наполняются гнЪвомъ и злобою.

И вдругъ одинъ изъ нихъ, старикъ изъ Поршны, подноситъ руку и валитъ своего священника въ лицо — разъ, другой. Бьетъ такъ, что гулъ несется.

„Ты этому виноватъ, что я на старости лЪтъ долженъ бЪжать, выставивши языкъ, что завтра я буду висЪть, какъ собака".

„Ты, лишь ты отому виною!" — кричитъ и бьетъ, и бьетъ...

Отсылаю вахмистра жандармеріи съ двумя попами и двумя старостами назадъ въ Кульпарковъ, a самъ съ эскадрономъ Ъду дальше, до Кагуева.

Ъдемъ прекраснымъ густымъ лЪсомъ, надъ нимъ носится гулъ битвы, a мы Ъдемъ медленно и разсматриваемся по сторонамъ...

Какъ разсказывалъ мнЪ это изящный уланскій поручикъ, такъ и я записалъ.

Эрнстъ Клейнъ *)

[*) Я, лишъ перевелъ то, что печатала вЪнская газета „Neue Freie Presse" 12-го октября 1914 г. въ № 18.008, какъ фельетонъ подъ заглавіемъ: „Ein Ulanenritt". Думаю, что когда самъ палачъ разсказываетъ свои подвиги, то онъ ихъ лучше помнить, чЪмъ жертва, которую истязаютъ. Отъ себя я далъ только другое заглавіе. Я спрашиваю: „За что?", a отвЪтъ на это давала, даетъ и дастъ всегда наша исторія! Пеpеводчикъ.]