Ноябрь 1914 г.

1 ноября, воскресенье. — Холодный и пасмурный день. У кого-то пропалъ браслетъ. Въ 9 ч. утра лагерныя власти производятъ обыскъ по баракамъ, отнимаютъ курительную бумагу „Абади", и составляютъ списки денегъ, имЪющихся у интернированныхъ.

Нашъ „дядя" С. несетъ осторожно черезъ площадь съ гордымъ видомъ, котелокъ полный супа, посвистываетъ и кричитъ, чтобы ему уступали всЪ съ дороги, ибо жаль каждой пролитой капли супа.

Священники совершаютъ вечерню. Комендантъ поста зоветъ меня и велитъ передать священникамъ, что совершать вечерню запрещается. Благодаря моимъ настояніямъ онъ разрЪшаетъ окончить вечерню, но запрещаетъ ее впредь совершать.

2 ноября. — Дождливый и пасмурный день. Лагерныя власти отнимаютъ у интернированныхъ деньги, вносятъ ихъ въ депозитъ. Вводится строжайшая цензура всЪхъ писемъ.

Лемковъ изъ Горлицкаго и Ново-Сандецкаго уЪздовъ, совершенно безъ основанія заподозрЪнныхъ въ государственной измЪнЪ, переводятъ въ Грацкую тюрьму. О. Тофанъ подвергся 8-дневному одиночному тюремному заключенію въ лагерЪ за то, что продавалъ табакъ.

Вечеромъ, за бараками, возлЪ отхожихъ мЪстъ, подъ электрической лампой, О. Савула сказалъ собравшимся такую прочувственную рЪчь о будущемъ возвращеніи нашемъ въ Галичину, что у многихъ навернулись слезы на глаза.

3 ноября. — Пасмурно. Власти реквизируютъ суммы денегъ свыше 10 кронъ у интернированныхъ нашего барака.

Дядя С., видя солдата съ ружьемъ, сопровождающаго женщину съ младенцемъ на рукахъ, обратился къ нему со словами: „господинъ постовой, стерегите зорко этого маленькаго измЪнника, чтобы онъ вамъ не удралъ". ВсЪ присуствовавшіе скрытно улыбнулись, опасаясь ударовъ постового. Юречко изъ Новаго Санча внезапно заболЪлъ и исповЪдывался у присланнаго къ нему священника.

ВстрЪчаюсь со вдовой о. Максима Сандовича, православнаго священника изъ Ждыни, котораго разстрЪляли безъ суда и слЪдствія въ тюрьмЪ Горлицкой 6 сентября 1914 г., въ 6 часовъ утра.

4 ноября. — Раздача соломы по баракамъ. Лагерныя власти производятъ дознаніе, занося въ протоколъ показанія въ нЪкоторыхъ интернированныхъ изъ Перемыльскаго транспорта.

Солдатъ прокололъ штыкомъ одного ни въ чемъ неповиннаго интернированнаго.

Юстинъ Воргачъ изъ Флоринки просится въ нашъ баракъ, просьба его удовлетворена.

Воздухъ чистъ. Вечеромъ же туманъ нарываетъ землю, спустя нЪкоторое время онъ подымается вверхъ. Власти свозятъ дрова въ лагерь волами и лошадьми.

Сегодня кончается третій мЪсяцъ моего заключенія, напрасно потерянное время. Это наводитъ тяжкія думы, все раздумываю я, за что и зачЪмъ меня здЪсь держатъ такъ долго, сколько дней потерялъ я даромъ, никто и никогда мнЪ ихъ не вернетъ. Грустно и скучно! Каждую минуту можно ожидать ударовъ, побоевъ, криковъ и ругни.

Захарій Ставискій изъ СнЪтницы получилъ отъ своего тестя Александра Дубца переводъ на 10 кронъ, но безъ всякой дописи.

5 ноября. — День теплый, но пасмурный, солнца не видно. ВстрЪ-чаю цыганъ полотнянаго шатра, которые привЪтствуютъ меня радостно, какъ бывшаго своего коменданта, и хвастаютъ полученными отъ властей сапогами и платьемъ, такъ какъ, было, совершенно обносились. Все одна и таже пЪсня. Скука и тоска по роднымъ мЪстамъ.

6 ноября. — Маркусъ - комендантомъ какого то барака. Въ баракахъ Nr. 13 померло двое, одного изъ нихъ прокололъ солдатъ штыкомъ за то, что ссорился съ товарищемъ при раздачЪ соломы. Читаю вЪроятно сотый разъ „Потопъ" Сенкевича.

Въ лагерЪ холера. Уже ночью власти вывели караулы изъ лагеря и помЪстили ихъ за рЪшеткой. Курить въ виду этого уже можно, ибо никто не наблюдаетъ. Ужасный переполохъ въ лагерЪ. Новыя распоряженія по случаю холеры, изданныя врачами — интернированными. На плацу грязь. Запрещается варить чай! Караульные солдаты стоятъ сначала въ разстояніи 3-хъ шаговъ отъ рЪшетки, a потомъ въ разстояніи 10-ти шаговъ. Лагерные повара уже не раздаютъ пищи каждому отдЪльно въ котелки, a только въ ушаты, на каждый баракъ въ отдЪльности. Изъ ушатовъ мы сами дЪлимъ пищу между собою. ВсЪ лагерныя лавки (кантины) закрыты. Получить съЪстныхъ припасовъ, табаку или чего-либо другого, нельзя. Курильщики собираютъ послЪднія крохи табаку, вытряхивая изъ кармановъ табачную пыль и курятъ эти остатки, съ трепетомъ думая и спрашивая, что имъ придется курить, если кантина долго будетъ закрыта. Ванька Вербицкій изображаетъ на бумагЪ картинки жизни интернированныхъ въ лагерЪ. Онъ тщательно оберегаетъ и прячетъ свою живопись отъ ненадежныхъ глазъ.

7 ноября — День холодный и пасмурный. Стирійскіе крестьяне продаютъ намъ хлЪбъ за рЪшеткой. Покупаю 4 1/2 головки чесноку за 30 геллеровъ, какъ противохолерное средство. Иду съ людьми за хлЪбомъ за рЪшетку, Въ ангарахъ для аэроплановъ встрЪчаю массу русскихъ. Полотняные

шатры, какъ видно, опорожнены отъ живущихъ въ нихъ.

Лагерныя власти созываютъ всЪхъ врачей на совЪтъ. Учитель народный Ч. разсказываетъ исторію своей жены, которая была еврейкой и перешла въ католичество. Евреи хотЪли ее отравить, но ей удалось бЪжать и спрятаться у католическаго священника, который и обвЪнчалъ ихъ.

На прогулкЪ.

Вечерню совершаютъ священники на плацу. Полякъ УЪйскій, редакторъ „Боруты", разсказываетъ мнЪ исторію свого заключенія. Среди насъ находится польскій литераторъ Корнилій Попель со своей женой.

Сегодня канунъ праздника св. Димитрія. Это напомнило мнЪ ярмарки въ Избахъ и БЪлцаревой. Это были хорошіе дни.

Священники собираютъ деньги на покупку церковныхъ ризъ, ибо всего на все имЪется одна епитрахиль. Лагерныя власти передаютъ намъ новыя распоряженія черезъ свящ. о. Коломыйца.

8 ноября. — Отецъ Василій Курилло собралъ 14 кронъ 41 геллеровъ на покупку ризъ. СмЪна караула возлЪ кухни. Д-ръ фил. Брытъ Симеонъ, еврейскій равинъ изъ Ценшковицъ, собиратся Ъхать въ ВЪну вмЪстЪ съ другими русскими подданными, по сколько получитъ разрЪшеніе. За рЪшеткой русскіе военноплЪнные продаютъ съЪстные припасы, ибо кантина закрыта. Разговариваю съ Попелемъ. Ночной караулъ въ каждомъ баракЪ. Даю для починки брюки, и въ ожиданіи ихъ починки хожу въ бЪльЪ въ теченіе 2 часовъ, вслЪдствіе чего сильно простудился, такъ какъ другихъ брюкъ не было.

9 ноября. — По площади ходитъ въ веселомъ настроеніи дядя

C. и поетъ: „ПоЪдемо нынЪ, о которой годинЪ, скажитъ менЪ добрыи люди, о которой годинЪ?" — и говоритъ окружающимъ: „Дядя пЪлъ бы вамъ, но горло просохло, надо его смазать смальцемъ." Получивъ 26 геллеровъ отъ кого-то, говоритъ: „Дядя теперь, пожалуй, и споетъ вамъ, а-лишь смотрЪть, нЪтъ ли гдЪ-нибудь караульныхъ". Оглядываясь на всЪ стороны, поетъ и танцуетъ. ВсЪ смЪются. Напуганный этимъ громкимъ смЪхомъ, онъ вдругъ останавливается и пугливо озирается на всЪ стороны, не идетъ ли гдЪ караульный солдатъ.

„Жебысте до Галичины поЪхали

И мене вспоминали

Жебысте до Галичины поЪхали

И мене съ собой забрали".

Говоритъ эти слова, прощаясь съ нами.

День холодный. Кантина для продажи сала открыта. За рЪшеткой продаютъ хлЪбъ и чай. Въ шатрахъ умерло двое людей. Такой холодъ, что весь день приходится ходить въ шинели, a то еще продрогнешь. Обыкновенная картина барачной жизни, описанная уже нЪсколько разъ.

Знаменіе момента: Среди насъ появились торговцы лукомъ и чеснокомъ, какъ противо-холернымъ средствомъ. Д-ръ Брытъ и Генрикъ Боссовскій торгуютъ чаемъ и сахаромъ. Порція съ сахаромъ стоитъ 6 геллеровъ. НЪкоторые изъ насъ Ъдятъ хлЪбъ съ саломъ или смальцемъ, которые покупаютъ въ кантинЪ по значительно взвинченной цЪнЪ. Лагерныя власти разрЪшаютъ покупать по небольшому ломтику бочна (кайзерфляйтъ) у торговца нЪмца, опять таки по баснословно высокой цЪнЪ. Ночью Коломыецъ съ понятыми производитъ осмотръ всЪхъ и всего, про вЪряетъ наличность у всЪхъ заключенныхъ въ баракахъ.

10 ноября, — День солнечный и теплый. Встаю позже обыкновеннаго. Коломыецъ прочелъ намъ бумагу, по которой 70 человЪкъ поименно судъ освободилъ и вскорЪ ихъ пустятъ домой. СлЪдственныя власти производятъ допросы интернированныхъ черезъ рЪшетку.

Осматриваемъ картины Ваньки Вербицкаго и онЪ намъ очень нравятся, какъ дЪйствительно вЪрное воспроизведеніе лагерной жизни. Совершаю прогулку по площади въ обществЪ г-жи Сандовичъ и студентовъ.

Врачъ разрЪшилъ намъ Ъсть ветчину, но только больнымъ, каждому больному по 2 небольшихъ ломтика. Заказанная нами ветчина прибыла, и я съ Гоцкимъ дЪлимъ ее между интернированныхъ, за плату. Часто переносимъ зубную боль. Врачи казенные неумЪло рвутъ зубы до того, что послЪ этой операціи все лицо напухаетъ. МнЪ тоже былъ вырванъ зубъ. Д-ръ Могильницкій изъ Бучача констатировалъ у меня разрывъ десны и кровотеченіе. Въ баракахъ очень много больныхъ, которымъ не даютъ молока. О. Владиміръ Мохнацкій впервые за все время своего интернированія осмЪлился закурить папироску. Одинъ студентъ продаетъ табакъ и бумагу на папиросы. За одинъ листокъ на одну папироску беретъ 6 геллеровъ. Пачку табаку, цЪна которой въ

обычное время была всего 13 геллеровъ, продаетъ за 1 крону 60 геллеровъ. Узнаю, что матеріалъ на постройку барака стоитъ 5.000 кронъ. Работа почти ничего не стоила, ибо мы сами строили бараки по приказу властей. ВЪроятно главный мастеръ и его подчиненные, состоящіе на казенной службЪ, что-нибудь и получали изъ казны, но мы обязаны были работать даромъ. Сегодня караульнымъ ночью въ баракЪ нашемъ состоитъ равинъ Брытъ; отъ этой обязанности освобождаются только или старики или же больные.

11 ноября. — Туманъ, около 10 ч. появляется солнце. Иду съ однимъ священникомъ за хлъбомъ и вижу, что въ шатрахъ еще много — интеллигентовъ. Опять составляю списокъ людей нашего барака. Нашъ дядя ведетъ веселую бесЪду съ барышнями. НЪкоторыя женщины варятъ гуляшъ изъ копченаго мяса. Скука ужасная.

12 ноября. — Въ 10 1/2 час. утра падаетъ дождь. Выйти нельзя. Сидимъ въ баракахъ и со скуки всЪ варимъ чай, или куримъ. Мыдлякъ заболЪлъ инфлуэнцой. Въ 4 ч. пополудни 77 „украинцевъ" выходятъ въ сопровожденіи невооруженныхъ 5 солдатъ изъ лагеря, это тЪ, кого выпустили на волю. Идутъ въ Грацъ. Многіе изъ насъ сопровождаютъ ихъ до рЪшетки. Въ баракахъ Nr. 8 выпущены на свободу: Шеремета, о. Коренецъ и Чеснокъ. У нихъ отбираютъ котелки.

13 ноября. — Ясный солнечный и теплый день. Нашъ баракъ долго былъ изолированъ и входъ неживущимъ въ немъ былъ запрещенъ, Я караулилъ ночью въ баракЪ и передъ баракомъ. Встаю въ обыкновенное время и иду съ другими за хлЪбомъ въ ангары, ибо услышалъ, что прибылъ какой-то транспортъ новыхъ интернированныхъ. УвидЪлъ, понятно, издали, о. Хиляка Дмитрія, пароха изъ Избъ, Грибовскаго уЪзда. СлЪдственныя власти допрашиваютъ „украинцевъ". Власти не хотятъ отправлять нашихъ писемъ. НЪтъ никакихъ свЪдЪній изъ Галичины. Зарождается предчувствіе великихъ событій.

14 ноября. — Хорошій день. Чувствую сильную боль въ спинЪ. За баракомъ и гимназисты и старшіе занимаются гимнастикой. Вечеромъ видимъ, какъ люди возлЪ полотняныхъ шатровъ жгутъ солому съ вшами на кострахъ. Дымъ отъ этихъ костровъ стелется по цЪлому лагерю. Собралъ 6 кронъ 9 геллеровъ на покупку лизоля, какъ дезинфекціоннаго средства. Лизолемъ моемъ руки по нЪсколько разъ въ день.

15 ноября. — Воскресенье. Сумрачно и грязно. Иду съ людьми за хлЪбомъ и завтракомъ. Священники правятъ обЪдню. Стерегущіе насъ солдаты, пользуясь свободнымъ временемъ, охотятся на зайцевъ въ ближайшемъ лЪсу.

Вечерня. ПослЪдній день карантина. Раздаютъ почту. Священники, развлеченія ради, играютъ въ карты. Вчера Д. поссорился съ Манькой изъ-за аферы Корнгольда. Маньку переводятъ въ пятый баракъ.

16 ноября. — Приморозокъ. Мои штаны и сапоги пришли въ негодность. Читаю повЪствованіе

„Брилліанты барышни". Приводятъ два новыхъ транспорта интернированныхъ, одинъ изъ Горлицъ, сопровождаемый преподавателемъ гимназіи Ельяшомъ, какъ комендантомъ транспорта, a другой изъ Кракова. РазрЪшеніе полковника курить явно вызвало великую радость у курящихъ, которые тотчасъ же воспользовались правомъ, демонстративно куря на открытомъ воздухЪ.

17 ноября, вторникъ. — Врачъ призналъ меня больнымъ и велЪлъ лежать въ теченіе 3 дней. Лежу на соломЪ; народный нашъ поэтъ Федорчика посЪщаетъ меня и читаетъ мнЪ для развлеченія свои произведенія.

Священникъ о. Кмицикевичъ — Савинъ заболЪлъ инфлуэнцой и лежитъ тоже на соломЪ.

Сегодня врачъ впервые приказалъ натопить желЪзную печку, что вызвало среди насъ восторгъ, ибо часто мы прямо таки замерзали отъ стужи, въ особенности ночью. ВсЪ мы собрались кругомъ печки и радуемся словно дЪти, теплу, распространяемому этой благодЪтельницей. Килограмъ чаю, какъ я узналъ, стоитъ 15 кронъ. ПосЪщаютъ меня д-ръ Дм. Собинъ и юристъ Карелъ Андрей изъ Лося. Говорятъ, чтобы я составилъ списокъ всЪхъ интернированныхъ лемковъ и возобновилъ Горлицкія записки. Первыя мои записки изъ Горлицкой тюрьмы, послЪ разстрЪла православнаго священника о. Максима Сандовича, бросилъ въ терновникъ, опасаясь обыска. (Мащакъ и картины Ивана Вербицкаго). Отецъ Курилло впервые со дня заключенія куритъ папиросу.

Власти лагеря приказали впервые наклеивать на письма почтовыя марки, Очевидно, до сихъ поръ онЪ бросали наши письма въ мусоръ, не высылая ихъ. Марка на письмо стоитъ уже 35 геллеровъ, a не 25 какъ прежде. Поляки идутъ въ 5-ый баракъ, a свящ. о. Отто, Еднакій, и учитель Емильянъ Гривна, вмЪстЪ со многими другими, переходятъ въ нашъ баракъ. Нашъ баракъ переименовали въ 5-ый, a пятый въ первый! Власти лагеря заводятъ новые порядки. Коломыецъ и Добія состоятъ ихъ адъютантами. Первый изъ нихъ усердно работаетъ съ утра до поздней ночи.

18 ноября. — День немного солнечный, но вЪтренный. ВозлЪ шатра раздаютъ почту, Я выбралъ двухъ изъ нашего барака въ качествЪ надзирателей за исправностью печекъ, за ихъ отвЪственностью. Эти люди вскорЪ пріобрЪли у насъ особое уваженіе, такъ какъ даже само приближеніе любого изъ насъ къ печкЪ отъ нихъ зависитъ.

19 ноября. — Похороны свящ. о. Сандровскаго. День солнечный, но дуетъ холодный вЪтеръ. Распространился слухъ, что 98 „украинцевъ", выпустятъ на свободу. Свящ. Отто и Еднакій на паяхъ намЪреваются пріобрЪсти умывальникъ (тазъ). Составляю списокъ лемковъ нашего барака.

20 ноября. — День солнечный, но вЪтренный. Произвожу дезинфекцію нашего барака известью,

посыпая ею дорожки между рядами соломы, на которой мы спали.

21 ноября. — Холодно. Первая „вечерниця" въ 4 баракЪ. Свящ. Дм. Хилякъ переходитъ въ нашъ баракъ.

22 ноября, воскресенье. — День св. Михаила. Первый снЪгъ, Первая обЪдня и вечерня въ нашемъ баракЪ, которыя о. Отто совершаетъ себорнЪ со всЪми священниками.

ВмЪсто лошадей.

Я состою второй день замЪстителемъ главнаго коменданта барака. Феологъ Орскій и философъ Перегинецъ состоятъ надзирателями отдЪленій въ баракЪ.

Вчера нЪкоторые изъ нашего барака справляли свои именины. Свящ. Діонисій Мохнацкій изъ Мохначки находится въ нашемъ баракЪ. Въ баракЪ № 7 устроена вечерника. ПосЪщаю больного о. Нестора Полянскаго.

23. ноября. — Большой снЪгъ. ВстрЪчаюсь съ Дм. Вислоцкимъ. За бараками молодежь играеть въ снЪжки. Раздаютъ нЪсколько паръ рубахъ и одЪялъ въ нашемъ баракЪ.

24 ноября. — Утромъ снЪгъ, нЪсколько позже мелкій дождь Иду за завтракомъ. Высылаемъ Могилу, Савицкого и Шуха за углемъ, ибо становится холодно, Власти не хотятъ дать угля, утверждая, что переговоры съ поставщнками (собственно торговцами) угля еще не-закончены. Многіе, въ ихъ числЪ и я - сильно кашляютъ. Похороны Кобылки Николая.

Власти перевели всЪхъ евреевъ въ 11 баракъ, который потому и получилъ названіе „еврейскаго."

25 ноября. — Сегодня раздаемъ полученныя отъ властей рубахи и

подштанники между людей нашего барака.

26 ноября. — Узнаю, что почти въ каждомъ баракЪ образовался хоръ.

27 ноября. — Много новыхъ людей переходитъ въ нашъ баракъ. Падаетъ снЪгъ, но въ общемъ тепло.

28 ноября. — Пришелъ новый транспортъ интернированыхъ, который распредЪляютъ по баракамъ. Въ нашемъ баракЪ есть 200 человЪкъ, изъ которыхъ нЪкоторые спятъ на сырой землЪ, ибо нЪтъ соломы, Солома, на которой мы спимъ, стерлась и смЪшалась съ грязью.

29 ноября. — Холодно. Вода замерзла. Потомъ потеплЪло. Иду съ людьми къ повару съ ушатомъ за завтракомъ, котораго поваръ старается дать какъ можно меньше. Отправляюсь послЪ этого вторично къ повару съ просьбой дать намъ немного угля, ибо въ баракЪ отъ стужи нельзя выдержать, a много больныхъ стонетъ и трясется отъ холода, но пьяный поваръ съ палкой бросился на меня и лишь благодаря его помощнику, русскому, я успЪлъ спастися бЪгствомъ. Мои люди тоже удираютъ, послЪдній изъ нихъ, стоявшій найближе къ повару получилъ ударъ въ спину палкой, которую поваръ, съ выкрикомъ отборныхъ ругательствъ, бросилъ ему въ догонку.

Молодежь устраиваетъ хоровое пЪніе въ баракЪ. Она поетъ и лемковскія свЪтскія и церковныя пЪсни. Люди злой воли доносятъ на неe 2 постовымъ, которые сейчасъ поспЪшили къ нашему бараку, но намъ удалось уладить этотъ инцидентъ мирнымъ образомъ.

Получилъ открытку отъ Ивана Черкавскаго, преподавателя гимназіи въ отставкЪ, который справляется про адресъ живущаго теперь во ВЪнЪ Іосифа Гартвига, полковника въ отставкЪ.

30 ноября. ПонедЪльникъ. — Въ баракЪ холодно. Власти раздаютъ женщинамъ нЪсколько десятковъ сапогъ и солому. Одному священнику за то, что хотЪлъ взять себЪ немного соломы, солдатъ палкою перебилъ руку.

СлЪдственныя власти допрашивають гимназиста Богдана Кмицикевича. Въ нашемъ баракЪ починяютъ дверь, которую никогда нельзя было плотно закрыть. Мизеракъ чиститъ лампу. Д-ръ Масцюхъ Ъстъ хлЪбъ съ масломъ и, слыша пЪніе, говоритъ: ,,вотъ лемки поютъ!" Червинскій просматриваетъ исторію. Одни варятъ чай, другіе же изъ кубиковъ, купленныхъ въ кантинЪ, варятъ гороховый супъ. НЪкоторые же отогрЪваютъ полбу, воображая себЪ, что она пріобрЪтетъ лучшій вкусъ.

Кирилловъ, производящій чистку бЪлья, приводитъ его въ порядокъ, совмЪсгно со старикомъ Базаромъ. Кто-то изъ крестьянъ просилъ другого остричь его. Гривна съ какимъ-то филологомъ играютъ въ шахматы. Свящ. Отто Ъстъ очень медленно, a o Еднакій молится изъ молитвенника.