Іюль 1915 года.

1.июля. — Один больной холерой уже умер. Еще находится в бараке 4 человека больных холерой. 15-ый барак тщательно дезинфекцируют. Приказывают военныя власти явиться молодежи от 18 до 24 лет к набору. Военная комиссия мало кого освобождает и записывает в солдаты до 250 человек.

Унiатская часовня. (Наружный вид)

О. Сеник, Феодор Мохнацкий, д-р Секало, Ив. Андрейко, Дм. Вислоцкий, Феод. Дуркот, Стеранка, с сестрой, Іоанна Дуркот, Гнатышяки, Гавриил и Феодор,

Трохановский Мефодий, учитель нар. из Криницы и др отправлены под конвоем 6-ти солдат на суд в Вену. О. Зарицкий, о. Андрийшин и вообще все священники в лагере получили право совершать богослужения.

На грядках, между капустой, женщины садят салат. Варим „мокка-кофе" и пьем его с конденсированным молоком. Д-р Колчер так идеально вырвал мне корень зуба, что у меня распухли правый глаз, с верху и внутри щека и болит десна. Комиссия признала годными к военной службе 207 человек из 250 рекруть и заставила их присягать на верность на малорусском, польском и румынском языках.

2. июля. — Ночью падает дождь. Грязь непроходимая. Мужчины оть 24 до 30-летняго возраста должны явиться в комиссию по отбыванию воинской повинности. Заставляют итти не только напр. Юрия Полошиновича и Евстахия Макара и др. мирян, но и духовных лиц, даже протоиереев.

3. июля. — Вечером в 8 ч., когда мы уже улеглись спать, пришли солдаты и вытребовали Ивана Вислоцкаго, Михаила Перегинца и несколько десятков русских студентов из других бараков, в числе которых находились Роман Макар, Генсьерский, которых, как оказалось потом, подвергли одиночному заключению без обяснения причин.

4. июля. — Воскресенье. Передаю через тюремнаго надзирателя один хлеб для Перегинца. Власти продолжают арестовывать

нашу молодежь за то, что при опросах комиссии по воинской повинности за родной язык — подавали русский язык! Гулять им разрешается раз в сутки в течение одного часа. Они помещены в маленькой комнатке, где и тесно и душно. Духота эта тем более чувствительна, что стоит нестерпимая жара и неудивительно, что многие падали в обморок, a у некоторых, напр. Григория Пирога, текла из носа кровь, сторожат возле дверей тюрьмы солдаты — сербы из Боснии. Это лютые люди. Образовали мы комитеты взаимопомощи для доставления пищи голодающим в тюрьме.

Оберлейтенант запаса Чировский зовет многих в 6-ой барак, строит их в (шеренгу) и выбирает людей, годных по его мнению быть писарями в канцелярию. Он ведет себя грубо, и надменно, точно паша турецкий. Это — человек, толстый, небольшого роста, с рыжеватой бородкой и такими же усами и носит пэнснэ.

5. июля. — Меня и техника Феодосия Перчинскаго, с другими, по вели сгребать сено в Карльсдорфе. Покупаю у шгирийца один хлеб за 1 кр. 20 гел, и 1/2 литра яблочнаго вина.

Решили заботиться о заключенных, Перегинце и Вислоцком. Даже вечером устраиваем молчаливую демонстрацию перед арестным бараком, где сидят они.

6. июля — Комиссия по воинской повинности оканчивает набор солдат. Гринберга и 2 евреев она забраковала. Гринберг

на радостях играет на флейте, кидается из стороны в сторону, порицает других за то, что не имеют понятья об инструментах, покуривает папиросу и вновь играет. Все это проделывает он уморительно, так что, глядя на него, нельзя не улыбаться.

Инженера Чижа и Мудраго посадили под арест. В 21-ом бараке хорошо играют на флейте и скрипках. 50 работников отправляется на работы в окрестности Граца. Передаю съестные припасы заключенному Качору следующим образом: подкупленный солдат относит пакет адресованный данному заключенному в сортир, куда после этого отправляется адресат и забирая пакет уносит его к себе в камеру.

Всюду жизнь... и в Талергофской тюрме:
Крещенiе новорожденных близнецов

7. июля. — Праздник Іоанна Крестителя. День хороший и теплый. Утром идем купаться. Д-р Собин живет с нами. Прибыл транспорт лемков из Штейнкляма, среди которых находились: оо. Венгринович, Тит Полянский и другие, Именины о. Іоанна Руссиняка из Королевы русской, Грибовскаго уезда. Священники совершают богослужения и молебны возле часовни и по всем баракам. Также Барановский есть в лагере. В бараке затеяли игру в „волки и овцы", в другой части барака поют или играют на разных инструментах. Студенты пишут прошения к военным властям о признании им права одногодичной военной службы. Узнаю, что Роман Макар заключен вместе с тремя другими людьми.

8. июля. — Жара нестерпимая. Я, Феод. Перчинский, Гнатышаки Ольга и Марья, Добия, Куций и 9 священников отправляемся на работу в Карльсдорф. Работать нам не пришлось много, но за то мы прогулялись.

Власти опорожнили 23-й барак и помещают в нем до конца войны o. M. Еднакаго, Преториуса, Максимовича, Кисбера и других. Первую и вторую кухню власти перенесли за бараки.

9. июля — День приятный. Посещаю заключеннаго Перегинца по делу подачи прошения о признании одногодичной военной службы. Имея еще от Тымчака легитимацию на право посещения всех заключенных в лагере по администрац. делам, я отправился к тюремному надзирателю и, показав ему этот докемент, требовал пропуска в арестный барак. Роман Макар передал мне письмо к своему отцу. Поговорив с Перегинцем и Макаром непродолжительное время, я немедля, ушел. Пропуск данный мне Тымчаком потерял в то время силу, ибо был дан на определенный срок. Для меня было хорошо то, что сторожевой не читал моей бумаги.

Вот как постовые ухитряются вербовать людей на работы: Солдат берет с собою одного из интернированных, владеющаго хорошо немецким языком, которых мы прозвали, „нагонячами". Нагоняч, встречая по дороге кого-нибудь из крестьян, указывает на него солдату, тот немедля тащит такого на работу. Нагоняч даже указывает и таких, которые спокойно сидят в бараке. Понятно, что тут часто личная обида или злость играют очень важную роль. Часто между нагонячем и жертвой приходит к резкой ссоре, сопровождаемой ругательствами и бранью, которую обыкновенно прерывает выведенный из терпения солдат, ругая спорящаго и даже прикладом загоняя на работу. (Впоследствии никто не хотел быть „нагонячом").

Читаю все еще сочинение „Пиус IX. и его архипастырская деятельность". Воздушные маневры летчиков. Отправляется из нашего лагеря транспорт людей, в лагерь беженцев. Из Львова прибывает 10 человек интернированных. Идем на кладбище. Ссору трубочиста с караульным комендантом разбирает оберлейтенант.

Работники откапывают гробы австрийских солдат и тела их закапывают в другом месте, разве только из-за того, что солдаты, как верные, по их мнению престолу, не должны бы лежать вместе с „изменниками". Священники не совершали панихиды.

В понедельник должно состояться посвящение греко-кат. церкви в лагере; в виду этого торжества лагерныя власти издали целый ряд распоряжений.

10. июля. — Иду как доброволец на работу. Жара ужасная. Ложусь во вреля отдыха в тени каштанов, с удовольствием ощущая ея прохладу, но не долго, ибо надвигается грозная туча и спешно возвращаемся домой. Едва

успели мы войти в бараки, как разразилась буря с громом и молнией и полился до того проливной дождь, что вода через крышу протекала в барак. С сенниками и другими вещами бегаем из одного места в другое, чтобы найти сухое место. Под струи лившейся сверху воды подставляем блюда и ушаты и по наполнении их выливаем воду за барак.

Буря разразилась над нами в два приема, на площади целый ряд маленьких речек течет в главные резервуары.

Д-р Собин, промоченный, сидит скорченный на сеннике и читает „Новую Реформу". О. Вас. Курилло, простуженный, лежит на сеннике. Воздух идеально чист и свеж, много в нем после бури озона. Туча проходит и из за облаков показывается живительное солнышко. О. К. читает преимущественно разсказы о путешествиях, по зоологии и о приключениях. Возле церкви вьют венки из зеленых ветвей.

Мудраго, залитого кровью, понесли на носилках из одиночнаго заключения в больницу. По причине жары, недостатка пищи и воды, и кроме того свежаго воздуха, получил он такое сильное кровотечение, что слег окончательно.

Иван Вислоцкий вследствие жары чуть-чуть не лишился чувств. Главным виновником заключения наших студентов является квази-патриот, верноподданый, попович „украинский" оберлейтенант Чировский.

Одна дама пришла в 21-ый барак кь живописцу с просьбой

написать ея портрет красками. Во время позировки она упала в обморок.Тинтенфас и другой врач, находящиеся тут же, с трудом привели ее в чувство.

Качор находится в 13-ом бараке. Новый список освобожденных. О. Дионисий Мохнацкий отправлен в определенную немецкую деревню под надзор полиции. Во время бури молния ударила в электрическую станцию и испортила центральную станцию, вследствие чего получили мы керосиновую лампу. Снова буря с градом. Папара и его философия. Сидит он на сеннике и растегивая воротник да снимая сапоги громко философствует сам с собой на тему своей доли.

11. июля. — Передаю заключенному Перегинцу хлеб и соль, в которой то он очень нуждался. Освящение церкви отложено на неделю, ибо дождь испортил крышу. Читаю: „Postsecretaer im Himmel".

В 21-ом бараке состоялся в присутствии многочисленных гостей, преимущественно женскаго пола, первый настоящий концерт. Накануне праздника Петра и Павла, после вечерни у нас поздравляют именинников. Пять человек, a именно: Иван Гайда, о. Петр Дуркот и другие едут в Грац на суд.

12. июля. — Праздник св. Петра и Павла. Эрцгерцог Леопольд Сальватор посещает Талергоф и осматривает церковь. Он приехал со свитой в 2 автомобилях и, осмотрев церковь, обратно уехал. Полковник с офицерами уехал в коляске.

Аэроплань разбился вдребезги. Обломки его летчики уложили на телегу и поместили в ангаре. Знакомлюсь с о Жубридом.

Многих женицин солдаты посадили под арест за то, что из казенных датских одеял повыбрасывали бумагу и из верха сшили себе платье!

Военные чиновники берут к себе на работу наших девушек. Немцы вывозят из лагеря нечистоты из сортира одной коровой и одной лошадью. Упражнения солдат на плошади перед гаупвахтой. После обеда снова идет дождь. Д-р Лакуста приносит нам заказанныя нами в фирме Кастнер и К° в Граце вещи. Ви-лоцкий Яков и Сандович, оба старики, сидя перед бараком, беседуют, подобно Гервазию и Протасию из „Пана Тадеуша" Мицкевича. Вечером снова падает непродолжительный дождь, после вы хожу вместе с Евстахием Макаром гулять.

13. июля. — Передаю хлеб и 1/2 килограмма сахару Перегинцу, через о. Крушинскаго. Несколько человек отправлено на суд в Грац. Глебовицкий и Славко Кмицикевич помирились. Следователь при допросах очень хитро толкует слова лемков.

Первый концерт на площади.

14. июля. — Утром хорошая погода, пополудни снова дождь. О. Милянич присужден к 2-годичному тюремному заключению с зачислением 7-месячнаго предварительнаго заключения, но за что, того не знаю. После обеда он вь сопровождении „цугсфирера" идет под арест. Бедный человекь, на почте ему украли 116 крон; мы собрали для него немного денегь. Он берет свои вещи и прощается с нами, у всех нас на глазах слезы.

Наши крестьяне косят сено на лугу за лагерем. Сегодня получаем на завтрак фасоль, на обед кукурузянку, a на ужин кофе.

Капуста растет хорошо. Из Америки присланы живущими там лемками в Талергоф для раздачи лемкамь 500 крон. Честь и слава американским лемкам. Пленные русские починяют крышу барака, покрывая ее чем то в роде толя.

Гринн был в тюрьме и строго на строго запретил давать съестные припасы заключенным студентам и сообщать им сведения о жизни в лагере. Я знал, что Роман Макар помещается в маленькой камере, с 5 другими арестованными. Как они там помещаются, уму не постижимо, ибо никак нельзя там больше 3 человек вместить.

Гиссовский держит табачную лавочку. Освобожденный Папара уезжает из Талергофа.

15. июля. — Утром получаем тминный суп, a не фасоль. День теплый. Крестьяне из Лосья приходят в наш барак и покупают рюмками сливовицу или ром. Вечером в бараке раздается пение песни. Покупаем фунт „бриндзы" за 2 кроны. Врач Могильницкий определил у меня ревматизм мускулов таза.

16. июля. — Босняки и русские пленные косят сено на лугу за лагерем. Барановский упал в ров возле кухни и вывихнул себе ногу; немедля письменно извещает он команду лагеря об этом случае, надеясь на возможность получения некоторыхь выгод из-за этого случая. Повивальная бабка, присланная врачом, осмотрела его ногу и взялась лечить.

О. Василий Курилло и о. Феленчак делят присланныя из Америки деньги помежду лемков. Снова потерпел аварию аэроплан. Один лемко, оглядываясь на все стороны говорит потихоньку Ваньке: „слушай Ваня, наверно и одно из государств разобьется, как этот аэроплан". Пищу дають сегодня: тминный суп, кукурудзянку, с новой картошкой, но без жиру. Лист бумаги в кантине стоит уже 4 геллера.

Генеральная чистка второго участка. Возле 19-го и 20-го бaраков строят трибуны. Власти велят женщинам переселиться и то вечером в 11-ый барак. Кухни и бараки белят известью. Возле церкви женщины ввьют венки. В 5 ч. дня призываеть 10 человек из Коломыйскаго уезда. О. Владимир Мохнацкий должен быть „конфинирован".

Вечером в бараке пение. Среди поющих выделяются своим приятным тембром и силой голоса крестьянок из Костароровец, близ Сянока, Евы Соболевской и Анны Масляной. Их пение производит милое впечатление и многие с наслаждением их слушают. Поют также студенты и гимназисты. Слышатся песни: „Без росы травица вянет, без росы деревцо сохнет", „По горам ходила", Как я у матушки жила", „Юж сявертамо зас", „Ночь тиха, благия минуты", „Зашумела березенька", „Ой вербо, вербо кучерява", „Как я была мала", „В темном лесе", „Кед мне прийшла карта наруковац", „Не осенний мелкий дождичек", „Слабая, слабая, видно я умру", „Укажи мне такую обитель", "Пришел бы к вам, когда б я знал", „А я вчера орав, (пахал)", „У нас был такой Иван", „Ой копал я керниченку, раз-два-три", „Ой, верше мой, верше", „Як я пойду на мадьяр", „Я есмь цыган", „В Перемышле на Подзамчу", „Дубе, дубе, што с тя будет", „Стелися зеленый барвинку" и целый ряд других песен. От времени до времени важно и мощно раздаются и такия песни как „Коль славен" и „Пречистая Дево, Мати русскаго края". Многие тайком плачут, у многих, от волнения и воспоминания, катятся по щекам слезы открыто. Песни эти всех воодушевляють и ободряют. Военнопленные русские очень проворно и хорошо починяют крыши бараков.

Развлечения ради, о. Феленчак разсказывает крестьянам лемковскую сказку, как теленок, рожденный крестьянином, съел его и только ноги в сапогах оставил. „Жил был — говорит — крестьянин, который пил только молоко, других жидкостей не принимая. Жена его, желала

отучить мужа от этой жадности к молоку и говорит ему, что если дальше он будет пить молоко, то родит теленка. Но крестьянин продолжал не смотря на это глотать дальше молоко, потолстел и брюхо ему выросло. Рост брюха заставляет его удрать из дому, ибо начал бояться, что на глазах у жены родит теленка. По дороге, в лесу, куда он забрел встретил пару лежащих сапог и, взяв их за уши на палку, побрел дальше. Приходит вечером в какую-то хату и стучится. Хозяин хаты принял его на ночлег и поместил на печке, дабы ему было тепло. Ночью у хозяина хаты корова отелилась, и хозяин из-за холода, положил родившагося теленка на печку возле гостя Ранним утром, когда еще все в хате спали, пробуждается гость крестьянин — и, увидев возле лежащаго теленка, пришел в ужас, так как ему показалось, что слова жены исполнились. Недолго думая, он одевается и, забыв про найденныя им сапоги, торопливо уходит из хаты не простившись с хозяевами. В сапогах же, о чем не знал нашедший их в лесу крестьянин, находились остатки ног человека, съеденнаго волками. Хозяин хаты, проснувшись прежде всего вспомниль о своем госте и немедля подошел к печке, но на печке гостя не оказалось, за то остались покинутые им сапоги. Хозяин удивился, но увидя сапоги, подумал: „вот хороший гость, оставил мне сапоги, попробую, авось мне годятся", и стал тут же примерять сапоги, но нога не лезет в сапогь, ибо что-то ей мешаеть. Тогда он засовывает руку в сапог и вынимает оттуда голень со ступней человеческой! Это его до того напугало, что он бежит к жене и показывая ей сапог и найденную в нем ногу, говорит ей: „воть смотри теленок съел крестьянина и оставил только его ноги". Крестьянин же удравшийся из хаты приходит домой и разсуждает про себя: „хорошо, что жена не видела как я родил вот смеялась бы надо мной". Эта сказочка очень понравилась крестьянам.

17. июля — В 6 1/2 ч. утра отправляется на суд в Граць Билинкевич. Барак приводят в порядок. Воздух чист, небо синее, вдали видны серыя облака. Красныя крыши стырийскях хат виднеются издалека. Виднеются то же горы покрытыя виноградником. Аэропланы взлетают и по обыкновению падают. Стефан из Бережан, широкоплечий видный мужчина, но слабодушный, проходя возле кухни, громогласно, но фальшиво поет: „она была файна, она была добра". Размахивая палкой, он обращается к встречающимся по дороге людям со словами: „разступись!" На его исхудалом и изнуренном голодом лице видна легкая улыбка. Увидя, что кто-то ест хлеб, подходит к не-му и просит: „либа", т. е „хлиба". Некоторые крестьяне, имеющие деньги приходят в барак, где продают водку и пьют ее, рюмку за рюмкой. Один из них, после изряднаго количества

рюмок, прослезился и, обнимая другого крестьянина, говорит; „дай нам Боже здравья". Затем оба возвратились в свой барак спать. День прошел, завтра снова придут пить, дабы забыть свою горькую долю. Так они делают изо дня в день, покуда хватит у них денег.

Следователь допрашивает 6 заключенных. Заболевшаго Григ. Пирога в аресте поместили в госпиталь. Соболевский, сторожа сохнущее его белье на окружающей лагерь решетке, гуляет с заложенными за спину руками. На голове у него старая черная шляпа с тремя большими жирными пятнами.

Пиршество лагернаго начальства.

18. июля — Воскресенье. День ненастный. Посвящение нашей греко-католической церкви совершают прибывшие из Граца римско-католические священники. Освящение произведено с торжественностью, при участии войск, хора и военной музыки. Удивителен „такт" предержащих лагеря, именно в том, что для освящения нашей церкви выписали римо-католических ксендзов, тогда как в лагере наших священников насчитывается несколько сотен! Хор под управлением о. Петра Дуркота поет гимн: „Боже буди покровитель, цесарю его краям"...

Вся церковь и все окрестныя лавки украшены флагами союзных (центральных) государств и папскаго престола.

Русские пленные приносят стулья для представителей власти, после чего строятся в ряды вслед за австрийскими солдатами. Прекрасный вид представляль парад

полка тирольских стрелков во главе с их капитаном. Трибуны заняты дамами, генералом и офицерами. С левой стороны трибун уставлен хор певчих и оркестр, Возле 19 и 20 бараков стояла большая бочка с водой. Публика, как всегда, любопытна, не обратила на нее внимания и напирая один на другою, натолкнула на нее близ стоящих, бочка перевернулась и вода вылилась под ноги стоящим, которые, спасаясь, разбежались по баракам и это место опустело. Теперь уже можно было свободно смотреть на парад войск и совершающееся торжество. Финал освящения церкви был, однако, довольно комичен, ибо сильный дождь заставил всех смотревших разбежаться по баракам и остались только солдаты и несколько священников, но и те промокшие, как курицы поспешили вслед за убегающими.

19. июля. — Возле кантины, власти начали устраивать канализацию и потому за решеткой выкапывают рвы для проложения водосточных труб. Арестованных повели в баню. Герц сообщает многим, что их прошение об освобождении из Талергофа не увенчалось успехом. На обед получаем суп с галушками и мясом. Упражнения пожарной дружины. Ходатайства наши об освобождении без успеха.

20. июля. — Русские военнопленные перебрасывают на лугу сено, сеноворошилкой. 6 заключенных получают письменный приговор „Малый — как адвокат, Кедык — как ресторатор, a Гизыцкий — как чаевар. О. K посадили в одиночное заключение за ссору, a ефрейтор со штыком шагает за ним. Идем гулять на кладбище, понятно сопровождаемые солдатами.

21. июля — Прошения о признании права одногодичной военной службы, возвращенныя нам вчера, сегодня воинским начальником вновь отобраны у нас, для надлежащаго зарегистрирования в его канцелярии.

22. июля. — Некоторые рекруты из 18 — 24 бараков должны идти под карантин, к нему они после обеда и готовятся.

23. июля. — Был между находящимися под карантином рекрутами, которых власти распределяют по полкам. Перехожу с Юрием Полошиновичем во вторую комнату этого барака. Цыгань Петр из Лемковщины, тоже рекрут, разсказывает мне подробно о цыганской жизни и, между прочим, о своей матери, имевшей трех мужьев. Наш барак со всех сторон был окружен колючей проволокой, чтобы никто не удрал из него, несмотря на это, мы ухитрялись в то время когда солдат, сторожащий нась, отходил от нас на значительное разстояние и был обращен к нам спиной, поднимать эту проволоку и проскальзывать по-под ней, подобно зайцам, наружу, дабы увидеться со своими; вечером возвращались мы таким же образом в барак рекрут. О.Орест Тустановский уезжаеть изь лагеря. Говорят, что постовой

солдат ранил одного интернированнаго.

25. июля. — Сегодня мне не удалось выйти из барака, ибо сторожащий нас солдат следил внимательно за каждым нашим движением. Папаша приносит мне масло и белье. Освобожденные получают путевые документы к подписи.

25. июля. — Жизнь рекрут под карантином. Одни играют чуть ли не пол дня в карты, другие курят папиросы и ведут между собой на разныя темы беседы, кто-то играет на мандолине, иной на гитаре и т. д. Вообще мы все таки довольны, что нас берут на военную службу, ибо покинем этот ненавистный Талергоф, и каждый из нас надеется, что, будучи на фронте, ему удастся как-нибудь или удрать или получить отпуск, чтобы повидаться с родными.

Ревизiя багажа освобожденных.

26. июля. — Приезд генерала. Дождь падает. В Бауч уезжают: Макар, Николай Галь и другие. Скука смертная, вследствие чего уже после обеда ложимся спать. Я почти все приготовил к отъезду в Фрейнденхоф. 30 человек 30-аго барака уезжает, между ними находится и Саврук. На площади оглашают список освобожденных. Я удираю вечером из карантина к отцу в 21-ый барак, a потом возвращаюсь домой. Сегодня дали на завтрак кофе, на обед суп с мелкими клецками и мясом, и на ужин картофельный суп. Приготовляю запасы съедобнаго на дорогу.

27. июля. — День хороший. Идем купаться. Новобранцы, причисленные к 56 и 57 полкам,

уезжают в 11ч. утра. Многих новобранцев отпускают на свободу, почему не на фронт, один Бог ведает. Кузяк вторично интернирован.

Мастера строят новые, более удобные сортиры. Они соединяют 6-ой барак с первой кухней и делают что-то в роде столовой. Получаем на завтрак и ужин кофе, на обед картофельный суп с мясом. Вечером хор поет хорошо разныя песни.

В одиночном заключении один из крестьян повесился на подтяжках. К счастью во время заметили и сняв успели спасти. Причиной его самоубийства было приговорение его к 2 1/2 годам тюремнаго заключения. Вечером посадили в одиночное заключение коменданта барака К-ра, за то, что был пьян.

28. июля. — Погода, день теплый. Со скуки, покупаем газеты и читаем. Новобранцы играют в тарока и в „фербля" или преферанс или покуривают папиросы или пьют или же просто лежат на кровати и поют песни, a то, просто роздумывают. Сенько делает папиросы, набивая табак в гильзы. Цыган Петр, устремив взор в одно место, о чем-то думает.

Жители третьяго участка переходят частью в 31 и 32 бараки a частью в бараки второго участка. О. Влад. Мохнацкий в 10 час. утра выезжает на „конфинацию".

В целом лагере господствует беготня. Говорят, что 2 тысячи людей должны прибыть в лагерь. Даже новобранцев власти не оставили в покое. Из барака С (Ц) переходим в барак A после ряда противоположных распоряжений. В прежний барак переходят женщины второго участка. Ночью прибыло в лагерь 30 человек. Пения не устраиваем, ибо нет охоты.

29. июля. — День теплый. Отъезд в Мериш Нейштадт. Папара, как говорят, состоял секретарем магистрата седьмого класса, будучи отставным судьей. Сегодня получаем на завтрак картофельный суп, на обед — рис с мясом, a на ужин кофе. С нетерпением ожидаем отъезда из лагеря, ибо уж очень скучно. Лавочница зарабатывает начисто минимум 35%. Один новобранец играет от скуки в карты с 12 ч. дня до 9 ч. утра, следующаго дня. Маргарита Попель заболела и лежит в госпитале.

30. июля. — Пасмурно. Утром прибывает в лагерь из Зацендорфа многочисленный транспорт женщин и детей. Почему их не выпустили на свободу? Дети плачут и кричат, требуя воды и хлеба. Солдаты сопровождают их в баню.

О. Вас. Курилло высылает почтой своей семье во Флоринку свой портрет. Юлиан Дуркот, как освобожденный, с 13 новобранцами, уезжает в свой полк.

Посаженные в одиночное заключение за то, что при наборе в солдаты записались русскими, только спустя 2 недели освобождены из под ареста, но Чировскому этого еще мало и он

заставляет их висеть привязанными к столбу, за исключением троих, в течении 2 часов. Это были: Гелигович, Добрянский и еще кто-то третий, которых врач освободил от этого наказания. Эти исхудалые бледные люди после 2 недельных истизаний и страданий в тесной душной келье будут висеть привязанные к столбу и вновь страдать от невыносимой боли и падать в обморок, и может быть истекать кровью, льющейся из носа и рта. И это называется культурная страна, в которой инквизиция была запрещена! Т. об. по прихоти Чировскаго будут наказаны люди за то, что осмелились официально заявить себя русскими! Целая толпа народа, каждый раз ожидает появления этих мучеников и сопровождает их по баракам.

Некоторые рекруты (новобранцы) делают себе из досок чемоданчики на вещи. Один из них варит чай и продает стакан чаю по 2 геллера. Другой продает кубики Магги (Maggi-Wurfel) на суп и хлеб, ибо нуждается в деньгах. Роман Макар, исхудалый после ареста и истязания, но бодрый духом, Славко Кмщикевич и Грицык посещают нас.

31. июля — Суббота. Солнечный красный день. Присужденных поочередно подвергают наказанию висеть привязанными к столбу!

Григорий Карель разсказывает Онуфрию Ткачу, что Мацканич (лемко), был ранен на фронте в Далмации во время боя с итальянцами. В лагере находится

один еврей, который все молчит и плачет, бедный человек. Кизьмяк бреет людей. Сегодня дают нам на завтрак суп с фасолью, на обед суп с клецками и мясом, и на ужин спаржевый суп.