Талергофский Альманах
Выпуск III. ТАЛЕРГОФЪ. Часть первая.
Главная » Талергофский Альманах 3
90

Июнь 1915 г.

1. июня. — Я изучал законы, но прихожу к заключению, что изучать их не стоит, ибо здесь в лагере нет законов, a лишь своеволие властей и сплошное беззаконие. Читаю газеты. 50 терезинцев выехали на свой счет в Грац. На барак прислано 3 килограмма мыла. Позже идем купаться.

2. июня. - Утром следственные власти допрашивают интернированных из след. уездов: Новый Санч, Горлицы, Грибов, Ясло и Броды. Михаил Дудык и Трембач, арестованные, заспали в аресте так, чго надзиратель после 8 ч. утра застал их спящими. Вследствие этого он пожаловался полковнику, что они не исполнили приказа вставать до 8 час. утра. Полковник сделал им выговор и выразил надежду, что вперед они этого не сделают.

91

Упражнения пожарной дружины на случай пожара. Лемкам почта доставила 15 посылок. Мандль раздает их вместе с корреспонденцией, возле нашего барака. Утром получаем давно ожидаемый кофе, в котором было больше желудей, ржи и т. п. вещей, чем настоящаго кофе. 8 человек, среди которых Полянская, .о. Дыгдалевич и о. Савула освобождены, и отправляются в Грац. Хлеб до того скверный, что никто из нас не принимает его. Еще 80 человек освобождены и уезжают.

3. июня. — Прибыло 300 человек интернированных в Талергоф. Знакомлюсь с Тустановичем. Из Сандецкаго уезда прибыл лишь один крестьянин и несколько женщин из Ростоки; из Горлицкого уезда тоже несколько крестьян. В транспорте этом много женщин. Вещи их доставлены в лагерь на телеге. На площади слышится речь польская, цыганская и румынская, но преимущественно раздается русская речь. Впервые едим салат.

4. июня. — Прибыл транспорт русских военнопленных. Васильевич из 30 го барака, по моей просьбе, стрижет теперь людей нашего барака, но под условием, что за это кто-нибудь из нашего барака сыграет с ним в шахматы. Власти перемещают людей из одного в другой барак, как будто пешки на шахматной доске. Вследствие этого Жолкевич, Киселюк и прочие переходят в барак А. Людям транспорта из Гейнбурга не назначено карантина и разрешено свободно гулять на площади. Полуумный Стефан из Бережанскаго уезда чуть было не убил одного крестьянина за то, что тот дразнил его. Когда шел взвод солдат, мы всегда уступали ему место, a Стефан шел всегда на прямик, за что получал изрядные побои, ибо мешал взводу итти. Вахмелевский идет под карантин в 15-ый барак.

5. июня. — Перемышль взят австрийцами. Больному Качору приношу хлеб и деньги. Наш барак покидают: о. Оришкевич, о. Дикий, Мизераки отец и сын, Мазур и др. Ужасно жарко. Вечером приходит пьяный взводный (капрал) и велит очистить грядку фасоли перед нашим бараком, на мое заявление, что нет ни лопаты ни другого подобнаго орудья для этой работы, получаю ответ, что Адам и Ева не имели подобных орудий, a все таки умели взрыхлять землю.

6. июня. — Воскресенье. Получаем от o. Отто открытку с дороги. Видно, он не забывает нас. Почту раздают уже 4-ый день возле нашего барака. На почтамте Пунтигам задерживают посылки с съестными припасами, так долго, что наши люди получают их испорченными. В лавке можно приобрести салат и содовую воду. Внутри в часовне пишут иконы и красят иконостас. Роман и Евстахий Макар живут в нашем бараке. Жара ужасная, 27° по Реомюру. Многих из Терезинцев высылают власти в Грац на свободу. Сегодня дают на завтрак суп из

92

немытой фасоли, на обед картофельный суп с мясом, как поговаривают, старой лошади, a на ужин совсем скверный суп неопределеннаго вкуса и цвета.

8. июня. — В 4 ч. пополудни температура достигает 27° по Реомюру. Лысенко уже сам моет свое белье. В ангарах находятся аэропланы, которые совершают полеты только утром и вечером, днем же вследствие жары этого не делают. Кто-то из нашего барака получил список раненых и убитых на фронте. Все просматривают его, нет ли там родных или знакомых. Хитрый, хвастливый и вечно довольный собой Дизио М. сидит одетый в кожух и жалуется на страшную жару. Кто-то советует ему сбросить кожух, но получает от него ответ, что без кожухов он обойтись не может и так бы скучал за ними и себя грыз, что умер бы, и так кожуха и не снял. О. Макар, Хиляк и другие играют в преферанс, иные читают газеты или беседуют между собой. Впервые мы узнали о смерти двоих детей о. Игнатия Мохнацкаго из Войтковой.

Абитуриент Феофил, заподозренный в шпионстве в пользу России, повешен 18. января 1915 года, на рынке в Грибове, a Мария зверски убита на улице в Перемышле 15. сентября 1914 года. Число невинных жертв австрийскаго террора все увеличивается. Из Криницы пишут, что вербуют девиц в сестры милосердия австрийскаго Краснаго Креста. Муравьи нас прямо таки преследуют, их всюду в бараке полно. С 11 ч. утра до 5 ч. по полудни на улицах лагеря почти не видно людей. Все жители прячутся по баракам и лежат почти раздетые, до того жарко. Михаил Нестерак идет под карантин. Покидает лагер 35 человек.

9. июня. — В 12 ч. температура доходит до 26°. Повар присылает мясо из кухни и велит его делить в бараке на порции. Ссора в кухне с поваренком. Дьяк Дуфанец идет в солдаты в Новый Санч. Сегодня выехало в Грац около 20 чел. В нашем бараке находится 101 человек. Прибывает транспорт в числе 25 человек из окрестностей Коломыи. Тымчак велит мне писать протоколы дознаний.

Один из только что прибывших интернированных на вопрос, за что его арестовали, ответил, что одолжил какому-то товарищу прокурора суда что-то около 18 крон и встретя его на улице, просил его отдать ему долг. Товарищ прокурора не только не отдал денег, но приказал еще доставить его в Талергоф, как неблагонадежнаго. Г-жу Рубингер взяли за то, что она, будучи хозяйкой у настоятеля прихода, разговаривала с о. Левицким, недавно выпущенным на свободу из Талергофскаго лагеря и возвратившимся домой.

Феодор Мохнацкий, о. Сеник, Дм. Вислоцкий, Андрейко, Гнатышаки (кроме Ореста), Мащак, Иоанна Дуркот и др., идут под

93

карантин, после котораго отправляют их в Вену, под суд. Зуб разболелся, a дентиста нет, его обязанности исполняет повар! Волей-неволей иду к нему. Он ткнул мне в рот какую-то свою пачкатню и велел уплатить за это две кроны.

10. июня. — Работники из нашей братии работали весь день несмотря на нестерпимую жару, подгоняемые кнутами сторожащих постовых. Они исправляли дороги, носили на спине дрова от станции железной дороги в лагерь, или же выкапывали камни, то как невольники тянули возы, то трамбующий дороги вал. Эти несчастные даже не имеют целаго платья, a отдых им дают только на час или два, когда нестерпимая жара дает себя больно чувствовать и сторожащим их людям. еду получают очень скудную и потому, если не имеют своих денег, положительно примирают с голоду. Почту получаем неисправно, a пакеты с испорченными съестными припасами. Сортир распространяет ужасную вонь.

11 июня. Жарко. Качор находится в 7-ом бараке, а Юречко из Новаго Санча в 19-ом. Сегодня дежурят в кухне из нашего барака Максимович и Пирог. Каждый в бараке получает отдельно порцию мяса и отдельно порцию супа. Такой порядок заведен по приказанию властей, дабы прекратить воровство немецких поваров. На карантине, где находится о. Дикий, появились два роя пчел, кoтoые были пойманы и помещены в ульи.

Постовые солдаты спокойно смотрели и даже выражали по этому поводу радость. Русские пленные пекут хлеб качества значительно лучшаго, чем наши пекари — „баброши". В кантине берут: за 10 гр. „брындзы" (специальнаго сорта сухой творог) 5 гел., за головку попорченного салата 14 гел. и за вязанку луку — 60 гел. Читают акты судопроизводства по делу ссоры Кмицикевича и Добии в полюбовном суде, в котором членами состояли д-р Орест Гнатышак, о Мащак, о. Киселевский, д-р Могильницкий и д-р Саноцкий. О. Жолкевич уезжает в Лейбниц. Михаил Нестерак расказывает мне, что постовые солдаты 2 и 3 участков бьют наших крестьян по лицу.

12 июня. — Повар „пломбирует" мне зуб. Около 600 человек, преимущественно из терезинскаго транспорта, взяты на работы. Жители трех бараков А, Б и Ц (A, B C) отправлены в Гминден, остается только Ивашкевич. Велю делать порядки в нашем бараке; утром выносят кровати, моют пол и окна и раздаю людям нафталин, как средство против вшей, от которых нет спасения. Власти приказывают явиться тем, которые служили на военной службе, но не перешли 42-летняго возраста.

Власти разрешают итти около 70 человекам в 6 час. на кладбище, где о. Влад. Венгринович сосовершает панихиду по усопшим.

94

Хор поет под управлением Галушки. Везем гробы одного русскаго солдата и остальных австрийских солдат; последние гробы украшены деревянными крестами.

Между похороненными находится самоубийца, австрийский солдат; о причине его самоубийства многие разно толкуют, но настоящая причина не известна. Одни говорят, что души проколотых и убитых им интернированных не давали ему спать; другие, что он не мог больше смотреть на талергофский ад, и потому жизнь ему опротивела, a иные еще что-то, да мало ли тут всяких причин?

Мы воспользовались разрешением выхода за ограду лагеря и гуляем в сосновом лесу, воздух котораго благотворно влияет на нас и подкрепленные возвращаемся через Карльсдорф в лагер. Влервые после 10-месячнаго заключения шли мы через штирийскую деревню, возле Талергофа, конечно, сопровождаемые солдатами со штыками. Хлеб выдано нам на 2 дня вперед. Григорию Галю из Лосья пропало на почте 50 крон, высланных ему из его родных мест.

13. июня. — Совместно с отцем составляю родословную табель нескольких семейств Лемковщины. Военные власти берут на военную службу: д-ра Собина и др. 90 человек, которых временно помещают в 32-ом бараке. Д р Собин прощается со всеми. Власти переводят в карантинный барак до 400 человек, из нашего барака 10 человек, среди которых: Бенька, Кошку, Бурдяка, Школьника, a из 4-го: Головку, Соботицкаго и др. людей, из уездов Ярославскаго и соседних. Все прощаются, плачут, причитают и даже стонут. Крики раздаются со всех сторон. Все скопляются возле бани.

Посещаю выздоравливающаго Дм. Качора, который, чувствуя себя очень слабым, лежит неподвижно на нарах. Я убеждаю его, если еще сможет, гулять по площади, на солнце. После же с больным Трембачем из Лосья иду в аптеку уже в третий раз за глазным лекарством. Получаем суп, что-то вроде лемковской „киселицы" овсянки. Суп этот единодушно прозвали мы „гальопка", что значит „беги от него галопом".

Ha товарных самоходах летчики, увозя испорченный аэроплан, уезжают и при этом поют песни. Вслед за ними идет толпа людей, около 100 человек, выпущенных на свободу. Среди них вижу: Червинскаго, Петра Брунарскаго и др. Идет проливной дождь.

В нашем бараке насчитытывается теперь всего 93 человека. На весь барак получено 3 килограмма мыла. Писарем нашего барака состоит Лысенко, ибо „радца" получил пост коменданта 1 участка. Перед обедом выехало в Грац еще несколько человек.

14. июня. — Ночью шел проливной дождь. Из Кракова прибыло 25 человек, a из Криницы: Ольга и Мария Гнатышак,

95

Тустанович помещен в наш барак. О. Василий Курилло, философ Перегинец, о. Дион. Мохнацкий, Бандровский, Блищак и я, переходим в 21-ый барак, который на первый взгляд уютнее и удобнее прежняго барака. Чувствую себя очень утомленным и стараюсь отдохнуть, a впрочем, все — отдых. Бекерский сердечно прощается с нами, не забывая своей привычки потчивания нас нюхательным табаком с низким поклоном.


Панихида на могиле о. Олимпiя Полянскаго.

15. июня. — Ночью приморозок. Комендантом барака состоят о. Козиневич. В бараке есть два отделения. О. Вахнянин заказывает в Граце три книги. На почте все таки безпорядки. Дежурю в бараке с 12 ч. ночи до 6 час. утра. Один пьяный солдат ночью зовет меня и спрашивает: „где живут здесь девки?" „Я не знаю, где подобные создания обитают", отвечаю я и обратно иду в барак. День сегодня теплый и приятный. Концерт Гринберга.

16. июня. — Прозябатели нашего барака идут купаться. Ночью, почти с разсветом, прибыло 25 человек из Дрогобычскаго уезда. О. Гнатышак приехал из Граца. Упражнения пожарной дружины. Исправляют 22-ой барак, a его жителей временно, до окончания починки, распределяют по соседним баракам. Mиx. Собин исполняет обязанности разделяющаго в бараке порции. Следственные власти допрашивают лемков из горлицкаго, сандецкаго и грибовскаго уездов. Федорко, студент академии художеств, написал довольно удачно портрет

96

О. Василия Курилло. Я уже со дня приезда в Талергоф переведен в десятый по счету барак. Почта доставляет в лагерь много денежных переводов на имя интернированных. Эти деньги дают возможность покупать съестные припасы и одежду. Не будь этих денег, смертность в лагере возросла бы до страшнык размеров.

17. июня. — Михаил Максимчак, Поруцедло и др. „добровольцы" переходят в III барак. Сегодня утром выпущено на свободу 100 человек. День хороший. Тымчак назначил меня секретарем в свою канцелярию. Составляю протоколы и ежедневные списки для двух госпиталей.

18. июня. — Власти принуждают нас записываться в пожарную дружину. Продолжают допрашивать крестьян — лемков. Больше писать не могу, ибо поранил палец. Врач третьяго участка Вейсс смазал мой палец иодом, облил рану иодной настойкой и наложил на него пластырь.

19. июня. — Велено собирать в нашем бараке по 10 гел. с человека на уплату прислуге барака.

20. июня. — Целый день льет дождь ливмя. Ночью с транспортом интернированных прибыл о. Иоанн Руссиняк, парох из Королевой русской (уезд Грибов) и др. От прибывших узнали, что в клинике в Вене скончался преподаватель гимназии в отставке Иван Черкавский, беженец из Галичины.

21. июня. - из Америки приходят деньги на руки Собина для раздачи лемкам. 150 человек отправлены под карантин. Посещаю о. Дикаго и о. Хомина. О. Руссиняк переходит во 23-ий барак. Здесь совершает обедню и читает молитвы до и после еды о. Полянский. Тымчак возвратился из Граца только в 9 ч. вечера. Он получил телеграмму переводящую его в Перемышль. Прощаясь со мной, он оставил мне на память пузырки красных и зеленых чернил.

22. июня. — В 3-м участке пищу дают лучшую, чем в первом и даже во время жары орошают землю водой. Снова прибыло в лагерь 45 человех из Ярославскаго и Дрогобычскаго уездов. Одна партия из под карантина уезжает в Грац. В лагере можно купить пустигальское пиво по 30 гел. за бутылку и конденсированое молоко в жестянках.

23. июня. — Жарко. В пожарную команду вербуют насильственно и заставляют вести ежедневно упражнения во время жары до 6 ч. вечера, поэтому я удираю в 6-ой барак и торчу там до 3 1/2 часов. Должность Тымчака принял судья Величковский. Допрашивают: Якова Вислоцкаго, о. Гумецкаго, о. Василия Дорика, о. Милянича и др. О. Милянича присудили к двухгодичному тюремному заключению. Сегодня скончался Иосафат Крулевский, служащий „Лемк. Кассы" из Лещин, горлицкаго уезда. Он заболел тифом и лежал в изолированном бараке. Под влиянием жара, в бреду, он хотел удрать из барака и выбежал, постовой

97

солдат окликнул его, но тот продолжал бежать, тогда солдат на разстоянии нескольких шагов выстрелил в него и убил его. Так скончался тихий и ревностный патриот.

300 роботников должны выехать в Австрию на работы, ожидают только агента. Сегодня выдают нам фасоль и кукурузянку. В бараке, как обыкновенно, одни играют или в карты или в шахматы, другие варят чай или суп собственнаго изобретения, a третьи курят папиросы и беседуют о чем-то или просто раздумывают. Бл. ест кукурузянку и запивает ее кофе. Чашка кофе в лагере стоит 24 гел. Работники копают землю за воротами. Из Перемышля прибыл транспорт в 50 человек.


После похорон.

24. июня. — 2 сотни людей отправляются на кладбище „под соснами", помолиться за усопших. О. Киселевский совершает панихиду при участии хора. 55-летних мужчин переводят в 19-ый барак, a людей до 53-го года наряжают всех в „добровольцы". Иосеферт передает нам, что Кжижик взят в солдаты, a его жену выпустили на свободу.

25. июня. — Сегодня идем купаться. Возле сортира строят новые бараки. Берут в солдаты интернированных.

26. июня. — Составляю список лемков горлицкаго уезда, подлежащих отбыванию воинской повинности. Вечером получаем суп с картофелем и капустой. Опять переселение, из шестого барака всех в 20-ый, a всех из 20-го в 22-ой. Для чего такое перебрасывание людей из одного барака в другой, не известно. Оберлейтенант допрашивает всех тех, которые покупали табак у Дейтшера. Он

98

слишком поздно взялся эа раследование этого дела, ибо много важных свидетелей уже покинуло Талергоф. В бараке производим чистку вещей, пола и т. п. Вечером запрещено в целом лагере зажигать огни и лампы, видимо опасаются полета неприятельских аэропланов. Ночью буря.

27. июня. — Составляю список новобранцев из шести уездов. Феленчак приходит в наш барак. Приводят в порядок шесть бараков, вероятно для новых интернированных.

28. июня. — Ночью идет дождь, утром воздух чист и свеж. Годовщина смерти Фердинанда, нанаследника австрийскаго престола. Панихида возле церкви. У О. К. развелась страсть к словопрениям, он очень рад, если его слушают. Повторяя несколько раз свой вывод или взгляд, он говорит своему слушателю, „слушайте, но ведь не в этом дело", и дальше развивает прямо противоположный взгляд, на что слушатель дает ответ: жаль что батюшка учился богословию, a не юриспруденции, стал бы хорошим адвокатом, ибо ловко орудует софистикой. Гуляет он обыкновенно в одной белой рубахе (не застегнутой у воротника) с открытой грудью и не застегнутыми рукавами, которые на воздухе при каждом его движении болтаются. Руки держит обыкновенно в карманах. В разговоре, употребляет выражение „Знаете, ибо это знаете". Этот священник небольшого роста, седой, с красным, вздернутым носом был в свое время благочинным на Лемковщине и делал много пользы народу.


knigi@malorus.ru,
malorus.ru 2004-2021 гг.