Дневник покутьянина.

с. Ляцке шлях., Толмач. у.

(Сообщение Ал. Як. Бабия).

На пятый день путешествия, наш эшелон прибыл на талергофский плацдарм.

Сортируя и перегоняя палками и прикладами с места на место. Конвойные приказали нам ложиться на зальдевелую от мороза землю. Интернированные от холода и голода звонили зубами.

На следующий день роздали по половинке хлеба на двоих, с приказанием есть только мякиш, a корку оставлять вместо чашки для супа. Эти искуственныя хлебныя чашки размокали от жидкости, суп вытекал на землю, a непомнивший себя от голода народ облизывал его облизывал его языками. Зверское обращение австрийских издевателей с узниками возъимело свое действие: многие в отчаянии плакали, видя подобное оскорбление человеческаго достоинства.

На четвертый день пребывания в лагере узники были

размещены в ангарах. В нашем помещалось 1800 человек. При получении обедов мало кого миновала палка, потому многие предпочитали не являться за получкой. Рыскавшие между нами караулы прокалывали, потехи ради, расположившихся интернированных и тут же закапывали. Позднее на смену пришли боснийцы; которые обращались с нами по человечески.

Православная часовня (Иконостас).

В первой половине октября часть интернированных была переведена в новые бараки, построенные в дождливую пору, a потому полные грязи, перемешанной со старой соломой. На место отозванных боснийцев вернулась прежняя стража. В бараках возникла эпидемия тифа, безжалостно косившая интернированных и не щадившая лекарей и конвойных. Кончилось тем, что в начале ноября конвой выбрался из лагеря и нес свою службу вне проволочных заграждений. От нечего делать и чтобы прервать убийственную тюремную скуку и хоть немного забыть черныя мысли о судьбе оставшейся дома семьи, я взялся вести дневник.

Подаю некоторыя строки из записаннаго:

6 ноября. — Узники сами готовили себе обед в виду бегства поваров перед эпидемией. Хлеба в этот день не получали. Потешали себя надеждой, что, быть может, скорее пустят нас на свободу по случаю распространявшейся эпидемии.

7. ноября. — Показались вблизи лагеря караулы; на дворе невозможный холод, трудно согреться одетому в летнюю одежду.

14 ноября. — Запрещено сноситься с жителями соседних бараков. Случайно знакомлюсь с Евг. Билинским из Збаража и с Павлом Прихотко из Корчина, возле Кросна.

15 ноября. — Разболелась голова от простуды. Ухаживают за мной свящ. Кинасевич из Подгородья, возле Рогатина, и крест. Григорий Цепенда из Джурина, возле Чорткова.

16 ноября. — Полковник объявил, что приедет несколько военных судей для допроса интернированных. Невинные будут сейчас же освобождены. Разрешено в бараках курить.

20 ноября. — Вечером пел организованный узниками хор. Пели весьма удачно песенку о учителе еврейских детей. Рядом со мной спит мещ. Іосиф Богачик из Нижанкович, возле Перемышля. Студент Спачинский угощает нас картошкой.

21 ноября. — Прислушивались трое офицеров пению хора.

22. ноября. — Я приобрел пару чистаго белья; чувствую себя великолепно.

23. ноября. — Несмотря на чистую перемену белья, меня обсели насекомыя. Занимаюсь все время чисткой и их истреблением.

24. ноября. — Ширится в лагере эпидемия; сегодня умерло сем человек.

28. ноября. — Приехал генерал осматривать бараки.

29 ноября. — Получаю, как студент Спачинский, ватное одеяло.

1. декабря. — Допросили и пустили на волю свыше ста человек.

3. декабря, — Многие надеются в продолжении двух недель уехать из Талергофа. Вчера слышны были пушечные выстрелы из Градеца. Говорят, что стреляли по случаю взятия австрийцами Белграда, иные утверждают, что стреляли по случаю будто бы окончания войны.

4. декабря. — Лагерная администрация обещает выдать нары (тапчаны) и тюфяки, построить каменныя печки, прачешную и т. п. благодати.

5. декабря. — Перекрадался из третьяго ряда бараков некий человек к своим знакомым в другом ряде. Караул выстрелил, a пуля пробив тонкую деревянную стену барака, убила молящагося в ту пору крестьянина Ивана Попеля из села Мединич, Дрогобычскаго уезда. Убитый оставил дома жену и пятеро детей.

8. декабря. — Полковник объявил официально барачным комендантам во время утренняго рапорта, что сознание культурнаго единства русскаго народа не есть наказуемым и не заключает в себе преступления государственной измены.

9. декабря. — Привели полтораста человек пленных из России, для постройки новых бараков. Наши надежды на скорое окончание войны и наше освобождение расплываются. Солдаты поют „Дружней", a за обедом и ужином „Отче наш". Поют по

русски. Многие из интернированных плачут.

16. декабря. — Берут интернированных на принудительныя работы при постройке бараков. Проводят электричество.

17. декабря. — Свящ. о. Кинасевич, получивший жалованье, дает мне в займы десять корон. Ныне встретился я с односельчанином Ив. Рыбаком, с которым не виделся с октября месяца.

18. декабря. — Пища улучшается. Утром и к обеду получаем суп, к ужину кофе или чай. Ежедневно освобождается человек по пять-десять.

19. декабря. — Праздник Св. о. Николая. Интернированные делают друг другу подарки. Нахожу в изголовьи пачку табаку и белую булку, подложенную о. Кинасевичем. Вспоминаются жена и дети.

20. декабря. — Противотифозная прививка.

24. декабря. Первый раз поданы к обеду щи с фасолью. Сапожник взял для починки развалившиеся ботинки. Сижу в бараке босиком, a в случае надобности пользуюсь обувью о. Канасевича.

26. декабря. — Принесли мне ботинки и чистое белье. Чувствую себя счастливым и думаю, как мало иногда надо человеку для счастья.

28. декабря. — Между интернированными возникают разногласия и споры. Несмотря на всеобщую ненависть к австрийцам, некоторые из заключенных жалуются лагерной администрации на своих же товарищей недоли. О6жалованнаго мещанина Сегину из Галича, священником С., стражник побил до крови палкою по голове.

29. декабря. Говорят, что умер помещик Крыськов. Здесь следует заметить, что раз человек перестал шевелиться, тут-же его кладут в готовый ящик и отправляют на кладбище. Там хоронят по несколько-десят человек сразу в заранее вырытыя длинныя могилы.

30. декабря. — Был арестован плацкомендант, еврей Дейгшер, с помощником за хищения продуктов, белья и одежды, назначенной для интернированных.

4. января 1915. — Скоропостижно скончался комендант нашего барака свящ. Селецкий из Ясельскаго уезда. Свящ. Селецкий умер во время получки продуктов для варки обеда.

6. января. — Сочельник Рождества Христова; ужин был постный. Помощник присяжнаго повер. Генсьорский достал газету, которую тут коментировали на все лады.

13. января. — В четвертом бараке часто меняются коменданты. На место Селецкаго избран свящ. Вахнянин, после него стар. жел.-дор. ревизор Фома Витошинский, Последний оставил по себе хорушую память. Благодаря его стараниям, многие получили шапки, куртки и одеяла.

18. и 19. января. — Праздновали день св. Крещения.

25. января. — Говорят о скором освобождении интернированных.

26. января. — С 24 по 28 умирает ежедневно около тридцять человек. Вчера умерло 32 интернированных.

31. января — Переношусь с свящ. Кинасевичем в девятый барак, занимаемый лемками.

3. февраля, — Вчера умер в девятом бараке Лев Павловский.

5. февраля, — Преподавателя гимн. Влад. Труша взяли на военную службу. Сплю рядом со студентом Полошиновичем. С другой стороны спит псаломщик из села Пятковы возле Бирчи, Добромильскаго уезда.

6. февраля. — Ходят слухи, что в новых бараках будут размещены арестованные по поручению уездных начальников. Этой вестью я сильно обезпокоен. Вчера был отправлен в больницу свящ. Кинасевич.

7. февраля. — Эпидемия продолжается.

10. февраля. — Вчера познакомился я с Василием Озором из Черновец.

12. февраля. — Был взят в больницу крест. Пелеш из Бортнаго, горлицкаю уезда, брат покойнаго станиславовскаго епископа. В тот же день г. Кошко не позволил брать из бараков босых и раздетых узников на работы, за что был посажен под арест и избит палкою. Хоронили надсоветника Проскурницкаго.

15. февраля. — Свящ. Г. Полянский старается провести между заключенными путем голосования постановление, чтобы по понедильникам, средам и пятницам, не принимать скоромных супов. Его предложение перепало. На войне и в тюрьме нечего бояться ада; живешь применительно к обстановке. В середу дают мясной обед, a a в воскресенье могут оставить и без постнаго обеда.

Газетныя известия сообщают, что на моей родине, в Надворной и Делятине, находится боевая линия. Сильно безпокоюсь за семью.

18. февраля. — Я опять потревожен газетными известиями. К югу от Коломыи идут сильные бои, a вечерния газеты сообщают, что Коломыя отобрана австрийскими войсками.

19. февраля. — Благодаря материальной поддержке преподавателя Кустыновича, выздоравливает больной Приймак; также поправляется Кукудяк. Он от времени до времени ходит даже на работы.

22 февраля — Узнаю о священниках Кинасевиче, Боднаруке и Т. Кунинце. Поправляются от болезни, a Рыбак третий день лежит в постели.

13. февраля. — По сегодняшнее число вывезено „под сосны" свыше тысячи человек, a болееет еще около двух тысяч душ.

1. марта. — Хорошая погода, но холодный ветер. Кругом Талергофа виднеют горныя цепи вершин, украшенныя замками и костелами. Насуваются мысли о родине, о родных Карпатах.

5. марта. — Уплыто семь месяцев со дня моего интернирования.

6. марта. — Красивий вид разстилается кругом Талергофа: Горы, покрытыя темно-зелеными елями, за ними синия горы, покрытыя белыми снежными заплатами, a дальше светлые верхи с вечными льдами. На дворе теплое весеннее утро, a мою душу леденят мысли об оставленной мною семье.

12. марта. — Газеты сообщают о боях севернее Надворной, в моих родных местах.

15 марта. — Навещает меня выздоровевший Приймак. Я делаю визит больному о. Кинасевичу и получаю от него в займы 40 корон.

3. апреля. — Пища ухудшается.

15. апреля. — Взывают меня, преподавателя Кустыновича и Федорова под комендантския ворота: Простояв здесь до двух часов дня, узнаем, что следствие против нас прекращается.

26. октября 1915 г. — С апреля месяца я перестал вести свой дневник. Пережил в неволе весну, лето и осень; пасха была не веселее Рождественских праздников. Не зная, что случилось с моей семьей во время передвижения против двух сражающихся друг против друга армий, я написал в сельское управление в Ляцком, запрос о судьбе жены и детей. Односельчане Приймак и Рыбак получили от своих письма и деньги, о моих же ни малейшаго известия. Не имея возможности прожить, я снесся с венскими и будапештенскими фирмами, с которыми находился перед войной в торговых сношениях и, получив от них кой-какие товары, я занялся торговлей. Деньги на поднятие товаров с почты занимал у знакомых. Таким образом поддерживал я свое жалкое существование.

И только 13. октября 1915 года получил я от жены первое письмо и 30 крон. Я весьма об радовался, что все мои живут, хотя радость была не полная. Жена сообщала, что старшая дочка опасно болеет и что торговля моя совершенно разграблена.

В тот же день хоронили мы, сердечно болея, молодого Юлиана Кустыновича, преподавателя гимназии в Бродах.

А. Я. Б.