Дневник священника из Самборщины.

(Сообщение Евгении Степ. Березской).

В Талергофе пробыл мой покойный отец, Степан Андреевич Березский, три месяца испытывая все лишения и страдания, которыми прославился Талергоф.

Голод и холод подорвали его слабое здоровье. По истечении трех месяцев он был переведен в Вену, a отсюда по истечении полугода в Чехию, где жил под надзором полиции, в местности Veseli Mezi-mosti, до конца мая 1917 г.

Возвратившись домой, измученный физически и нравственно, опасно заболел и пролежал шесть

месяцев в кровати. Не взирая на всевозможныя старания, изнуренный организм не победил тяжелой болезни и, хотя отец жил еще четыре года, здоров не был, и умер 10 марта 1922 г.

Подаю отрывки из его дневника, которые до некоторой степени рисуют незавидную жизнь в Талергофе:

20 сентября, проехав два пролета за Градецом, мы вышли из вагонов в Abtissendorf. Отсюда прошли пешком и через четверть часа очутились в Талергофе. Наш эшелон состоял из 333 человек.

Талергоф представляет из себя пространную равнину в несколько миль в окружности, замкнутую непрерывным кольцом гор. Тут-то практичные немцы устроили величайшую в мире, неслыханную в истории тюрьму, построив наспех несколько сотен разного типа бараков. В этой рукотворной тюрьме вздумали заключить и уничтожить русский дух, споконвека боровшийся за свои права на своей русской земле Прикарпатья.

От пятницы до понедельника никто не спросил нас, кушали ли мы что-либо или голодны. Не разрешалось на собственныя деньги приобретать продукты пропитания. Заключенные делились друг с другом последними крохами, приобретенными еще в Галичине и Чехии. И только вечером в понедельник был подан нам скверный суп, который волей-неволей пришлось есть.

Начиная с 22 сентября и до конца этого месяца выдавалась на человека половинка казенного хлеба, суп и перловая каша пополам с картофелем. В этот промежуток времени умерло от истощения 20 человек.

30 сентября умер свящ. Кушнер из Сторонной.

1 октября умерло трое человек. Ночь была морозная, день теплый. Была дана некоторая свобода: разрешено прохаживаться между бараков без конвоя. Вечером получили мы чай, ночью разрешено выходить в уборную без конвоя.

2 октября хоронили четырех покойников. Днем было жарко, ночью холодно и морозно.

3 октября хоронили покойника. Нас перевели после бани из палаток в деревянные бараки. Обеда не получили, вечером пили кофе без хлеба, ночью спали на земле без подстилки.

4 октября в воскресенье, после утренняго кофе служили перед бараками молебен в присутствии офицеров. После молебна пели многолетствие и державный гимн по немецки и по русски. Священнодействовал известный воспитатель во львовской духовной семинарии, престарелый о. Дольницкий (90 лет), находившийся здесь также на положении „изменника" и „шпиона".

Между нами распространилась весть, что Перемышль и Краков заняты русскими войсками.

5 октября, некий украинофил сделал донос полковнику, что свящ. Сеник, поблагодарив

после молебствия австрийских офицеров за разрешенный молебен, пращал их „сердечным русским словом". Полковник ответил доносчику, что он не различает здесь Ruthen-ов, Ukrainer, ни Russen, a всех считает Gefangene (заключенными).

6 октября утром умер свящ. Влад. Полошинович. Похороны состоялись пополудни.

7 октября были мы встревожены вестью, что в Перемышле сбомбардирован русский собор и все русские общественные дома.

8 октября умерло двое крестьян.

9 октября, еще два похороны.

10 октября хоронили крестьянина и еврея. Оба умерли от дезинтерии.

11 октября, в воскресенье, священнодействовал о. Дольницкий. Меня нарядили за хлебом. Умер старик Шемердяк из Старого Самбора и чиновник Чанковский, довольно зажиточный человек, оставивший несколько тысяч корон на благотворительныя цели.

12 октября хоронили православного священника.

13 октября встретился я с свящ. Евгением Льв. Козаневичем из Стратевич.

15 октября умер свящ. д-р Людкевич, проф. богословия в Перемышле. Похороны состоялись на следующий день при участии свыше тысячи человек, в том числе около 250 священников.

17 и 18 октября похороны крестьянина.

20 октября. В отместку за анонимную открытку, угрожавшую жалобой перед высшим начальством по поводу плохого харча, полковник наложил барачный арест.

21 октября хоронили крестьянина. Барачный арест вошел в силу. На следующий день арест отменяется. Опять похороны крестьянина.

25 октября три похороны утром, один по полудни.

26 октября хоронят крестьянина.

27 октября поляк Дуда делает донос начальству, что в 4-ом бараке ведутся политические разговоры. За это были заперты в темницу: Папп, Витошинский, Великий и Кинасевич, a остальные были наказаны комнатным арестом.

28 и 29 октября по одним похоронам. Комнатный арест отменяется; страдаю болью зубов.

С 30 октября по 4 ноября ежедневно похороны.

5 ноября хоронят пятерых.

6 ноября, ночью, с четверга на пятницу, конвойные вынесли за черту бараков, подозренных в холере.

С 7 по 12 ноября морозно. В этот промежуток времени отпущено на волю 76 человек украинофилов.

16 ноября разрешено курить за бараками.

19 ноября ночью умер свящ. Шандровский.

20 ноября умер крестьянин.

21 ноября, в праздник св. Михаила встречаюсь с крест.

Степаном Гнатишиным из с. Мисткович и со знакомыми из села Ковиничи.

24 ноября умерло семь человек вследствие простуды после бани.

25 ноября умер один человек.

27 ноября умер один человек.

1 декабря отпущена на волю партия украинофилов. Привезли 21 чел. русских пленных. Все тяжело раненые, у одного нога еле держалась у туловища.

4 декабря распространилось известие, что 400 человек будут освобождены. Хоронят крестьянина из с. Корманич.

5 декабря. Умер крестьянин. Караульный солдат выстрелил в мнимо убегающего интернированного и застрелил человека мирно сидевшаго в бараке.

6 декабря похороны.

10 декабря умер свящ. Спрыс вз Телешницы.

11 декабря хоронят троих.

12 декабря хоронят одного. 14 декабря хоронят четверых.

17 декабря я освобожден и уезжаю в Градец.

18 декабря, в пятницу, уезжаю из Градеца в Вену. Ha следующий день с помощью нашел я себе квартиру и с тех пор начинаю вести нормальную жизн.

25 декабря я узнаю о смерти свого тестя Льва Козаневича, настоятеля прихода в с. Козаневичи. В то время умерли в Талергофе от тифа следующие знакомые: Черкавский, Алекс. Селецкий, Иван Гринь, Венгринович, Николай Гмитрык, Застырец, Москалик, Мих. Кузьмак, Алекс. Полянский, Дробот, Коломыец.

На том записки отца кончатся.

По разсказам отца подстилочная солома в бараках не менялась в продолжении двух месяцев. Днем топтали по ней, a ночью на ней спали. С наступлением морозов, солома покрывалась морозом, особенно ночью. Отца заставляли носить тяжелыя бревна, не смотря на его преклонный возраст, плохое здоровье и духовный стан. Следует отметить еще один пример издевательства. С целью посмеяться над священником, солдаты набирали в тачки всякой нечисти, сажали туда еврея, a священнику велели возить тачку между бараков. Потом роли менялись. В тачку сажали священника, a еврея заставляли его возить. Е. Б.