Сообщеніе Ивана А. Васюты.

Волковцы, у. Снятинъ.

Въ послЪднюю ночь передъ отъЪздомъ изъ сяноцкой тюрьмы мы узнали что насъ отвезутъ въ Грацъ. Однако, мы ошиблись въ нашихъ надеждахъ на лучшую жизнь, ибо проЪхавъ черезъ Грацъ, мы очутились въ ТалергофЪ.

Былъ мЪсяцъ ноябрь. Въ палаткахъ царили морозъ, грязь, насЪкомыя. Какъ позже оказалось, тамъ уже побывали до нашего пріЪзда тысячи людей. Палатки были назначены для карантина. Купить нечего, голодъ донимаетъ и нельзя выйти на просторъ, ибо палатки окружены колючей проволокой.

Группа интернированныхъ интеллигентовъ.

ПослЪ двухънедЪльнаго карантина отправляютъ насъ въ весьма примитивную баню. По серединЪ котелъ съ полутеплой водой, рядомъ разставлены грязныя корыта, полъ изъ каменныхъ, холодныхъ плитъ. Велятъ раздЪваться на дворЪ, на снЪгу. Одежду забираютъ для дезинфекціи, насъ гонятъ въ гангары купаться, a послЪ купели опять на снЪгъ одЪваться.

Въ новыхъ баракахъ, въ которыхъ размЪстились послЪ бани, страшная скученность. ЧеловЪкъ по 250—280 въ одномъ, ночью лежащимъ трудно повернуться.

Ежедневно пригоняли въ Талергофъ новыя партіи, ежедневно ихъ раздЪвали на снЪгу, послЪдствіемъ чего были массовыя заболЪванія заключенныхъ сыпнымъ тифомъ и другими болЪзнями. Эпидемія косила народъ десятками и сотнями. Въ одно время казалось, что весь лагерь вымретъ и одной живой души не останется.

Были между нами свои врачи, напр. Влад. Могильницкій изъ Бучача и д-ръ Войтовичъ изъ Перемышля. Они работали сверхъ своихъ силъ, однако результаты были незначительны. Нехватало лЪкарствъ, инструментовъ и средствъ.

Эпидемія между тЪмъ распространялась съ ужасающей скоростью. Какъ я уже выше упомянулъ, въ баракахъ находилось по 250 — 280 человЪкъ, a были бараки съ нарами въ три этажа, которые вмЪщали по 500 человЪкъ. БолЪли буквально всЪ. ВначалЪ такой больной чувствовалъ себя весьма несчастнымъ и одинокимъ. Когда же позже больной тифомъ видЪлъ, что сосЪдъ его справа не живетъ, слЪва догораетъ, сверху стягиваютъ покойника a въ коридорЪ лежитъ вмЪстЪ и рядомъ нЪсколько человЪкъ и бредитъ въ тифозномъ жару, тогда дЪлался постепенно равнодушнымъ къ своей болЪзни и къ окружающей его средЪ.Сегодня тебя тащатъ на кладбище, завтра меня, и такъ продолжалось безъ конца. Поднявшись утромъ съ постели, мы первымъ дЪломъ замЪчали на улицЪ передъ бараками покойниковъ въ разныхъ позиціяхъ — голыхъ, въ лохмотьяхъ. Одни лежали подъ навЪсами крышъ, другіе прямо въ грязи, a подъ часовенкой, къ полудню, набиралось ежедневно 30 — 40 — 50 гробовъ съ покойниками.

Эпидемія унесла въ продолженіи двухъ мЪсяцевъ до трехъ тысячъ жертвъ. ВсЪ онЪ схоронены подъ „соснами".

Въ другой половинЪ лЪта производился рекрутскій наборъ. ВсЪхъ до 50-лЪтняго возраста взяли на военную службу. Молодыхъ сейчасъ же погнали на позиціи, кто постарше, тЪхъ отправили въ началЪ 1916. Настало именно время когда австрійскіе вожди почувствовали недостатокъ въ пушечномъ мясЪ. Тутъ уже не разбирали, благонадежный ли человЪкъ или же политически заподозрЪнный, всЪ мало мальски внЪшне здоровые оказывались подходящими солдатами.

И меня опредЪлили въ началЪ марта 1916 на военную службу. Не стану скрывать, не понравился мнЪ этотъ сюрпризъ, однако съ другой стороны, почувствовалъ удовольствіе, что вырвусь изъ грязной клЪтки на свЪжій воздухъ, на Божій свЪтъ. Недолго радовался я свободЪ, ибо на третій день Пасхи меня опять арестовали, благодаря мазепинцу эксъ-жандарму Добрянскому - Демковичу, вертЪвшемуся между нами въ полку. Именно онъ обвинилъ насъ четырехъ въ государственной измЪнЪ, послЪдствіемъ чего мы очутились въ военной тюрьмЪ въ ГрацЪ. ПослЪ предварительнаго слЪдствія, продолжавшагося, въ общемъ, два мЪсяца, получили я и мой товарищъ Іосифъ Кебузъ изъ с. Пикуличъ, Перемышльскаго уЪзда, по 15 мЪсяцевъ, a студентъ М. Гукъ изъ Львова 18 мЪсяцевъ. Судъ опредЪлилъ намъ въ защитники украинофила д-ра Чировскаго, который однако своими разъясненіями суду относительно опасности для государства „руссофильскаго" движенія больше защищалъ свидЪтеля, то есть упомянутаго эксъ-жандарма, a намъ тЪмъ самымъ сослужилъ медвЪжью услугу. Конечно мы обжаловали

приговоръ, но безъ пользы и безъ результата.

По истеченіи двухъ мЪсяцевъ осматривалъ тюрьму генералъ, по національности изъ южныхъ славянъ. ВсЪхъ арестантовъ уставили въ двЪ шеренги, a генералъ обращается къ намъ съ вопросомъ, нЪтъ ли у кого какой-нибудь просьбы или жалобы. Тутъ мнЪ вспомнилась исторійка французскаго капитана Дрейфуса приговореннаго въ свое время за государственную измЪну къ четыремъ годамъ каторжныхъ работъ, какъ онъ послЪ двухълЪтняго заключенія исходатайствовамъ ревизію приговора и былъ освобожденъ отъ дальнЪйшаго наказанія. ЗахотЪлось и мнЪ попробовать счастья и я, скрЪпя сердце, выступилъ впередъ. Изложивъ свою жалобу и безпочвенную клевету со стороны доносчика, послужившую причиной незаслуженнаго наказанія, я просилъ генерала о пересмотрЪ моего и товарищей дЪла.

Группа крестьянъ

Не знаю, тронуло ли генерала наше несчастье или дЪйствительно онъ пожелалъ, чтобы правда восторжествовала, a быть можеть, зналъ кое-что о массовыхъ ссылкахъ галичанъ въ глубъ Австріи - онъ пообЪщалъ намъ заняться ближе нашей судьбой. Въ непродолжительномъ времени послЪ его отъЪзда намъ объявили, что будетъ пересмотръ дЪла въ дивизіонномъ судЪ и допросъ нами поставленныхъ свидЪтелей. Насъ отправили въ роту, a черезъ нЪсколько недЪль оправдали отъ вины и наказанія.

Во время второго разбирательства выяснилось, что нашъ споръ съ эксъ-жандармомъ неимЪлъ политическаго характера, угрожающаго цЪлости и суверенности Австрійской имперіи, ибо заключался въ

препирательствЪ относительно существованія въ ГаличинЪ русскихъ просвЪтительныхъ институцій и обществъ по окончаніи войны. Мы, конечно, отстаивали свою позицію, a доносчику хотЪлось видЪть въ ГаличинЪ монопольную мазепію, потому не постЪснялся оклеветать насъ передъ военными властями.

На судЪ признали эксъ-жандарма невмЪняемымъ, a насъ послЪ освобожденія отправили на италіанскій фронтъ, сперва въ Силянъ, a послЪ въ Кальдонасо и Asijado. ЗдЪсь мучились мы, взбираясь съ кирками и винтовками по Альпамъ, вплоть до развала Австріи.