Наше житье-бытье въ ТалергофЪ.

Помню, осенью 1914 года приближался день 14-го октября н. ст. день именинъ цЪсаря Франца Іосифа I. Полковникъ пригласилъ нЪсколькихъ „циммеркомендантовъ", чтобы посовЪтоваться съ ними относительно торжественнаго богослуженія за благоденствіе старика-юбиляра, По всему замЪтно было, что власти очень усердствуютъ, чтобы эти именины были отпразднованы особенно торжественно.

Приглашеніемъ занимался о. Коломыецъ, рослый мужчина и умЪющій въ обществЪ ловко обращаться. Его избрала себЪ команда посредникомъ между собой и нами. Свою службу исполнялъ о. Коломыецъ вплоть до поступленія подъ карантинъ, чтобы выЪхать куда-то на конфинацію. Но изъ-подъ карантина онъ не только не выЪхалъ на конфинацію, но и остался въ ТалергофЪ на всегда, ибо расхаживая со всякими докладами по всЪмъ баракамъ и занимаясь списками всЪхъ интернованныхъ (списками живыхъ и умершихъ, приходящихъ и выбывающихъ), онъ заразился тифомъ и умеръ. Тяжело вспоминать... А, впрочемъ, да проститъ милостивый Господь!

Программа была такая: Интернированный о. духовникъ львовской духовной семинаріи, о. совЪтникъ и папскій

шамбеланъ, 83-лЪтній старикъ, о. Дольницкій, всЪмъ намъ ободритель и образецъ терпЪнія и постояннаго моленія, долженъ былъ служить литургію въ сослуженіи нЪсколькихъ священниковъ, добрыхъ пЪвцовъ, о. Тиховичъ долженъ былъ составить пЪвческій хоръ, чтобы пЪли по нотамъ, хотя и безъ нотъ, a долженъ былъ заняться о. Корн. Сеникъ устройствомъ престола, эстрады для пЪвцовъ и распредЪленіемъ мЪстъ стоянія для всЪхъ христіанскихъ интернованныхъ, чтобы стояли на своемъ мЪстЪ дамы, на иномъ мЪстЪ мужчины интеллигенты, a дальше всЪ селяне и селянки, a разумЪется гдЪ-то вблизи престола и военные. Признать надо, что о. Сеникъ, бывшій сеймовый депутатъ, стройный мужчина и знающій весь обиходъ, справился со своей задачей отлично. ПЪвческій хоръ обратилъ на себя общее вниманіе полковника и всей его свиты, ибо набрали въ хоръ такихъ пЪвцовъ, что каждый изъ нихъ, самъ даже бы могъ быть управителемъ хора.

Когда окончилось торжество, въ своемъ словЪ о. Корнилій Сеникъ (на нЪмецкомъ языкЪ) сказалъ во всеуслышаніе приблизительно слЪдующее: „Heute ist ein Fest im ganzen Reich zum Namenstag des glorreich regierenden Jubilaten Kaiser Franz-Josef des I. Alle Volker Osterreichs beten inbrunstig fur Seine Gesundheit und wunschen Ihm vom ganzen Herzen Alles Beste and ein ruhmvolles Beenden des begonnenen Krieges; dasselbe wunschen auch wir, alle hier versammelten, wir, russische und polnische Unterthanen des Jubilaten Franz-Josef des I. Wir alle hier versammelten bitten Euere Exzelenz, Herr Oberst, unsere herzlichsten Wunsche Seiner Majestat dem Kaiser gutigst zu Wissen geben".

(Сегодня, во всемъ государствЪ, торжество тезоименитства славноцарствующаго юбиляра Франца Іосифа I. ВсЪ народы Австріи молятся набожно за его здравіе и всЪмъ сердцемъ желаютъ ему всего наилучшаго и славнаго окончанія начатой войны. Этого желаемъ также всЪ мы, тутъ собранные, русскіе и польскіе подданные юбиляра Франца Іосифа I. ВсЪ мы, здЪсь собранные, просимъ вaше превосходительство, господинъ полковникъ, довести милостиво до свЪдЪнія его величества наши сердечнЪйшія желанія).

Произнесеніе этого благожеланія было принято полковникомъ и прочими офицерами безъ всякаго примЪчанія, выразительное названіе „russische Unterthanen" не представилось имъ на этотъ разъ чЪмъ-то неумЪстнымъ, но всЪ „украинцы", услышавъ эти слова, лютились несказанно и хотЪли непремЪнно высылать депутацію къ полковнику съ жалобою на о. Сеника. Почему не исполнили мазепы этого своего намЪренія и рЪшенія, не знаю.

НаканунЪ нашего Рождества Христова, въ сочельникъ, послЪ св. вечери, служились въ трехъ баракахъ, для нашихъ бЪдныхъ заточниковъ, вечерни, повечерія и всенощныя, a кромЪ этого постарались устроители о соблюденіи предписаній нашего обряда и обычая, также и о „кутьЪ" (пшеницЪ съ макомъ и медомъ), — она лежала на импровизованномъ тетраподЪ, a всЪ наши, участвовавшіе въ богослуженіи, шли по очереди къ блюду и брали ложечкою понемногу кутьи, чтобы по крайней мЪрЪ такимъ образомъ припомнить себЪ нашъ Святъ-Вечеръ. Правда, еше и то долженъ здЪсь отмЪтить, что просфоры были раздроблены и всЪмъ приступаюшимъ къ кутьЪ розданы!

За все время моего пребыванія въ ТалергофЪ, переселялся я изъ барака въ баракъ по всякимъ поводамъ 17 разъ. Еще когда я жилъ съ сыномъ и о. Ф. Сапруномъ въ VIII баракЪ находился тамъ тоже и о. Решетиловичъ, рьяный мазепа и депутатъ парламента, но недолго: "украинскіе" депутаты, д-ръ Кость Левицкій и др. походили усердно и живо во ВЪнЪ всюду, куда слЪдовало, ходатайствуя объ освобожденіи и о. Решитиловича, и, конечно, его освободили. Однажды къ вечеру, при тускломъ свЪтЪ висящей лампы, вошелъ къ намъ въ баракъ полковникъ съ нЪсколькими офицерами и спросилъ громко: „Wo ist hier der Reichsrathsabgeordnete, Pawel Reszetylowicz?" — „Hier bin ich", отвЪтилъ о. депутатъ и представился

полковнику. — „Sie sind ganz frei. Morgen fruh reisen sie ab; machen sie sich reisefertig". СлЪдующаго дня распращавшись со всЪми въ баракЪ краткимъ „будьте здоровы", уЪхалъ о. Решетиловичъ, давъ всЪмъ „украинцамъ" обЪщаніе скоро выдобыть всЪхъ ихъ изъ Талергофа — или какъ многіе изъ насъ это мЪсто нашего заточенія называли „Teufelhof-a" (чортовъ дворъ). И началась послЪ этого оживленная работа внутри и внЪ Талергофа, съ цЪлью освобожденія "украинцевъ". Между нами былъ главнымъ „махеромъ" въ этомъ дЪлЪ о. Ст. Макаръ изъ Новаго МЪста, a въ ГрацЪ нЪкій д-ръ Ганкевичъ, кажется зять д-ра К. Левицкаго. Во время этого движенія стали записываться на „украинскую листу" у о. Ст. Макара, намъ уже извЪстные мазепы, но также кое-кто изъ нашихъ, селяне и интеллигенты даже, желая, во что бы то ни стало, хоть бы и этимъ путемъ, вырваться и высвободиться изъ Талергофскаго ада, на жизнь въ ГминдЪ, или въ Ст.-Андрэ, или гдЪ бы то ни было, на конфинацію.