РЪкрутскій наборъ и слово „russisch".

Пришла очередь набора солдатъ и изъ интеллигенціи, молодежи и старшевозрастныхъ. И что тутъ оказалось? Почти вся къ набору вызванная интеллигенція записывалась при перекличкЪ какъ русская (russiche Nationalitat) ;между набранными были доктора правъ, тЪ оправдывались тЪмъ, что у нихъ на докторскихъ дипломахъ вписано: „Nationalitat: russische". Вотъ и возникъ сейчасъ конфликтъ: команда приговорила всЪхъ, которые записывали себя русскими, къ 21-дневному аресту, a затЪмъ и къ „anbinden" по два часа!

И пошли наши за это въ арестантскіе бараки. Одинъ сЪдоглавый свяшенникъ, двухъ сыновей котораго посадили за „russisch" подъ арестъ, просилъ полковника о разрЪшеніи подавать имъ нЪсколько лучшую пишу. Полковникъ сказалъ: „Fur diese Bitte haben auch Sie drei Tage Arrest". (За такую просьбу и Вамъ три дня ареста).

И бЪдный старикъ дЪйствительно просидЪлъ три дня въ заключеніи.

Обо всемъ этомъ происшествіи какъ-то узналъ генер. Бачинскій. Явился онъ снова въ Талергрфъ. Ровно въ полдень идетъ онъ вмЪстЪ съ полковникомъ и офицерами главною улицею вдоль бараковъ и встрЪчаетъ случайно большую массу крестьянъ-рабочихъ, идущихъ съ поля вь бараки къ обЪду. ВЪроятно у генерала былъ разговоръ съ офицерами о словЪ „russisch", ибо

внезапно остановился и велЪлъ остановить всю массу рабочихъ. Одного мужика въ одномъ изъ первыхъ рядовъ спросилъ генералъ: „Ты изъ Галичины?"

— Изъ Галичины.

— Ты полякъ?

— НЪтъ, я—русинъ.

Какъ того мужика, такъ, проходя вдоль рядовъ рабочихъ, онъ спрашивалъ еще нЪсколькихъ человЪкъ, и всЪ они отвЪчали: я—русинъ.

Наконецъ обратился генералъ къ офицерамъ и сказалъ: „Da sehen Sie, meine Herren, die rechte Wahrheit; alle diese aus Galizien nennen sich „rusini", Russen, deswegen hat sich so auch die assentierte Intelligenz schreiben lassen". (Такь видите, господа, сущую правду: всЪ изъ Галичины называютъ себя „русинами", русскими, потому и взятая въ армію интеллигенція такъ себя велЪла записать).

Такъ понималъ дЪло генералъ, но мазепа Чировскій, не признавая этого все бЪсновался.

Что дальше говорилъ генералъ объ этомъ, мнЪ неизвЪстно.

И много нашихъ неустрашимыхъ патріотовъ попало въ строгую тюрьму за это слово „russisch", и почти всЪ затЪмъ были поочередно привязываемы къ столбамъ, и подвЪшиваемы на нихъ, почти половина изъ всЪхъ нихъ не выдерживала наказанія: падали въ обморокъ.

A что было съ ними въ полкахъ! Марка „aus Thalerhof" была для нихъ осужденіемъ къ преслЪдованіямъ. Имъ прикрЪплялись позорные значки на шапкахъ или на рукавахъ, повышеній никакихъ не получали, въ боевой огонь должны были идти первыми, если же не пошли бы, то отъ стоявшей сзади за ними команды имъ пуля въ спину!..

Большимъ счастьемъ было для насъ то, что только въ одной части бараковъ велъ надзоръ г. Чировскій. Но онъ, хотя рьяный мазепа и большой врагъ интернованныхъ, за хорошія деньги былъ — заочно усерднымъ помощникомъ нЪкоторымъ интернованнымъ въ ихъ стараніяхъ освободиться изъ Талергофа, и въ такихъ случаяхъ уже безъ различія ихъ національности или политическихъ убЪжденій. Кто далъ ему секретно 200, 400, 600 и 1000 кронъ (а то и выше), того онъ съ помощью „украинской комиссіи" въ ГрацЪ вырывалъ изъ Талергофскаго ада. Долгое время ему это удавалось, но, наконецъ, все таки ножка поскользнулась и онъ завершилъ свое талергофское поприще коллоссальнымъ скандаломъ. Его арестовали, посадили въ ГрацЪ въ тюрьму и отдали подъ судъ. За его нечестное, неофицерское дЪло, за взяточничество и за освобожденіе тЪхъ, которыхъ онъ прежде ухитрялся и успЪвалъ сажать въ тюрьму и подвергать наказаніямъ и оскорбленіямъ, его осудили на деградацію въ рядовые и на служеніе въ арміи въ первыхъ рядахъ италіанскаго фронта, a былъ онъ женатъ и у него были дЪти.

Носилъ волкъ, понесли и волка.

Если въ этой главЪ говорилъ я о нашей радости по поводу разрЪшенія читать книги и газеты, то съ прискорбіемъ долженъ я высказать и ту горькую правду, что именно въ ТалергофЪ имЪли мы случай познать, какъ нЪкоторые нЪкогда въ гимназіи и въ университетЪ учились, для просвЪщенія ли себя и для общаго блага, или же только для хлЪба. Немало мы тамъ узнали такихъ, которые недолго въ школахъ учились, не окончили гимназіи и университета, a все же любили книги доставать и читать, иные же съ университетскимъ образованіемъ прямо отворачивались отъ всякаго чтеній. И не то еще: они послЪ сдачи университетскихъ экзаменовъ, такъ таки дальше ничего никогда не читая, въ научныхъ спорахъ, будучи невЪждами, не только не давали себя разъубЪдить, но на приведеніе документальныхъ данныхъ еще и гнЪвались.

Зашелъ, было, однажды въ одной кабинЪ споръ о томъ, который городъ больше, Станиславовъ ли, или Коломыя. Одинъ, окончившій университетъ, утверждалъ, что рЪшительно по всЪмъ признакамъ Коломыя больше Станиславова. Я былъ противоположнаго мнЪнія, но меня закричали, и я умолкъ, но пошелъ

принести Бедекера, принесъ и показалъ всЪмъ имъ документъ, что Станиславовъ значительно больше. И что же изъ этого получилось? Еще больше теперь на меня стали, кричать, говоря: "Ты очень невЪжливъ; ты все на своемъ хочешь поставить; Бедекеръ - это не документъ; мы стоимъ при своемъ мнЪніи: Коломыя больше", Такъ какъ всЪ въ заключеніи лишены возможности и средствъ къ переведенію доказательствъ въ аргументаціи, то можно себЪ представить, до какихъ курьезовъ такіе споры иногда доходили.