|
Михаил Петрович Драгоманов (1841-1895) |
| Традиция - это передача пламени, а не поклонение пеплу. |
БИБЛІОГРАФІЯ.
Записки имп. Харьковского ун-та. - 1898. - Кн. IV. - С. 1-11.
Болгарское министерство народнаго просвѣщенія съ 1889 года издаетъ „Сборникъ за народни умотворенія, наука и книжнина“. Вышло до сихъ поръ четырнадцать огромныхъ томовъ; нѣкоторые томы, напр. IX, до тысячи страницъ. Каждый томъ распадается на три части: 1) научный отдѣлъ, куда входятъ самостоятельныя изслѣдованія по разнымъ отраслямъ знанія, большей частью по болгарской исторіи и этнографіи, 2) критика и 3) собственно „Народни умотворенія“—пѣсни, сказки, пословицы, заговоры и пр. въ видѣ сырого матеріала. Въ научномъ отношеніи это весьма цѣнное изданіе. Въ немъ принимаютъ участіе выдающіеся болгарскіе ученые Д. А. Матовъ, И. Д. Шишмановъ, г. Милетичъ. Первый изъ нихъ—Матовъ—недавно скончался въ молодыхъ лѣтахъ. Статьи этихъ ученыхъ, помѣщенныя въ „Сборникѣ“, могли бы занять почетное мѣсто въ западноевропейскихъ научныхъ литературахъ, сравнительно съ болгарской болѣе богатыхъ. Въ частности для исторіи русской литературы труды помянутыхъ ученыхъ имѣютъ немаловажное значеніе. М. П. Драгомановъ былъ также усерднымъ сотрудникомъ въ научномъ отдѣлѣ „Сборника“, причемъ всѣ его статьи относятся къ сумежью между исторіей литературы, этнографіей и фольклоромъ.
Въ „Сборникѣ“, не считая двухъ незначительныхъ рецензій на „Живую Старину“ въ IV и VI кн., напечатаны слѣдующія обширныя историко-литературныя изслѣдованія Драгоманова:
1. Славянскія сказанія о пожертвованіи собственнаго ребенка, т. I, стр. 65—97.
2. Славянскія сказанія о рожденіи Константина Великаго, т. II, 132—185 и III, 206—247.
3. Славянскіе варіанты одной евангельской легенды, т. VI, 257—270.
4. Славянскіе матеріалы для Эдиповой исторіи, т. V, 267—311, VI, 239—311 и XI, 511—517.{стр.2}
5. Этюды о славянскихъ религіозно-нравственныхъ легендахъ (о Божьемъ правосудіи, покаяніи ангела и пр.), т. VII, 245—311.
и 6. Дуалистическое міротвореніе, т. ХІІІ, 257—315 и X, 3—69.
Итого по внѣшнему объему 450 стр., другими словами, если бы собрать всѣ статьи вмѣстѣ, то получилась бы объемистая книги въ 28 съ лишнимъ печатныхъ листовъ большого формата.
И помимо этой внѣшней оцѣнки, статьи эти, по внуреннему значенію, по разнообразію разработанныхъ темъ, по обилію научныхъ данныхъ, представляютъ немаловажную цѣнность. Многіе интересные фольклорные вопросы разобраны здѣсь съ полнотой и обстоятельностью на почвѣ изученія фольклора разныхъ народовъ, при широкомъ сравнительномъ методѣ. Правда, есть немало отступленій, постороннихъ научныхъ экскурсовъ, много сомнительныхъ и даже прямо несостоятельныхъ предположеній, но все это недостатки, раздѣляемые многими другими учеными и въ значительной степени обусловленные свойствами и особенностями необыкновенно богатаго и подвижнаго матеріала.
Въ виду малой извѣстности болгарскаго „Сборника“, нѣкоторой трудности пользованія имъ по языку и въ виду тяжеловѣсности нѣкоторыхъ изслѣдованій Драгоманова, краткій обзоръ ихъ фактическаго содержанія и главныхъ гипотезъ автора, можетъ быть, не будетъ лишнимъ, по крайней мѣрѣ, въ справочномъ смыслѣ.
Драгомановъ пользуется, гдѣ только возможно, малорусскимъ и великорусскимъ фольклоромъ, и, хотя этотъ матеріалъ расплывается въ массѣ инороднаго и иноплеменнаго—при всемъ томъ онъ получаетъ большое историко-литературное освѣщеніе, и мѣстами малорусскія легенды и пѣсни пріобрѣтаютъ общій научный интересъ, напр., малорусскія калядки о міровомъ древѣ при сравненіи ихъ съ рисунками на древнихъ вавилоно-ассирійскихъ памятникахъ, приложенными въ концѣ X т. „Сборника“.
Въ статьѣ о пожертвованіи собственнаго ребенка Драгомановъ разбираетъ хорошо извѣстные великорусскіе, преимущественно сектантскіе духовные стихи объ Аллилуевой или Милосердной женѣ. Чтобы скрыть Іисуса во время избіенія младенцевъ, Пр. Дѣва бросила въ печь своего собственнаго сына, который остался живъ среди пламени. Авторъ указываетъ на близкія малорусскія легенды, гдѣ вкрацѣ разсказана судьба брошеннаго въ печь младенца, какъ изъ него вышелъ царь Папаримъ (т. е. папа римскій).
Далѣе слѣдуетъ нѣсколько болгарскихъ и малорусскихъ легендъ о Богѣ странникѣ, для угощенія котораго гостепріимные родители{стр.2} готовы убить своего сына, сходная сербская пѣсня о милосердномъ дьяконѣ и его женѣ и бретонская легенда.
Третій разрядъ примыкающихъ къ этой темѣ легендъ обнимаетъ церковно-славянское слово о христолюбивомъ торговцѣ, извѣстное по рукописямъ XVI в., весьма сходный грузинскій разсказъ ХVII в. о милостивомъ купцѣ и одинъ эпизодъ во французской рыцарской поэмѣ ХІІ в. „Amis et Amiles“. Здѣсь жертвоприношеніе ребенка обусловливается мотивомъ необходимости излѣченія больного друга купаніемъ въ дѣтской крови.
Судя по даннымъ матеріаламъ, жертвоприношеніе ребенка въ великорусскихъ варіантахъ мотивировано вѣрой и любовью къ Богу, въ болгарскихъ, малорусскихъ, сербскомъ и бретонскомъ любовью къ ближнему и гостепріимствомъ, грузинскомъ и французскомъ—дружбой. Эти мотивы авторъ благоразумно не рѣшается признать національными особенностями, въ виду возможности существованія легендъ у тѣхъ же народовъ съ другой мотивировкой, легендъ не записанныхъ или не замѣченныхъ. Вообще, при крайней неустойчивости матеріала какіе-либо національные выводы представляются весьма рискованными.
Откуда идутъ эти легенды? Гдѣ ихъ родина? Драгомановъ даетъ нѣсколько полезныхъ соображеній по этимъ вопросамъ; но далеко не со всѣми его соображеніями можно согласиться. Авторъ указываетъ на весьма сходныя мусульманскія сказанія о спасеніи Моисея и на еще болѣе важное въ историко-литературномъ смыслѣ арабское евангеліе о дѣтствѣ Христа, гдѣ находится рядъ любопытныхъ легендъ о чудесахъ, совершенныхъ Спасителемъ въ дѣтствѣ. Въ особенности выдается слѣдующій разсказъ: Во время возвращенія св. Семейства изъ Египта пресв. Дѣва проживала въ домѣ человѣка, у котораго было двѣ жены, и у каждой изъ нихъ было по больному ребенку. Одна изъ нихъ—Марія по имени—услужила пресв. Дѣвѣ, дала ей пеленки, и ея сынъ— Калюфо по имени—выздоровѣлъ. У другой же жены ребенокъ умеръ. Послѣдняя женщина въ отсутствіе Маріи бросила Калюфа въ раскаленную печь; но печь моментально остыла.
Сказанія эти, весьма древнія (Евангеліе Дѣтства извѣстно уже было Оригену, т. е. въ началѣ III в.), могутъ считаться древнѣйшими варіантами сказаній о попыткѣ сожженія ребенка, но не источииками легендъ и стиховъ о милосердной женѣ; равно какъ нельзя считать ихъ источниками сказаній о гостепріимномъ торговцѣ или преданномъ другѣ, жертвующихъ своими дѣтьми.
Драгомановъ за источниками легендъ идетъ на далекій востокъ, къ буддистамъ и приводитъ нѣсколько сказокъ изъ старой и новой{стр.4} индійской литературы; но всѣ индійскіе разсказы о пожертнованіи дѣтей, интересные лишь въ смыслѣ опредѣленія географической распространенности сказаній, по содержанію далеки отъ европейскихъ и въ смыслѣ историко-литературномъ не представляютъ особеннаго интереса. Драгомановъ говоритъ, что „мораль легендъ о пожертвованіи собственнаго ребенка не согласна съ моралью монотеистическихъ религій передней Азіи, которыя въ проповѣди альтруизма не заходятъ такъ далеко. Съ другой стороны буддизмъ не знаетъ границъ для самоотрѣченія. Неумолимо послѣдовательная философія, распаленное воображеніе и значительная доля варварства тѣхъ народовъ, среди которыхъ распространился буддизмъ — все это въ совокупности создало такую легендарную тему, гдѣ альтруистическая идея самопожертвованія доведена до крайней жестокости“. Врядъ ли, однако, можно примѣнять къ фольклорнымъ темамъ такія общія разсужденія. Всѣ эти разсужденія автора подрываются уже тѣмъ, что легенды о пожертвонаніи собственнаго ребенка циркулируютъ издавна среди христіанскихъ народовъ. Форма религіознаго вѣроисповѣданія тутъ не причемъ. Подъ церковно-монастырскимъ покровомъ возникло и развилось много жестокихъ легендъ и чевѣконенавистныхъ сказаній. Чѣмъ лучше, напр., средневѣковая легенда о томъ, какъ ангелъ убилъ младенца на томъ основаніи, что родители его, со времени его рожденія, перестали жертвовать на церкви и монастыри? Этотъ мотивъ незамѣченъ авторомъ, равно какъ остались незамѣченными нѣкоторыя другія близкія темы жертвоприношенія дѣтей, напр., еврейскія сказанія объ Авраамѣ и Исаакѣ, греческія объ Ифигеніи и др. т. п.
Въ IV т. „Сборника“ находится сравнительно съ другими небольшая (стр. 257—270), но весьма интересная по темѣ статья: „Славянскіе варіанты одной евангельской легенды“. Слово „евангельской“ поставлено авторомъ неудачно, такъ какъ разбираемая имъ легенда о томъ, какъ Господь обратилъ двухъ поповъ въ ословъ (магаре), никакого отношенія къ евангелію не имѣетъ. Драгомановъ начинаетъ съ болгарскаго варіанта, затѣмъ переходитъ къ весьма сходному украинскому во II т. „Трудовъ“ Чубинскаго „Два попы“. Здѣсь мужикъ, по волѣ Бога, набрасываетъ матузочекъ на двухъ лѣнивыхъ и грубыхъ поповъ, и они немедленно обращаются въ воловъ. Мужикъ ими бороновалъ и волочилъ свою ниву, пока говорилъ только—гей! но какъ только сказалъ—тпру! попы снова получили свой человѣческій обликъ. Въ статьѣ Драгоманова указаны сходные разсказы великорусскіе (у Аѳанасьева и Садовникова), сербскій (у Крауса) и гасконскій (у Бладе). Какъ древняя версія, а можетъ быть и отдаленный источникъ этихъ{стр.5} разсказовъ у Драгоманова отмѣчено одно мѣсто въ апокрифическомъ Дѣтствѣ Іисуса Христа—Evangelium Infantiae. Злыя ворожеи обратили по колдоветву одного молодого человѣка въ мула. Случилось это въ томъ селѣ, гдѣ остановилась пресв. Дѣва Марія въ бѣгствѣ своемъ въ Египетъ. Сестры молодого человѣка обратились къ пресв. Богородицѣ съ просьбой возвратить ихъ брату человѣческій образъ. Пресв. Дѣва посадила на спину мула своего божественнаго Сына и обратилась къ нему съ просьбой въ пользу оборотня. Мулъ немедленно обратился въ красиваго юношу.
Еще болѣе сходства обнаруживается между нѣкоторыми народными разсказами о временномъ обращеніи Господомъ дѣтей въ животныхъ и однимъ эпизодомъ въ Evangelium Infantiae. Въ гасконской сказкѣ Іисусъ Христосъ зашелъ въ домъ къ одной женщинѣ. Здѣсь онъ услышалъ въ сосѣдней комнатѣ шумъ, который производили дѣти, и спросилъ, кто тамъ шумитъ? Тамъ мои поросята—сказала женщина, дѣти ея тотчасъ обратились въ поросятъ. Мать бросилась въ слѣдъ за ушедшимъ Спасителемъ и просила Его возвратить ея дѣтямъ человѣческій образъ, что Спаситель немедленно исполнилъ и далъ совѣтъ женщинѣ впредь не лгать. Въ Евангеліи Дѣтства есть сходный разсказъ о временномъ обращеніи Господомъ дѣтей въ козлятъ. Драгомановъ, между прочимъ, привлекаетъ краткія малорусскія легенды о превращеніяхъ на 49 стр. I т. „Трудовъ“ Чубинскаго; ,но эти мелкія легенды ничего не прибавляютъ къ разбираемой темѣ и стоятъ отъ нея въ сторонѣ.
Въ обширномъ изслѣдованіи объ Эдиповой исторіи въ V и VI томахъ „Сборника за народни умотворенія“ авторъ предполагаетъ, что въ древней христіанской письменности подъ вліяніемъ классическихъ сказаній объ Эдипѣ возникли нравоучительныя повѣсти о кровосмѣшеніи, которыя отразились въ литературѣ и народной словесности восточныхъ и западныхъ народовъ. Авторъ пытается опредѣлить генеалогію сказаній этого рода. Источникомъ сказаній о кровосмѣшеніи Драгомановъ считаетъ классическія, малоазіатскія и эллиискія космическія и миѳическія сказанія, которыя кристаллизировались въ этичеческія и фаталистическія сказанія объ Эдипѣ, Телефосѣ и др. кровосмѣсителяхъ. По предположенію Драгоманова, сказанія послѣдняго рода получили передѣлку въ старинной церковной византійской литературѣ, а изъ послѣдней обработки вышли средневѣковыя латинскія сказанія объ Іудѣ и русскія о св. Андреѣ. Изъ латинскихъ версій о кровосмѣшеніи Іуды пошли церковно-славянскія и западно-европейскія, а изъ великорусскихъ сказаній объ ап. Андреѣ украинскія, галицкія и фин-{стр.6}скія. Непосредственно изъ византійской передѣлки вышли болгарскія сказанія о св. Павлѣ Кесарійскомъ, сербскія пѣсни о Находѣ Симеунѣ, контское сказаніе объ Іоаннѣ Тирскомъ и французскій романъ о Григоріѣ Великомъ. Отъ латинскихъ и французскихъ передѣлокъ этого романа пошли разныя западно-европейскія и польскія новеллы и легенды о кровосмѣшеніи, русская повѣсть о Григоріѣ и украинскія пѣсни о вдовѣ и ея сыновьяхъ. Драгомановъ приводитъ сказаніе о кровосмѣшеніи сына съ матерью, записанное недавно г. Охримовичемъ въ Галиціи, и нѣсколько неизданныхъ пѣсенъ на эту тему изъ сборниковъ Манжуры и Носа. Изъ печатныхъ принятъ во вниманіе варіантъ Чубинскаго. На основаніи этихъ данныхъ Драгомановъ высказываетъ предположеніе, что украинскія пѣсни о кровосмѣшеніи заимствованы у великоруссовъ, такъ какъ отличаются обиліемъ великорусскихъ словъ. Въ нихъ видную роль играетъ донской казакъ. „Весьма желательно, замѣчаетъ при этомъ Драгомановъ, чтобы поскорѣе была изслѣдована въ этнографическомъ отношеніи бывшая Слободская Украина и Земля Войска Донскаго—тотъ край, гдѣ издавна происходило общеніе между великоруссами и малоруссами и гдѣ, быть можетъ, найдутся данныя для рѣшенія вопросовъ о взаимодѣйствіи этихъ народностей относительно преданій и пѣсенъ“ (VI, 291). Съ своей стороны мы замѣтимь, что вліяніе донскихъ пѣсенъ обнаруживается и внѣ Земли Войска Донскаго, въ далекомъ отъ Дона юго-западномъ краѣ. Въ сборникѣ Чубинскаго и въ сборникѣ Поповскаго, составленныхъ въ Кіевской губ., встрѣчаются малорусскія передѣлки донскихъ пѣсенъ. Мы объясняемъ появленіе этихъ передѣлокъ продолжительными военными постоями казачьихъ полковъ въ губерніяхъ юго-западнаго края. Парубки переняли у казаковъ кое-какія ихъ пѣсни.
Добавимъ здѣсь еще слѣдующіе печатные варіанты пѣсенъ о кровосмѣшеніи сына съ матерью, не отмѣченные въ статьѣ Драгоманова: у Головацкаго I 45, 73, II 577; Кольберга въ Pokucie II 29—37; Z. D. въ VIII т. Zbïór Wiadam. 167; Поповскаго ib. № 10. Эти варіанты подкрѣпляютъ мнѣніе Драгоманова о великорусскомъ происхожденіи украинскихъ пѣсенъ о кровосмѣшеніи сына съ матерью. Такъ, въ варіантѣ Поповскаго сынъ вдовы „Иванюша“; въ варіантѣ Z. D. упоминаются донцы.
Въ XI т. „Сборника“ Драгомановъ напечаталъ нѣсколько цѣнныхъ дополненій къ статьѣ объ Эдиповой исторіи у славянъ. Здѣсь указаны также матеріалы, извлеченные изъ старой письменности и народныя пѣсни, въ томъ числѣ малорусская пѣсня о св. Григоріи въ Кіев. Стар. XXVI, 689.{стр.7}
Одновременно съ появленіемъ статьи Драгоманова о сказаніяхъ Эдиповскаго типа въ I и II кн. „Вислы“ 1892 г. напечатана статья г. Грабовскаго „Podania o związkach między najbliźszym rodzeństwem“. Въ этой статьѣ говорится о тѣхъ сказаніяхъ, въ которыхъ мать и сынъ по невѣдѣнію входятъ въ половое общеніе. По обилію матеріала статья г. Грабовскаго уступаетъ статьѣ Драгоманова. Г. Грабовскій, имѣвшій уже подъ руками статью Драгоманова, относитъ украинскія пѣсни о вдовѣ и двухъ ея сыновьяхъ къ тому разряду преданій и пѣсенъ, гдѣ говорится о связи брата съ сестрой, причемъ появленіе вдовы съ сыновьями считаетъ явленіемъ случайнымъ и, указывая на одну сходную албанскую сказку, относитъ эти пѣсни къ исторіи сказаній о Персеѣ. Далѣе финскую сказку г. Грабовскій производитъ не отъ русскаго сказанія объ Андреѣ Критскомъ, а отъ западно-европейскихъ объ Іудѣ. Подобно Драгоманову г. Грабовскій полагаетъ, что посредниками между древними сказаніями объ Эдипѣ и позднѣйшими легендами и пѣснями о кровосмѣшеніи сына съ матерью были недошедшія до насъ византійскія повѣсти (Wisla 1892, 298).
Нѣкоторыя дополненія къ статьямъ Драгоманова и Грабовскаго можно найти въ соч. Bethe, Thebanische Heldenlieder, 1891 г. Steinberger, Die Ödipussage, 1888 и Novakovic въ Архивѣ Ягича XI, 3.
Въ VII томѣ „Сборника за народни умотворенія“ (1892 года) на с. 245—312 находится интересное по обилію матеріала и выводамъ изслѣдованіе Драгоманова о трехъ легендахъ: о Божіемъ правосудіи, служеніи ангела на землѣ и о томъ, что всякое Божіе дѣло есть доброе. Всѣ эти легенды тѣсно между собой связаны, взаимно переплетаются, въ совокупности составляютъ одинъ циклъ и большей частью встрѣчаются въ сочетаніи. Источникомъ этихъ легендъ являются еврейскія и мусульманскія сказанія, можетъ быть, одни древне-еврейскія сказанія, отпрысками которыхъ уже являются древнѣйшія мусульманскія сказанія въ Коранѣ и христіанскія въ Древнемъ Патерикѣ, болѣе позднія еврейскія въ Талмудѣ и у Раби Ниссама, а изъ мусульманскихъ и еврейскихъ источниковъ вышли латинскія средневѣковыя сказанія на темы о Божіемъ правосудіи (напр., въ Gesta Romanorum) и многочисленные варіанты этихъ легендъ у новыхъ народовъ, западно-европейскихъ и славянскихъ.
Драгомановъ начинаетъ съ двухъ болгарскихъ недавно напечатанныхъ въ „Сборникѣ за народни умотворенія“ варіантовъ легенды о Божіемъ правосудіи; но такое предпочтеніе вызвано внѣшнимъ обстоятельствомъ—помѣщеніемъ статьи въ болгарскомъ изданіи. Великорусскіе и малорусскіе варіанты, по своей многочисленности, а одинъ га-{стр.8} лицко-русскій по художественности, имѣютъ большее право на предпочтительное къ нимъ вниманіе, великорусскіе варіанты тѣмъ болѣе, что одинъ изъ нихъ легъ въ основаніе прекраснаго разсказа гр. Толстаго „Чѣмъ люди живы“. Самъ авторъ на 295 и 301 страницахъ говоритъ о малорусскихъ варіантахъ, что они выдаются по древности, по національной обработкѣ сюжета, по усиленію религіозно-нравственнаго элемента. Въ малорусско-украинскихъ областяхъ, говоритъ Драгомановъ, именно въ Австріи и въ Россіи, записаны и напечатаны семь варіантовъ разсказа о монахѣ и ангелѣ. Эти варіанты весьма интересны по сходству съ варіантами въ Коранѣ и съ еврейскими... Все это позволяетъ считать украинскіе варіанты отзвуками древней восточно-христіанской редакціи, которая теперь, однако, такъ переработана украинцами, что въ никакихъ другихъ варіантахъ не встрѣчается такъ много новыхъ бытовыхъ подробностей и пріемовъ національнаго творчества. Любопытно, что въ украинскихъ варіантахъ мотивъ объ убійствѣ человѣка ангеломъ совсѣмъ устраненъ. Драгомановъ высказываетъ мнѣніе, что великорусскій варіантъ у Аѳанасьева и бѣлорусскій у Романова возникли подъ вліяніемъ малорусскихъ.
Содержаніе легенды о Божіемъ правосудіи въ самыхъ общихъ чертахъ состоитъ въ томъ, что монахъ встрѣчаетъ ангела и вмѣстѣ останавливаются на ночлегахъ. Въ первую ночь они были ласково приняты бѣднякомъ, и ангелъ, уходя, разрушилъ домъ бѣдняка, во второй нашли гостепріимнаго богача, и ангелъ убилъ его сына. Оказывается, что подъ развалинами хижины скрывался кладъ; изъ убитаго сына долженъ былъ выйти преступникъ.
Содержаніе легенды о службѣ ангела на землѣ достаточно извѣстно по весьма близкому пересказу гр. Толстого „Чѣмъ люди живы“ (подроб. см. въ моей статьѣ въ 9 т. Сборн. Харьков. истор.-филолог. общества 1896 г.).
Легенда „Каково то Господь направи—се е добро“ представляетъ простой варіантъ легенды о Божіемъ правосудіи и въ статьѣ Драгоманова напрасно разсматривается въ обособленіи отъ послѣдней.
Малорусскія легенды о Божіемъ правосудіи хорошо извѣстны по Сборникамъ Драгоманова и Иванова; объ нихъ мы мимоходомъ упоминали въ август. кн. Кіев. Стар. 1892 г. (легенды о богатомъ и бѣдномъ). Гораздо менѣе извѣстна легенда о службѣ ангела на землѣ. Драгомановъ приводитъ только одинъ галицко-русскій варіантъ, недавно записанный. Можно добавить еще варіантъ, напечатанный въ малоизвѣстномъ IV т. „Pokucie“ Кольберга, въ 1 т. „Этнографич. матеріаловъ“{стр.9} г. Гринченка, 1897, въ Этнографич. Обозр. XXI, 1887 и въ Житье и Слово II, 350.
Изъ русскихъ ученыхъ только академикъ Веселовскій останавливался на сказаніяхъ объ императорѣ Константинѣ въ Журн. М. Нар. Просв. 1889 и ранѣе въ малодоступныхъ изданіяхъ Russische Revue 1875, IV, 178—207 и въ Romania 1877, № 22 и 1885 г. № 53. Обширное изслѣдованіе Драгоманова „Славянскитѣ сказання за рождение на Константина Великій“ представляетъ переработку или точнѣе сводъ того, что сдѣлано Веселовскимъ съ прибавкой болгарскихъ и нѣкоторыхъ другихъ варіантовъ. „Славянскитѣ сказания“ помѣщены во 2 и 3 т. „Сборника за народни умотворенія“ (1890). Изслѣдованіе состоитъ изъ 5 главъ: 1) варіанты сербскіе, болгарскіе, малорусскій, великорусскій, слабые отзвуки—польскій и чешскій, 2) варіанты западно-европейскіе въ средневѣковыхъ романахъ и хроникахъ и мнѣнія о нихъ Веселовскаго, Коена и др ученыхъ, 3) варіанты азіатскіе въ Тутинаме, Арджи-Борджи, Сукасаптати и др., 4) индійскія, именно буддійскія сказанія о дѣтяхъ „безбатченкахъ“—основателяхъ династій или храмовъ, Чандрагуптѣ, Викрамадитьѣ и др. и 5) о связи славянскихъ сказаній объ императорѣ Константинѣ съ подобными индійскими.
Въ основѣ всѣхъ приведенныхъ въ статьяхъ Веселовскаго и Драгоманова сказаній лежитъ одинъ крупный мотивъ—чудесное зачатіе героя—безбатченка отъ того, что женщина попробовала пепелъ сожженнаго черепа или съѣла рыбу. Малорусскій варіантъ о Семенѣ Паліѣ примыкаетъ къ варіантамъ зарожденія героя отъ пепла найденной въ полѣ и сожженной головы. Герой-безбатченко ускользаетъ отъ преслѣдованія царя (въ болгарскихъ и индійскихъ сказаніяхъ), строитъ Царьградъ (сербское сказаніе) и пр. Чудесное зачатіе—самостоятельный мотивъ народныхъ сказаній, и пріуроченіе его къ сказаніямъ объ императорѣ Константинѣ, обстоятельно разобранное въ статьяхъ Веселовскаго и Драгоманова, есть лишь частное пріуроченіе, наряду съ которыми стоятъ неразобранныя у Веселовскаго и Драгоманова формы чудеснаго зачатія отъ градинки, воды, собачьяго укуса и проч., весьма интересныя. Въ совокупности они обрисовываютъ особую складку въ міросозерцаніи древняго человѣка, когда допускалась возможность половой связи не только съ животными, откуда пошелъ тотемизмъ, но и съ вещественными предметами или ихъ олицетвореніями (водой, снѣгомъ, камнемъ), въ связи съ первобытнымъ фетишизмомъ.
Обширное изслѣдованіе о дуалистическомъ міротвореніи въ VIII и X томахъ „Сборника“ посвящено хорошо извѣстнымъ въ Малороссіи и Великороссіи сказаніямъ о созданіи міра Богомъ и Сатанаиломъ.{стр.10}
Драгомановъ начинаетъ съ 2-хъ болгарскихъ варіантовъ и малорусскихъ легендъ и колядокъ этого мотива, причемъ приводитъ ихъ полностію, что, понятно, заняло немало мѣста. Затѣмъ слѣдуетъ обстоятельный обзоръ мнѣній, преимущественно мнѣнія Шарнсея, который собралъ много разнородныхъ варіантовъ сказанія о мірозданіи и распредѣлилъ ихъ по тремъ редакціямъ—континентальной, полинезійской и индійской, и мнѣнія акад. А. Веселовскаго въ 2-хъ спеціальныхъ его монографіяхъ о дуалистическихъ космогоніяхъ, причемъ въ одной высказано предположеніе о томъ, что сказанія о мірозданіи разработаны первоначально урало-алтайскими племенами, а въ другой авторъ склоняется, повидимому, къ мысли о самостоятельномъ зарожденіи сказаній о міросозданіи въ разныхъ этническихъ сферахъ. Веселовскій собралъ громадный матеріалъ, которымъ далѣе и пользуется Драгомановъ въ значительной степени. Драгомановъ обратилъ вниманіе на то, что Веселовскимъ оставлено въ сторонѣ, на отличныя черты въ сказаніяхъ и бытовыя ихъ особенности. Онъ выдѣляетъ славянскія, турецкія и сибирскія сказанія въ самостоятельный циклъ и главной особенностью этого цикла считаетъ соперничество двухъ божественныхъ лицъ въ міросозданіи, причемъ одно изъ нихъ спускается за матеріаломъ въ море. Въ финскихъ и полинезійскихъ сказаніяхъ о міросозданіи нѣтъ основнаго элемента-соперничества. Послѣднее сужденіе въ приложеніи къ полинезійско-американскимъ версіямъ требуетъ провѣрки, и полное отрицаніе дуализма въ приложеніи къ нимъ нельзя признать основательнымъ. Далѣе авторъ подробно развиваетъ теорію иранскаго вліянія, обстоятельно излагаетъ дуалистическія сказанія и приводитъ ту мысль, что распространителями ихъ были манихеи, ихъ рѣзкая дуалистическая теокосмогонія, въ особенности ярко выразившаяся въ апокрифахъ. Авторъ приводитъ рядъ сказаній турецкихъ и монгольскихъ—вкратцѣ, преимущественно по Веселовскому, и въ полной передачѣ сказанія, записанныя въ Мессопотаміи, Арменіи и Грузіи—и всѣ ихъ разсматриваетъ какъ отзвуки болѣе древнихъ халдейско-иранскихъ сказаній о міросозданіи. Въ историко-литературномъ отношеніи наибольшій интересъ представляютъ IV глава, гдѣ говорится о дуалистическихъ сказаніяхъ у Зигабена, Іоанновомъ откровеніи (Liber S. Ioannis), въ апокрифѣ о Тиверіадскомъ озерѣ и въ „Свиткѣ божественныхъ книгъ“, съ указаніемъ въ концѣ главы на отличительныя особенности сербскихъ версій, и глава V, гдѣ подробео разсмотрѣны великорусскія и малорусскія народныя легенды и пѣсни о міросозданіи въ связи съ сѣверо-восточными финно-тюркскими и алтайско-монгольскими сказаніями о міросозданіи. Авторъ прежде всего{стр.11} отмѣчаетъ огромное обиліе русскихъ космогоническихъ сказаній и высказываетъ далѣе мнѣніе, что русскія сказанія возникли независимо отъ балканскихъ, въ частности болгарскихъ, сравнительно съ русскими малочисленныхъ и бѣдныхъ. Авторъ склоненъ къ мысли о вліяніи Ирина на древнюю Русь, независимо отъ балканскихъ народовъ, черезъ Кавказъ и сѣверную Азію, черезъ тюркскихъ и монгольскихъ народовъ. При этомъ авторъ указываетъ на древнія черты монгольскихъ варіантовъ. Слабыя отголоски дуалистической литературной космогоніи отмѣчены у словаковъ, литовцевъ и поляковъ—всѣ подъ вліяніемъ русскихъ легендъ, причемъ высказано попутно мнѣніе, что распространенію дуалистическихъ сказаній о міросозданіи отъ Россіи на западъ мѣшало клерикально-католическое противодѣйствіе, предположеніе не особенно убѣдительное, въ виду малой доступности основнаго народнаго слоя для клерикальныхъ воздѣйствій. Въ концѣ ІV главы разсмотрѣны вкратцѣ нѣсколько случайныхъ мотивовъ, не имѣющихъ тѣсной связи съ сказаніями о міросозданіи, именно сказанія о пчелѣ, адамовой записи, зачатіи отъ цвѣтка, о рождествѣ Іисуса Христа, объ Іорданѣ и объ Іудѣ Предателѣ. Въ этихъ экскурсахъ находятся полезныя библіографическія указанія.
Послѣдняя глава (V), весьма обширная (около 30 стр.), имѣетъ лишь косвенное отношеніе къ сказаніямъ о міросозданіи. Это изслѣдованіе по исторіи развитія представленій о сатанѣ, вообще исторія демонологіи, по Ветхому и Новому Завѣтамъ, Талмуду, сочиненіямъ отцовъ церкви, по Палеѣ и др. подобнымъ книгамъ. Въ концѣ главы находится изслѣдованіе сказаній о созданіи ангеловъ и демоновъ и сказаній о поврежденіи Адамова тѣла дьяволомъ, по апокрифамъ и народнымъ легендамъ. И здѣсь проводится теорія проникновенія съ сѣверо-востока алтайскихъ сказаній. Въ концѣ статьи напечатаны въ видѣ приложеній повѣрья и сказанія курдовъ іезидовъ о міротвореніи, галицко-русскій варіантъ колядки о міровомъ деревѣ и ангелахъ создателяхъ міра и нѣсколько замѣтокъ о вавилоно-ассирійскихъ предметныхъ изображеніяхъ міроваго древа (рисунки въ концѣ X тома „Сборника“).
Изъ этой краткой передачи видно богатое и разнообразное содержаніе изслѣдованія Драгоманова о дуалистическомъ міротвореніи. Многія мнѣнія автора гадательны, гипотезы сомнительны, но при всемъ томъ статья даетъ громадный фактическій матеріалъ для дальнѣйшихъ научныхъ работъ и новыхъ научныхъ построеній по исторіи всеобщей литературы и по фольклору.
Н. ѳ. Сумцовъ.