Бережанский уезд.

В Бережанском уезде, по имеющимся сведениям были арестованы следующие лица: свящ. Александр Чубатый с женой из с. Жукова; свящ. Мих. Горчинский из Болотны; священники Влад. Коновалец из Малехова и Ваньо из Заланова; свящ. Григорий Качала из с. Лесник; чиновник табачн. фабрики Исидор Цыбик; свящ. Иoaнн Потерейко из Мельниче и много других, фамилии которых остались невыяснены.

Вот что рассказывает о своем арестовании о. Григорий Качала: Меня арестовали 4 августа 1914 г. В поле нашел меня лежащего в траве неизвестный мне фeльдфeбeль и сельский стражник и велели мне идти домой, где должен ждать меня какой-то aвстpийский офицер.

Bместo офицера встретил я дома жандарма. Во время обыска жандарм взял почему-то чешский проповеднический журнал "Kаzаtе1nа" и составил протокол, а затем увeл к уездному старосте в Бережанах.

Комиссар староства заявил, что имеется донос будто бы я пугал своих прихожан страшным голодом, который вoзникнеть во время войны.

По пути из староства в тюрьму, на мою просьбу, мы зашли в окружной суд.

Прокурор прочел протокол и, подписал жандарму книжку, отправил его, заметив:

— My z ksiedzem juz sami zrоbimy porzadek.

После ухода жандарма прокурор пригласил мeня садиться и сказал:

My tych aresztantуw mamy już bez liku: ktos tam na drodze rozglądał się inny kiwnął ręką lub glową, inny znowu siadł pod krzakiem dla załatwienia.., a zandarm by to zoczył; zaraz każdego chwyta i dostawia tutaj jako podejrzanego szpiega. Dalej już niema gdzie pomiescic tych aresztantów. Ja tutaj w papiorach żandarma nie znajduję nic karygodnego, a więc mogę księdsza puscić do domu. Radzę tytko chować sie przed żandarmami.

Со страхом пробрался я между патрулями ночью, как вор, домой, но на другой день явился тот-же жандарм с пятью другими и забрал меня прямо в бережанскую тюрьму. В тюремной канцелярии объявили мне приказ львовского дивизионного суда об apecте, пocле чего отправили на вокзал.

Тут я встретился с благочинным из с. Мозоловки о. Томовичем, также в обществе жандарма.

Во Львове в какой-то канцелярии, не то военной, не то тюремной, федьдфебель-еврей отнял у нас все „опасныя" вещи, как часы, портмоне с деньгами, брачныя кольца и т.п., давая нам во время этой операции наставления, что мол не следует священникам-духовным пастырям заниматься шпионажем, что он этого не надеялся и пр.

Некий молодой украинофил, служащий этой кaнцeляpии, угрожал нам виселицей, пока фельдфебель бережливо прятал, как доказательство измены, отобранныя у нac мелочи.

Был здесь также свящ. Дуркот с двумя сыновьями.

На третий день перевели нас в большую камеру, в которой помещалось уже 48 человек, между нами знакомые священники Савула, Пилипец, Билинский.

Меня и свящ. Баковича из Лесеничь допрашивал д-р Станислав Загypский (или Зигоржинский); хотя наш следователь хвастался во время допроса, что он львовский адвокат, но своим обращением он был похож более на австрийского капрала или старого дядьку, обучающего новобранцев и всячески старающегося показать им свою власть и превосходство.

Пан Станислав бросался на меня с кулаком, угрожая смертью и стараясь страхом заставить меня признаться, что я занимался пропагандой православия: но, получив oт меня в десятый раз oтвет, что я никакой пропагандой вообще не занимался, а только однажды прочел в церкви послание митрополита Шептипкого о православии без всяких комментаpиeв, — он распорядился отвести меня обратно в камеру. Тут следует заметить, что о. Бакович, весьма нервный и больной, сошел после этого с ума и умер в Taлepгoфе.

Жизнь в тюрьме была незавидная. Кажется, 2-го сентября я уехал с вторым транспортом в Талергоф; не помню даже хорошо, с кем ехал, потому что все мы были истомлены жаждою и голодом.

В нашем вaгоне ехало 85 человек, кроме конвоя, который довольно удобно расположился по середине теплушки, заняв одну треть всего помещения и отталкивая нас прикладами на право и на лево в углы вагона.

ехали мы пять суток, получив за все время путешествия раз чай с ромом, а раз рисовый супь.

По пути на вокзале били прикладами, куда попало. Меня ударили в бедро: счастье, что я тогда нес шинель свящ. Петровского из Рыкова. Помню

также, что, когда мы грузились во Львове на главном вокзале, полицейский ударил свящ. Марицкого дважды саблею плашмя по шее. Тот упал, и уже товарищи из его четверки вынесли его на руках из вестибюля по лестнице в вагон.

Свящ. Гp. Качала.