Воспоминанія Ю. H. КисЪлевскаго изъ Коломыи.

Мы пріЪхали въ Талергофъ уже послЪ эпидеміи сипного тифа и тутъ были размЪщены въ выбЪленныхъ известью баракахъ. Зная, что въ этихъ баракахъ до нашего пріЪзда жили тифозные, и боясь заразиться въ помЪщеніи, мы все время пребывали во дворЪ, благо хорошая и теплая погода этому благопріятствовала.

Въ то время были уже устранены изъ службы лютЪйшіе начальники и разнаго рода коменданты въ родЪ Чировскихъ и замЪнены людьми интеллигентными и болЪе гуманными, Н. пр. одну изъ комендантскихъ должностей въ лагерЪ исполнялъ тогда оберлейтенантъ д-ръ Осташевскій, затЪмъ лейтенантъ Яскульскій. Упомянутые офицеры, въ виду ихъ хорошаго обращенія съ арестованными, были скоро отрЪшены отъ должности и отправлены въ дЪйствующую армію.

Низшая охрана всегда позволяла себЪ издЪвательскія, нечеловЪческія выходки по отношенію къ арестованнымъ, въ особенности къ крестьянамъ, вслЪдствіе чего интернированные прилагали всЪхъ усилій чтобы попасть въ наряды на работы внЪ лагеря, даже болЪе состоятельные изъ интернированныхъ просто откупались у стражниковъ отъ безчинствъ и надоЪдливыхъ, a иногда совершенно невыносимыхъ преслЪдованій. Упросилъ и я унтеръ-офиц. Сеницу (словенца) нарядить меня на полевыя работы въ сосЪднемъ графскомъ замкЪ.

Въ замкЪ познакомился я съ комендантомъ Eigenwirtschaft-a oберлейтенантомъ Калиною (чехомъ), которыи впослЪдствіи сдЪлалъ меня старшимъ дружины.

Теперь моя жизнь потекла болЪе разнообразно. Ежедневныя экскурсіи изъ лагеря въ замокъ должны были укрЪпить мое здоровье, сильно пошатнувшееся еще въ Терезинской крЪпости. Въ замкЪ перевозилъ я землю, садилъ и окапывалъ капусту. Когда же лагерный плацъ-комендантъ Уейскій (изъ интернированныхъ поляковъ), за взятки и вымогательства, былъ отстраненъ отъ должности, я согласился на усильныя просьбы моихъ знакомыхъ и сотоварищей

замЪнить уступившаго и былъ назначенъ на его мЪсто.

Моимъ новымъ положеніемъ въ средЪ лагернаго населенія пользовались главнымъ образомъ духовенство и мірская интеллигенція, желавшія подышать свЪжимъ воздухомъ. Подъ предлогомъ полевыхъ работъ въ рабочія дружины наряжалась, при соблюденіи извЪстной очереди, интеллигенція. Въ замкЪ былъ хорошій паркъ и небольшой лЪсокъ.

Сносясь постоянно по долгу службы съ главной канцеляріей, былъ я посвященъ въ нЪкоторые администр. секреты по управленію арестованными.

Талергофскій лагерь состоялъ изъ трехъ отдЪльныхъ дворовъ, по 10 бараковъ, съ кухнями и другими постройками. Въ каждомъ баракЪ находилось до 140 человЪкъ.

Все это были люди, противъ которыхъ уголовное слЪдствіе было уже пріостановлено. Каждымъ баракомъ управлялъ „циммеркомендантъ", получавшій для своихъ людей пропитаніе, одежду, отвЪчавшій за порядокъ и т. п.

Наша улица длиною въ одинъ километръ проходила черезъ всЪ три двора и упиралась въ рядъ бараковъ, гдЪ помЪщались интернированные, находившіеся еще подъ слЪдствіемъ. ЗатЪмъ стоялъ баракъ съ отдЪльными камерами для провинившихся и осужденныхъ въ административномъ порядкЪ лагеркомендантомъ. Дальше слЪдовали лазареты, изоляторъ для инфекціонныхъ больныхъ, прачешныя, кухни, конторы, карантинные бараки, баня, дезинфекціонный баракъ, a рядомъ съ ними православная часовенка.

Рядомъ съ часовенкой стояла небольшая постройка, помЪщеніе православнаго священника, жилъ въ ней, однако, офицеръ, ведшій реестръ покойниковъ.

Отсюда велъ путь на кладбище „подъ соснами". Дополненіемъ талергофской картины служили двЪ мертвецкія, одна рядомъ съ лазаретами, a другая въ концЪ лагеря, рядомъ съ арестантскими бараками, обЪ съ лаконическими и каждому изъ насъ весьма понятными надписями: „Mein letztes Heim" (моя послЪдняя обитель).

На границЪ 1-го и 2-го дворовъ была построена высокая электрическая водокачка, a въ двухъ противоположныхъ концахъ лагеря два бассейна, устроенные на случай пожара, откуда застоявшаяся вода заражала воздухъ въ цЪломъ лагерЪ.

Лагерь былъ обведенъ высокимъ заборомъ и колючей проволокой, дальше за проволокой съ внЪшней стороны караулили сторожевые посты.

Свободные участки внутри лагеря были засажены овощами, которыми впослЪдствіи насъ кормили.

Въ баракахъ Nr. l жили русскіе военноплЪнные, занятые въ ТалергофЪ въ качествЪ плотниковъ, пекарей, кузнецовъ и др. Лагерные магазины, пекарни, прачешныя, конторы и казармы для помЪщенія караульной команды, находились внЪ ограды.

Между интернированными находились цЪлыя семьи съ дЪтьми школьнаго и дошкольнаго возраста.

Для нихъ вмЪстЪ съ ихъ матерями былъ отведенъ баракъ Nr. 2 и была придЪлена одна сестра милосердія для ухода за маленькими арестантами.

Для семейной, но бездЪтной интеллигенціи, былъ отведенъ баракъ Nr. 30, съ отдЪльными комнатками и перегородками, a рядомъ съ часовенкой. построено нЪчто въ родЪ ресторанчика, предназначеннаго для располагавшихъ матеріальными средствами. Собственно говоря въ этой лавчонкЪ кромЪ кукурузнаго хлЪба, молока, табаку и колбасы весьма сомнительнаго качества, нечего больше было купить.

У входа въ лагерь стряла внушительная постройка, отличавшаяся размЪрами отъ остальныхъ талергофскихъ бараковъ. Это было лагерное управленіе съ цЪлымъ штатомъ полицейскихъ и военныхъ чиновъ, тутъ же помЪщалась почта.

Свиданія постороннихъ посЪтителей съ интернированными происходили въ жандармскомъ управленіи, всегда по особому разрЪшенію коменданта лагеря, полковника Штадлера, и всегда продолжались не болЪе 10 минутъ.

ВсЪ посылки въ лагерь и изъ лагеря тщательно провЪрялись стражей, корресподенція тщательно цензурировались по сколько вообще не считалась запретной или же не задерживалась на талергофской почтЪ по усмотрЪнію чиновника. Случалось, что посЪтители лагеря недЪлями ожидали въ ГрадецЪ разрЪшенія полковника на свиданіе съ интернированнымъ въ ТалергофЪ.

Въ жандармскомъ управленіи въ ТалергофЪ были заняты большей частью чиновники поляки изъ Галичины, эвиденцбюромъ вЪдали оберлейтенантъ Бехтлефъ, нЪмецъ, родомъ изъ Городка Ягайлонскаго, судебными дЪлами вЪдалъ оберлейтенантъ д-ръ Герцъ, еврей, человЪкъ совершенно безпристрастный, a почтой завЪдывалъ оберлейтенантъ д-ръ Винтеръ. Изъ низшихъ конторскихъ служащихъ помню капраловъ: италіанца Мерка, онЪмеченнаго чеха Гариха, и коломыйскаго еврея Маера Ляхса, бывшаго у насъ посредникомъ между талергофскимъ лагеремъ и внЪшнимъ міромъ. Ляхсъ перевозилъ неофиціонально въ Градецъ наши записки знакомымъ и роднымъ и исполнялъ иныя мелкія въ сущности, однако для насъ весьма важныя порученія.

Наивысшей властью въ лагерЪ былъ полковникъ, a его ближайшимъ органомъ являлось эвиденцъбюро съ различными секціями и многочисленнымъ штатомъ служащихъ. ОтдЪльные дворы въ лагерЪ имЪли кромЪ того своихъ комендантовъ, австрійскихъ офицеровъ, съ нЪсколькими унтерами и тЪ непосредственно сносились съ нами. Однимъ изь такихъ комендантовъ былъ офицеръ д-ръ Чировскій, мазепинецъ.

Была тутъ своя санитарная комиссія, состоявшая изъ полкового врача, двухъ замЪстителей, a въ качествЪ четвертаго члена этой комиссіи былъ допущенъ интернированный д-ръ Могильницкій изъ Бучача. На услугахъ санитарной комиссіи была цЪлая партія

могильщиковъ, набранныхъ изъ среды интернированныхъ.

Кладбище находилось на Flugfeld-Ъ подъ „соснами", гдЪ хоронились всЪ въ заранЪе заготовленныхъ глубокихъ и длинныхъ могилахъ и засыпались пескомъ и гравіемъ (мелкими камешками.) Хоронились покойники часто въ одной рубашкЪ. Въ послЪднемъ году существованія талергофскаго лагеря разрЪшалось хоронить покойниковъ въ сопровожденіи священника и интернированныхъ, однако не больше 200 человЪкъ по спеціальному разрЪшенію, и съ предложеніемъ именного списка. У изголовья каждаго покойника помЪщалась табличка, прибитая на колышкЪ, съ надписью, указывавшей фамилію покойника. Къ моменту упраздненія лагеря номера табличекъ дошли до 2.000 (двухъ тысячъ). РазрЪшалось ставить на могилахъ кресты, и талергофское кладбище покрылось трираменными крестами. Узнавъ случайно объ этомъ явленіи, пресловутый д-ръ Чировскій исходатайствовалъ у высшихъ властей разрЪшеніе обрЪзать рамена крестовъ, что затЪмъ и было продЪлано по его приказанію.

Получивъ назначеніе въ плацкоменданты, я постарался первымъ долгомъ облегчить хоть немного и улучшить до нЪкоторой степени долю заточниковъ. Предостерегалъ интернированныхъ о поступающихъ на нихъ въ лагерное управленіе доносахъ отъ тайныхъ агентовъ, находившихся въ лагерЪ, a принимая участіе при всякаго рода разслЪдованіяхъ въ качествЪ уже должностного лица и главнаго переводчика, я прилагалъ всЪ усилія, чтобы таковыя кончались хорошимъ исходомъ для подсудимыхъ интернированныхъ.

Многихъ изъ интернированныхъ я предупреждалъ о надвигающейся опасности и такимъ образомъ давалъ имъ возможность подготовиться надлежащимъ образомъ къ защитЪ. МнЪ это удавалось потому, что упомянутый итальянецъ Меркъ сообщалъ мнЪ обо всемъ, a въ нЪкоторыхъ случаяхъ я лично имЪлъ возможность вглянуть въ канцелярскія книги и документы. Во время моего плацкомендантства прекратилась постоянная перекочевка интернированныхъ изъ барака въ баракъ, о всякаго рода злоупотребленіяхъ низшей администраціи я докладывалъ высшему начальству и виновные наказывались. Также прекратились злоупотребленія съ выдачею почтовыхъ посылокъ, какъ писемъ такъ и продовольственныхъ посылокъ, вслЪдствіе установленія контролеровъ изъ среды интернированныхъ, которые всегда присутствовали при пріемЪ почты. Письма и иныя посылки теперь правильно доходили до рукъ интернированныхъ. ИмЪя доступъ во всЪ углы талергофскаго лагеря я имЪлъ возможность быть неофиціальнымъ передаточнымъ органомъ разныхъ записокъ и т. п. для интернированныхъ.

Тяжела была доля интернированныхъ крестьянъ. Не имЪя гроша при душЪ, не получая ничего изъ дому, и не имЪя посторонняго заработка, они занимались выдЪлкой табакерокъ, крестиковъ и т. п. вещичекъ и продавали ихъ

среди талергофцевъ. Знавшіе сапожное ремесло были опредЪлены въ лагерную мастерскую, гдЪ выдЪлывались соломенные валенки и обувь съ деревянными подошвами. Такая обувь поступала въ казну, кажется для нуждъ арміи.

Пища въ ТалергофЪ была плоха, a сильно ухудшилась качественно и количественно въ послЪднемъ году. Въ то время несостоятельные заточники опять заболЪвали, на этотъ разъ уже желудочными болЪзнями и осложненіями.

ВоенноплЪнные русскiе солдаты, въ баракЪ Нр. 1 Талергофскаго лагеря.

Въ то время мы выхлопотали также разрЪшеніе на устройсгво школы для дЪтей арестованныхъ и на постройку православной часовни, о которой я уже упоминалъ въ началЪ. Тутъ слЪдуетъ отмЪтить, что д-ръ Чировскій не оставилъ въ покоЪ и православнаго храма, донося полковнику, что часовенка является опаснымъ пропагаторомъ православія и цареславія среди интернированныхъ. Однако высшее начальство оказалось болЪе благоразумнымъ и не сочло нужнымъ закрывать молитвенный домъ, служившій для сотенъ арестованныхъ единственнымъ утЪшеніемъ и облегченіемъ въ тяжелыхъ условіяхъ талергофскаго заточенія. Самъ д-ръ Чировскій былъ затЪмъ арестованъ и приговоренъ къ нЪсколькимъ годамъ тюрьмы за нЪкоторыя свои темныя продЪлки.

Въ заключеніе скажу, что уже въ послЪднее время организовался въ лагерЪ маленькій струнный оркестръ, въ составъ котораго входили священники: Генсіорскій и Скобельскій, д-ръ Гриневецкій и другіе. Концерты оркестра, устраиваемые въ третьемъ дворЪ, собирали множество народа,

самопонятно арестантовъ; такимъ образомъ интернированные старались вносить нЪкоторое разнообразіе въ монотонную и печальную арестантскую жизнь.

Ю. Н. КисЪлевскій.