Жизнь въ ТалергофЪ.

Сообщеніе Ил. С. Гошовскаго изъ Станиславова.

Въ ТалергофЪ очутились мы 4 сентября. ПослЪ опредЪленія мЪста нашему транспорту въ чистомъ полЪ, конвойные назначили кольями предЪльныя границы, въ которыхъ мы должны были оставаться до дальнЪйшаго распоряженія. Караулившіе арестованныхъ солдаты 27 градецкаго полка срывали пуговицы и кокарды съ чиновниковъ, находившихся среди арестованныхъ. Не обошлось тутъ и безъ трагикомедій. Пуговицы съ двуглавымъ австрійскимъ орломъ, крЪпко пришитыя къ мундиру, никакъ не отрывались. Озлобленные солдаты тянули тогда арестованнаго за собой, держа его за пуговицу до тЪхъ поръ, пока таковая не оторвалась вмЪстЪ съ кускомъ мундира. Я отдЪлался нЪсколькими молніеносными ударами въ лицо, полученными отъ тЪхъ-же солдатъ. Немного въ сторонЪ отъ расположившагося нашего эшелона было назначено мЪсто для естественныхъ потребностей, какъ мужчинъ, такъ и женщинъ, Женщины собирались туда по нЪсколько человЪкъ вмЪстЪ, чтобы такимъ образомъ хоть отчасти, за отсутствіемъ огражденнаго прикрытія, удовлетворить чувство стыдливости. Въ такихъ случаяхъ солдаты всячески изводили женщинъ. Они умышленно сопровождали женщинъ въ отхожія мЪста и, окруживъ ихъ со всЪхъ сторонъ, позволяли себЪ неподдающіяся, печатанію выходки, приводившія женщинъ

до слезъ и истерики. Некому было пожаловаться, ибо начальникъ стражи, капитанъ нЪмецъ, былъ хуже своихъ подчиненныхъ.

Въ тотъ-же день закололи солдаты троихъ крестьянъ, не знавшихъ нЪмецкаго языка, за неисполненіе приказаній и тутъ же ихъ зарыли въ общую яму, положивъ на головы мЪшокъ наполненный пескомъ.

Вечеромъ опасно заболЪла моя дочь, не Ъвшая въ теченіе нЪсколькихъ дней, за отсутствіемъ казенной пищи, и собственныхъ средствъ. Благодаря д-ру Могильницкому, ее привели въ чувство. ЗатЪмъ мы прикрыли ее рясами священниковъ о. Григорія Процыка и о. Луки Иванцева, Ночи въ ТалергофЪ бываютъ въ сентябрЪ туманныя и холодныя, a дочь вывезли изъ дому въ одной лЪтней блузЪ.

На слЪдующій день вечеромъ поданъ былъ теплый супъ. За неимЪніемъ посуды каждый устраивался, какъ могъ. Кто подбиралъ лежащія пустыя бутылки и, отбивъ горлышко, пользовался ими вмЪсто котелка, другіе дЪлали углубленія въ кускахъ хлЪба и наливали туда казенную жидкость. Громадное большинство осталось безъ обЪда.

Черезъ день дочь опять упала безъ чувствъ вслЪдствіе голода и физическаго истощенія. Въ ту пору подъЪхали къ нашему расположенію автомобили со стирійскимъ намЪстникомъ и его свитой. ПріЪхавшіе заинтересовались лежащей безъ памяти дочерью; въ особенности одинъ изъ нихъ, пріЪхавшій съ женой и дЪтьми, послЪ краткихъ переговоровъ съ намЪстникомъ и

комендантомъ лагеря велЪлъ отнести больную на кухню и напоить чорнымъ кофе, чтобы усилить дЪятельность сердца. Исполнили приказаніе два санитара: Joseph Schonherr, учитель изъ Ebendorf-a въ Каринтіи,и Joseph Podgorszek, жeлЪзнодорожникъ изъ Градца, въ сопровожденіи двухъ вооруженныхъ солдатъ. Когда дочь пришла въ себя спросила гуманнаго незнакомца, кому должна быть благодарна за человЪческое съ ней обращеніе. Спрошенный, не имЪя визитной карточки, написалъ карандашомъ на моей молитвенной книжкЪ: Graf Joseph Herberstein.

Съ тЪхъ поръ графъ Герберштейнъ и его супруга, по національности чешка, часто навЪдывались въ лагерь, расходуя громадныя средства для помощи арестованнымъ галичанамъ. Въ тотъ-же день еще графъ Герберштейнъ вторично пріЪхалъ изъ Градца въ лагерь и привезъ больной дочери подушку и ватное одЪяло, a графиня постоянно присылала молоко и продукты. По одЪялу получили также престарЪлый о. Дольницкій изъ Львова, д-ръ Могильницкій изъ Бучача, о. д-ръ Козаркевичъ изъ Буковины и еще одинъ православный священникъ. Часто графиня пріЪзжала со своими дЪтьми въ лагерь и привозила бЪлье для ар-стантскихъ дЪтей, a когда умерли двЪ заключенныхъ матери изъ Сянока, оставивъ въ лагерЪ маленькихъ сиротъ, графиня Герберштейнъ кормила ихъ собственной грудью. Наконецъ дождались мы перевода съ поля въ бараки. Предварительно купали насъ въ лагерной банЪ,

заставляя раздЪваться на дворЪ и послЪ купели ждать полчаса своей одежды, находившейся въ дезинфекціонномъ котлЪ, Многіе простудились, послЪдствіемъ чего явилась эпидемія сыпного тифа, уносившая ежедневно по 30—40 жертвъ. Графу запрещено пріЪзжать въ Талергофъ во избЪжаніе распространенія болЪзни внЪ лагеря. Такъ жили мы до мая мЪсяца 1915 г.

Первые часы заключенiя.

Къ пасхЪ послалъ я графу поздравительную телеграмму въ Градцъ отъ своего и дочери имени. На второй день праздниковъ позвали дочь къ телефону въ лагерной канцеляріи. Графъ сильно удивился, что она до сихъ поръ находится въ ТалергофЪ, завЪривъ ее, что его стараніями она освобождена еще въ прошломъ году, о чемъ онъ не замедлилъ сообщить ей письменно еще въ ноябрЪ мЪсяцЪ. Конечно сейчасъ-же нашлось и письмо, задержанное офицеромъ, завЪдующимъ талергофской почтой. Въ непродолжительное время дочь оставила лагерь, получивъ мЪсто гувернантки въ домЪ графа. Учила дЪтей русскому языку, a въ свободное время навЪщала меня и содЪйствовала перепискЪ заключенныхъ съ ихъ родными.

Въ 1917 году 27-е марта меня отпустили изъ Талергофа и поселили въ Gross Florian k. Deutschlandsberg въ Стиріи. Въ августЪ мЪсяцЪ, послЪ долгихъ стараній, меня приняли обратно на желЪзнодорожную службу.