Галицкая школа политического быта

1. Где искать корни?
2. Вера в силу слова
3. Доносительство
4. Политики из песочницы

1. Где искать корни?

В 1991-ом почти все жители тогдашней УССР, и почти все аналитики на Западе были уверены в том, что у Украины - наилучшие из всех союзных республик шансы выжить после распада Союза. Почему же такой плачевный результат после пяти лет независимости? На эту тему, кстати, на страницах западных газет и журналов в последнее время появилось много и недоуменных реплик, и просто сетований, и едких замечаний (правда, без попыток серьезного анализа).

Хорошо помню ту больную, лихорадочную, горячечную осень 1991-го. Вся политически сознательная донецкая интеллигенция почему-то была стопроцентно уверена: все беды наши коренятся в том, что в 1654-ом Богдан Хмельницкий принял решение связать судьбу Украины с Москвой! Мол, все, что есть у нас плохого, - исключительно вина как раз этой самой клятой Москвы и только ее. А как только отделимся, все станет просто превосходно. Любые попытки выяснить, чем же обусловлена столь непоколебимая вера, обычно заканчивались ничем.

Помню, в феврале 1991-го на одном из модных в то время политзаседений в Донецком Физтехе я пытался поставить перед местными “демократами” (которые далеко не всегда были убежденными националистами) вопрос, чем все-таки киевская бюрократия лучше московской. Я был поражен их реакцией. С их стороны это было даже не удивление, и не возмущение, а, скорее, абсолютное, какое-то физическое непонимание сути самого вопроса. Он, дескать, еще спрашивает! Ну как же может быть иначе?

Ведь все зло, естественно, предполагалось даже не от Москвы. На московскую демпрессу наши доморощенные “демократы” молились ежедневно и еженощно, принимая на веру все, что ни напишет “Огонек” или “Литгазета”, а в этих изданиях такие вопросы не ставились. Зато они постоянно трубили о том, что все зло - от союза народов. В каждой отдельной “квартире” будет и чище, и опрятнее, и уютнее.

И никто из донецких и прочих восточно-украинских “демократов” даже не задумывался о том, что грядет с отделением. Мало кто из них знал украинский язык, еще меньше было тех, кто постиг глубины украинской истории. И никто не мог сказать, что именно притаилось в темных углах и скрытых закутках отдельной, “самостийной”, квартиры, какие застарелые болезни могут вылезти на свет, когда будет искоренено все, привнесенное из Москвы.

Однако сейчас дело доходит до абсурда еще чаще. Недавно был свидетелем такого эпизода. На последнем съезде ГКУ в Киеве пенсионерка-гардербощица была почти в шоке: она проведала о том, что делегаты съезда ратуют за тесный союз Украины и России.

- Но это страшно! Ведь мы столько бед от Москвы натерпелись в украинской истории!

Делегаты удивлялись, мол, бабушка, почему же Москва-то виновата, если мы сами никак ладу не дадим нашим “лучшим в мире черноземам” и “высокому интеллектуальному потенциалу”.

-Не знаю, не знаю, - поспешно закачала головой старушка, как бы торопясь отогнать от себя готовую незаметно подкрасться еретическую мысль, - но все равно Москва как-то виновата

Радиостанция “Свобода” рассказала однажды о посещении некоего галицкого городишки израильскими гостями. Старинное еврейское кладбище, что находилось в том городке, оказалось в страшном запустении. Израильтяне подняли шум. А мэр по “Свободе” уныло оправдывался, дескать, вы понимаете, никак нам не избавиться от пережитков полувекового московского господства в галицких землях. Но причем тут, спросите, Москва? Ведь хорошо известно, что антисемитизм многих галичан и малороссов укоренился не только задолго до 1939-го, но даже гораздо раньше 1654 года.

Вот весьма показательная строфа из “Песни опришков” Мыколы Устыяновыча, самого крупного из западноукраинских поэтов до Ивана Франка:

Бакуну принесем з угорськой границi,
Дiстати нас трудно конем;
Одежi дiстанем з жидiвськой крамницi
I жида до дверей приб’єм.

А ведь любая энциклопедия сообщит вам, что из всех стихов Устыяновыча именно этот стал народной песней.

Тем не менее виновата Москва.

Еще побывав летом 1993-го в Крыму, я поразился крайне недальновидной политике Киева, столь откровенно сталкивающего лбами татар и славян. Зачем? Какой в этом прок? Почему Киев изначально и однозначно относится (не думая даже скрывать это) к русским в Крыму как к врагам, против которых непременно следует выставить некий заслон?

Удивило прежде всего то, насколько спокойно большинство знакомых восприняло это мое наблюдение. Как будто подобный стиль правления - дело вполне обычное в мировой практике и истории. Но это неправда. Разделять и властвовать, когда речь идет о других народах, о других территориях и государствах - это одно, но целенаправленно поощрять раздрай между гражданами собственного государства, это не столь уж распространено в мире.

В книге русского историка-эмигранта Бориса Ширяева “Вызволение хлопской Руси”, в которой повествуется (с несколько нетрадиционной для Советских учебников точки зрения) о Переяславской Раде, я наткнулся на любопытный пассаж:

“Вот почему Хмельницкий мог рассчитывать на победу в своей тяжбе с Чаплинским. За тем стоял магнат Конецпольский, за ним же король, тот король, который на тайном свидании с ним подарил ему саблю с недвусмысленным советом обнажить ее против магнатов. В Московском царстве подобное было бы невозможно, немыслимо, но в республиканском королевстве Польском натравливание одной части населения на другую было обычным политическим приемом всецело завесившей от сейма высшей власти”.

Так не из того же источника проистекают многие другие свойства современной украинской (я бы сказал, скорее, киевской) политической культуры? Не оттуда ли, пусть даже бессознательно заимствуют, нынешние правители арсенал методов управления державой? Может быть, все-таки не московское длиной в три с половиной века, а польско-австрийское господство, продолжавшееся несравненно дольше, ответственно за многие проблемы современного положения Украины вообще?

Вспомните, как метались от хозяина к хозяину, как перманентно изменяли всем подряд Мазепа, Выговский да и не только они. Не потому ли теперь на Украине напрочь отсутствует понятие политической чести? Не в долгих ли годах ученичества у иезуитов нужно искать ответ на вопрос, почему стало абсолютно приемлемым перед выборами говорить одно, а после избрания делать совершенно иное? Не потому ли стало до неприличия привычным в разных местах говорить диаметрально противоположные вещи по одному и тому же поводу? Не потому ли украинские партии меняют лидеров как перчатки, а лидеры порой успевают побывать в трех-четырех партиях? Позорно даже то, что теперь напомнить политику о невыполненных обещаниях или рассуждать о непорядочности украинской политики стало казаться чем-то, если не аморальным, так уж точно показателем радикализма. Беспринципность фактически легитимизирована как принцип политики.

Вспомните, если вам рассказывали об этом в школе, как запорожские казаки вместе с татарами грабили и резали украинские села, а потом в степи делили с мусульманами добычу. Не в этом ли корень той традиции, при которой собственный народ рассматривается как потенциальный противник, который можно запугать, подавить, обмануть, обхитрить, при желании вовсе уничтожить? И самое страшное, что это тоже все больше считается “моральным” и оправданным.

Рецепты политического управления и правила политического поведения украинская элита переняла у поляков в основном еще в 17 веке. И потому по сравнению с тем, что было привнесено Москвой позже, правильнее было бы считать все это уже своим, “коренным”, традиционным. Ведь не секрет, что эта история и эти персонажи нынче идеализированы и героизированы. Так о какой же политической чести можно говорить, если четырежды изменник Мазепа - национальный герой и даже красуется на дензнаках? Опять же не секрет и то, что законодателем политической моды, теории и практики особенно в первые годы самостийности стала Галичина, регион, наиболее долго испытывавший на себе “прелести” католического, австрийского и польского господства.

Интересно, если бы нам в школах историю Украины, от которой кровь порой стынет в жилах, и которую, по словам Винниченко, нельзя читать без брома, преподавали бы как надо, без купюр, связанных с “дружбой народов”; если бы мы больше интересовались историей и культурой Галичины (каковые познания и вовсе были скудными); если бы донецкая интеллигенция была бы в курсе того, что такое киевская политическая традиция, так ли радостно приветствовала бы она развал Союза?

При этом, мы, конечно, не забываем, что и московская история дала современной российской политической традиции немало того, чем гордиться не стоит. И радикализм в выборе средств, и какая-то бесшабашность в поведении, и известная безалаберность, и некоторое презрение к личной свободе - все это тоже было и есть. Вопрос лишь в том, от чего избавлялась и что приобретала взамен политическая культура Украины.

Попробуем рассмотреть лишь два характерных для нее свойства, связав их историческими аналогиями с прошлым этой земли.

Кстати, в последнее время стало модным искать для проявлений современной политической жизни исторические корни. Когда летом Ельцин внезапно сместил генералов Коржакова и Барсукова, и столь же резко возвысил генерала Лебедя, то отчаявшиеся постичь тайны кремлевской кухни, западные политологи враз заговорили о том, что непроницаемость для постороннего взгляда московской политики “корнями уходит в византийскую политическую традицию”.

2. Вера в силу слова

Историческая аналогия - штука довольно тонкая и опасная, но очень уж любопытная, весьма точная, а главное - очень наглядная и очень поучительная.

В ноябре 1625 года у озера Курукова (недалеко от нынешнего Кременчуга) запорожские казаки во главе с Михаилом Дорошенко потерпели сокрушительное поражение от войск польского коронного гетмана Станислава Конецпольского. Там же было заключено соглашение между запорожцами и поляками, по которому лишь 6 тысяч казаков могли оставаться в сем прежнем качестве (т.н. “реестровые казаки”), а остальные, кому не посчастливилось попасть в Реестр, обязаны были вернуться к помещикам.

Польский историк В. Серчик заметил по этому поводу:

“Ни один из королевских комиссаров не задумался о том, что сделать с 40 000 “выписчиков”, которые не попали в Реестр. По-прежнему считалось, что для того, чтобы соглашение выполнялось, достаточно пригрозить строгими наказаниями. В недалеком будущем авторам куруковского соглашения пришлось глубоко разочароваться”.

Что ж, польскому историку виднее, насколько такой метод управления страной был характерен для его родины. Заметим лишь, что с конца 18-го по начало 20-го века такой страны вовсе не существовало. Однако, как ни странно, но наши правители старательно скопировали у поляков именно эту методу.

В самом деле, не важно, что большинство сограждан говорит по-иному, но мы издадим суровый указ - и, будьте любезны, переучивайтесь с ближайшего понедельника. Не важно, что большинство сограждан думает по-иному, верит в иное, но мы предпишем рескрипт - и извольте немедленно перестроить сознание согласно соответствующему параграфу очередного циркуляра.

Не важно, что таким способом можно вернее всего уничтожить на корню то, что хочешь взрастить. Не важно, что в сознании этих самых сограждан навсегда укорениться ненависть к насаждаемым взглядам. Важно лишь то, что есть УКАЗ! Известный русский историк-эмигрант Николай Ульянов подметил именно это явление на украинской почве и назвал его “формальным национализмом”.

Вот характерный пример описываемого явления, который можно почерпнуть из воспоминаний Владимира Винниченко, выдающегося украинского писателя, не менее известного как глава правительства Центральной Рады. Мы приводим наш перевод непосредственно из оригинального текста “Вiдродження нацiї”. Он несколько отличается от более известного сокращенного варианта, изданного в 1930 г. в Советское время

Винниченко говорит об атаманах Петлюре и Коновальце, которые “весьма наивно думали, что можно военной силой заставить неукраинскую буржуазию украинизироваться”. В связи с чем, атаманы “издали приказ об “украинизации” вывесок: в три дня заменить все надписи украинскими, иначе - наказание. Правда, не в три дня, а в течение нескольких недель вывески были украинизированы. Надо было видеть атамана Петлюру, самодовольно разъезжавшего по улицам и любовавшегося украинскими надписями над магазинами. Для атаманской, (особенно петлюровской) психики этого было довольно. Им нужна была лишь показная, декоративная сторона.

Не зная иных способов борьбы с нежелательными явлениями, атаманщина и во всех сферах своей “политической” деятельности заботилась только о том, чтобы изменить вывески...”

Помню, как весной 1993-го местные националисты искренне радовались тому, что после долгих препирательств было, наконец, принято решение о проведении в Донецке фестиваля “Червоная рута”. Они восприняли это решение не как первый незначительный успех в многотрудной и затяжной борьбе с теми, кого они именуют “шовинистами”, а как решающую победу.

Еще бы! Дальнейшее уже явственно проглядывалось в розовой дымке: десятого принимаем решение; одиннадцатого - изволите видеть - осуществляем культмассовое действо по утверждению в крае национализма; а двенадцатого - пожалуйте получить повальную запись населения в Рух и КУН. Предельно точно-с!

Но к вящему своему изумлению, буквально на следующий день после убытия “Червной руты” из Донецка (может, оно и случайно совпало) вместо торжественной регистрации неофитов националисты получили мощнейшую забастовку под лозунгами в числе прочего “союза и автономии”, то есть, по их мнению, явный антиукраинский акт.

И, когда, видя их крайнее расстройство, жалостливые сограждане начинали им объяснять, что сознание народа за день не меняется, что необходимо быть гибче, необходимо поступаться своими чрезмерными аппетитами и учитывать мнения большинства людей, что, в конце концов, законы, которые делают преступниками большинство народа, преступны сами по себе, националисты расстраивались еще больше: “Ну как же, помилуйте ради Бога, ведь есть же указ...”

В политологии еще в прошлом веке был введен термин для очень любопытного явления - “парламентский кретинизм”. Это когда политик уверен, что весь мир зависит от того, какую кнопку при голосовании он сейчас нажмет. А законы, им принимаемые, - это единственная сила в обществе. В нашем случае мы имеем ту же патологию. Современная политическая культура украинского национализма имеет то же характерное свойство. Если эпитет “парламентский” неприложим к рядовым носителям этой идеологии (они - не депутаты), то можно обойтись и вовсе без прилагательного.

И впрямь трудно найти еще одну такую страну, в которой такое огромное значение придавалось бы чисто формальной, показной стороне: какой флаг висит над зданием, на каком языке выступает деятель, вплоть до того, в какой рубашке (вышиванке или нет) явился в Парламент депутат и т.д.

В большинстве стран многим из этих деталей просто не придавали бы значения. Но не здесь. На Украине, наверное, впервые в мире удалось придать особое, “политическое” значение даже не смысловому слову, а... предлогу. Политическая ориентация человека может быть определена по тому, говорит ли он “на” или “в” Украине.

А подавляющее большинство т.н. “политических” споров как вода в песок бесполезно уходят в спор исключительно о словах, которые сами по себе становятся чем-то реальным, играющим огромную роль в нашей жизни.

“Автономия” или “региональное самоуправление”? Об этом до хрипоты спорила донецкая интеллигенция летом 1993-го. “Официальный” или “государственный” язык? Копья по этому поводу ломаются до сих пор, как только возникает дискуссия о двуязычии. “Парламент” или “Верховная Рада”? Как-то коммунисты в этом самом заведении потратили уйму времени, не желая допустить, чтобы Раду именовали Парламентом. Да какая разница! Если вы, кстати, захотите перевести эти слова на английский или французский, то вполне можно использовать одно и то же слово для каждой из этих пар.

Так о чем спор? О сути, о смысле, о первопричинах? Нет, всего лишь о внешней стороне, о несущественных деталях. Слова, слова, слова, словоблудие...

3. Доносительство

Что бывает, когда националист все-таки преодолел свое изумление и осознал, что мир не рухнул от неисполнения УКАЗА? Он начинает жаловаться и кляузничать. Донос - следующий важный элемент исследуемой политической культуры.

Это особый тип доноса. Это не просто рапорт секретного осведомителя. Это - от чистого сердца, это - порыв души, акт высочайшего проявления верноподданнических чувств, распирающих каждого националиста

А кроме того, донос - это еще и неспособность украинского националиста сделать что-либо самому; просто элементарное отсутствие воли к самостоятельному действию; очень часто глубоко затаенное неверие в успех своего дела, присущее большинству наших националистов, вследствие чего они постоянно ощущают потребность непременно звать кого-то на помощь.

Националисты всегда сочиняют кляузы. Десятки и сотни их местные националисты слали и шлют с момента собственного пробуждения - в Киев, во Львов, в Рим, в Вашингтон, в органы безопасности и милицию, в газеты и журналы, в Верховную Раду и в ООН, вышестоящим чиновникам и своим партвождям. Особенно модно сейчас строчить доносы на имя президента. Пишут на всех: на соседей и начальство, на местную прессу и российское телевидение, особенно достается антинационалистическим организациям.

Известно, как осенью 1991 года в Верховной Раде “стучал” на собственных избирателей нардеп от Петровского района Донецка Г. Маслюк за то, что им вздумалось говорить о региональном самоуправлении.

Не успели активисты Интердвижения Донбасса в мае 1992-го распространить перед входом в облсовет свои листовки под названием “Что нам принесла самостийность”, как в тот же день один экземпляр этой листовки уже лежал на столе И. Плюща - мир не без добрых людей, - а в Донецк срочно заспешил куратор области.

Достоянием гласности стало послание в областную прокуратуру, состряпанное лидерами Донецких областных организаций Демократической партии Украины И. Бирчака и В. Суярко, в котором они сигнализировали властям, что их политические оппоненты из Интердвижения проповедуют идею федеративной Украины, а поэтому такую организацию следует запретить.

Всему университету хорошо известен профессор, недавно прибывший в Донбасс прививать любовь к украинскому языку и культуре и уже успевший своими постоянными кляузами восстановить против себя всех своих коллег. Хорошо известно также и то, что популярная телепередача “Выбор” год тому назад исчезла с экранов донецких телевизоров в результате элементарного националистического доноса.

Кляузы, в том числе и политические, писались во все времена и во всех странах, но чаще всего за ними стояли понятные причины: страх перед тоталитарным режимом или стремление извлечь личную выгоду. Но с таким рвением и так искренне “стучат”, наверное, только у нас.

И непременные требования оргвыводов, репрессий, принятия мер и т.д. Один престарелый оратор заявил на митинге в Донецке, что, мол, надо с оружием в руках обороняться от безнаказанно действующих военизированных националистических формирований. Если бы его посадили в каталажку, то лидер Демократического Руха Е. Ратникова, член донецкой “Просвиты” Н. Бражник и один из кандидатов от Партии труда на минувших выборах С. Мирошниченко вряд ли бы получили какую-нибудь материальную выгоду. Но тем не менее они не преминули состряпать донос, где требовали возбудить “уголовное дело по факту призывов браться за оружие с целью свержения конституционного строя”. Ни много ни мало.

Или еще один известный эпизод из недавнего прошлого. Собрались донецкие ученые и учителя на Конгресс интеллигенции, обсудили идею двуязычия и двойного гражданства, приняли заявление. Собрались другие донецкие ученые, выразили несогласие с коллегами, написали заяву. Казалось бы, что тут аморального? Если бы все просто так мило и было, вряд ли бы кто возмутился. Демократия, понимаете ли, плюрализм мнений. Но дело в том, что вторая группа профессоров и академиков только лишь выражением несогласия ограничиться не могла. Тут уже не о простом стукачестве идет речь. Громкий барабанный бой на всю Украину во всех доступных газетах Донецка и Киева: “Мы глубоко встревожены активизацией деятельности откровенно антиукраинских организаций, подобных Интердвижению Донбасса...”, “мы обращаем внимание на недопустимую беспечность центральных государственных структур...”, “мы призываем интеллигенцию, правительство Украины и Президента к решительности и инициативе в вопросах защиты украинского государства”!

Вы опять же вздохнете и скажете, мол, куда деться от проклятого коммунистического (вариант: московского) прошлого, имея в виду 37-ой год и т.п.?

Но при чем тут Москва? Полтора столетия тому назад в подвластной Австрии Галичине, включавшей Краков и Люблин, жили поляки и украинцы (последние себя, правда, всегда именовали русскими, русинами; слово “украинцы” зато усиленно насаждали поляки). Поляки пользовались заметными привилегиями. Играя роль блюстителей порядка и благонамеренности, они притесняли украинцев и время от времени слали на них доносы в Вену. Украинцы пытались защищаться. Они постоянно убеждали австрийского императора в собственной благонамеренности. (Кстати, этим у нас все время занимался облсовет прежнего состава). Галицкие украинцы вовсю добивались раздела Галичины на польскую и украинскую автономии и даже (какой ужас!) додумались до идеи об официальном двуязычии.

Какие же послания в Вену отправляли галицкие поляки? Вот лишь несколько примеров из бурной доносительской деятельности инспектора галицких гимназий Евсебия Черкавского в середине прошлого века.

Скажем, не успели ученики Львовской гимназии заявить, что не желают учиться на немецком языке, как тут же был состряпан отчет в Министерство образования с непременным добавлением, что “украинские учащиеся выразили свое неуважение к немцам в очень грубой форме”.

Угораздило чешского писателя Хохлоушека написать историческую повесть о сербском восстании против турок. Несколько экземпляров повести нашли в 1848 г. у учеников во Львове. Местные радетели благочестия немедленно информируют центральные власти, что повесть эта “в этическом и политическом отношениях вредна”, и что переведена она (особенно жуткое преступление) не на украинский, а на русский язык.

Только-только написал ученик Самборской гимназии стихотворение “Тоска по родине”, где говорится о казаке, что грустит в крымской неволе о родной земле, но в министерство уже сочиняется отдельный отчет от 28 февраля 1855 г., в котором заботливо указывается, мол, казак тот русский и неспроста сидит в Крыму. Еще бы не подозрительно! Крымская война в самом разгаре.

Ученик Тернопольской гимназии выполнил в качестве учебного задания описание Подолии и неосторожно упоминает о том, что краем этим раньше правили русские князья, а теперь он под ярмом чужаков. Сейчас же начинается следствие, в ходе которого у ученика допытываются, не имел ли он в виду австрийское правительство. А его учителю (кстати, русского языка) выносят суровый выговор, почему, дескать, он не заклеймил “моральное падение” (“die sittliche Verworfenheit der geäusserten Gessinung”), но ограничился лишь небольшим порицанием несчастного ученика. Обо всем, разумеется, аккуратно доносится в Вену.

Наконец, и вовсе примечательный пример. В 1858 г. под Тернополем жена одного местного священника в лицо сборщикам налогов бросила оскорбительные слова об императоре и (подумайте только!) выразила надежду, что “скоро придет к нам Россия и возьмет нас под свою опеку”. Немедленно в Вену высшей полицейской власти доносится о том, что “жена украинского священника при помощи России желает уничтожить всех членов императорского австрийского правительства"

Не правда ли, похоже? Современные стукачи ухитрились перенять и стиль, и лексику, и темы польско-галицких доносов, сохранив даже основную политическую направленность. Изменился лишь адрес получателя доноса.

4. Политики из песочницы

Казалось бы, настрадавшись от тогдашнего “старшего брата”, львовские галичане должны были бы проникнуться идеями терпимости и демократии. Ан нет, галичане, только лишь получив возможность поуправлять в собственном государстве (не секрет, что государственная идеология особенно первых лет самостийности вырабатывалась ими) тут же взялись вести себя, как некогда вели себя поляки в Галичине, переняв у них все методы руководства.

Здесь есть что-то от системы отношений в детской песочнице. “Чур, сегодня я - учительница! Ты вчера была”.

“Если уж я сегодня пан, то будь добр, веди себя как холоп. Я же вчера так играл. А друг не соглашается. Ни в какую. Тогда дитятко в слезы - и бегом жаловаться воспитательнице: “Марьвасильна, а чего Димка дразнится!”

Ну хочется ему, чтобы все играли по его правилам. Очень хочется. Он считает, что это - по-честному.

Долгие века господства поляков, австрийцев, снова поляков оставили свой неизгладимый след в душах этих людей. Инфантильность или даже какая-то ущербность - вот общее определение мировосприятия галицкого националиста. Отсюда - и обида на весь свет, и агрессивность по отношению ко всем. И стойкая убежденность, что все вокруг их притесняют, что достается им больше всех, что страдают они больше всех, и что история у них самая жуткая...

Отсюда - и нервозность в осуществлении государственной политики, и истеричность во всем, включая науку, эстраду и даже телерекламу, не говоря уже о прессе. И патологическая любовь ко всякого рода перезахоронениям и юбилеям соответствующих перезахоронений. И крепкая вера в силу бюрократии и в силу официального слова. И отсутствие веры в собственные силы, и жалобы, жалобы, жалобы... Не знаю, кто еще в мире так надеется на помощь своей диаспоры в Америке, как галичане. С чего бы?

Это любопытное явление из области социальной психологии, политики и истории не является открытием автора статьи. Об этой ущербности писали многие.

Выдающийся украинский (малороссийский) историк и писатель Пантелеймон Кулиш писал в своей книге “Крашанка” (1882 г.) о некоторых деятелях галицкого национального движения, что они не способны “подняться до самоосуждения, будучи народом, систематически подавленным убожеством, народом, последним в цивилизации между славянскими народами”.

Украинский историк конца прошлого века Анна Ефименко заметила:

“Просветительские европейские влияния легче проникали в отдаленную Малорослую и вообще в Южную Русь, чем в соседнюю Галицию... И не мудрено: национальное самосознание, пригнетенное в течение столетий, не могло окрепнуть сразу, чтобы возвыситься на степень руководящего начала общественной жизни”.

Михаила Драгоманова раздражала набиравшая силу в Галичине в конце прошлого века мода в определенных кругах усиленно обхаивать Россию и прославлять Галичину как “форпост европейской цивилизованности”. Драгоманов писал галицкому этнографу Мелитону Бучинскому в 1872 году:

“... прочитайте Гоголя, Тургенева, Герцена, Некрасова, Белинского, Добролюбова, просмотрите журналы и газеты, бросьте хоть мимоходом взгляд на переводную литературу, задержитесь над педагогической, а потом дома посмотрите критически на галицкие статьи, драмы, повести, стихи, на их сюжеты, формы, идеи сравните популярные книжки галицкие с книжками Ушинского, Водовозова и т.д., тогда и увидите, кто ближе к Азии, к Византии, к средним векам - Галичина или Россия?”

Оговоримся, что характеристики общего толка ни в коей мере не могут касаться в отдельности какого-нибудь выходца из Галичины. Мы высоко чтим прогрессивных деятелей галицкой науки и культуры - и самого гениального из них, Ивана Франко, из работ которого мы почерпнули некоторые из приведенных здесь примеров.

Да и сам Франко не питал иллюзий на счет своих земляков. В 1889 году он написал открытое письмо редакции львовской газеты “Правда”, в котором рассказал о галицкой украинской молодежи, “той несчастной, Богом забытой молодежи, которая при нашей нынешней школьной системе может пройти и проходит всю гимназию и весь университет, и не разу не услышит имен Данте, Шекспира и Дарвина, которая проходит университет, не прослушав ни одной лекции по философии, психологии, истории литератур европейских (кроме немецкой)”.

Еще недавно все, здесь сказанное, могли бы смело определить как оскорбление национального достоинства украинцев, поскольку носители описываемого мировоззрения заправляли на Украине в 1991 - 1994 гг. На выборах памятного 1994-го они бросили все силы на обеспечение победы Кравчука. И проиграли. Ибо выборы однозначно показали: политики из галицкой песочницы - в явном меньшинстве и не могут претендовать на роль представителя всего украинского народа или вещать от имени всей Украины.

Другое дело, что после выборов украинские политики забывают, под какими лозунгами они побеждали. А украинское большинство покорно терпит. Впрочем, это уже грех не только галицкий...

Недавно, отвечая на заданный в нашей газете вопрос о том, что читают сейчас наши читатели, позвонил в редакцию один местный националист и выкрикнул в трубку лишь одну фразу: “Московство” Штепы. Это недавно переизданный ярый руссофобский труд, в котором тщательно изучается суть русского политического поведения и русского национального характера. Таких книг и исследований в истории украинского литераторства и науки есть немало. А много ли на русском языке написано об Украине, украинцах и украинстве?

Дмитрий КОРНИЛОВ