Часть 2. (См. Часть 1)

К началу лета 1659 г. ситуация на Украине напоминала бочку с порохом, к которой уже был поднесен фитиль. Взрыв был неминуем.

Большая армия под началом царского воеводы Алексея Трубецкого увязла под Конотопом, который защищал нежинский полковник Иван Гуляницкий, верный подручный гетмана-изменника Выговского. В стане Трубецкого находилось значительное количество казаков, сохранивших верность Москве. Их возглавлял наказной гетман Иван Беспалый. В Киеве. в соответствии с условиями Переяславской рады, стоял русский гарнизон Василия Шереметева. Выговский несколько месяцев не решался вступить в бой с русскими войсками и ожидал подхода огромной армии крымского хана и польского короля.

В Варшаве в это время бурно проходил сейм, на котором лихорадочно пытались добиться ратификации Гадячского договора, подписанного в сентябре минувшего года. Согласно договору, Украина вновь возвращалась под власть Речи Посполитой. Историк Н. Костомаров утверждает, что Станислав Беневский, польский дипломат, инициатор подписания Гадячского трактата, сумел уговорить сенаторов в Варшаве пойти на ратификацию договора. Но лишь после того, как заверил их в скором возможном нарушении условий трактата, как только Польша окрепнет после целой серии поражений.

В конце июня ситуация заметно изменилась. На Крупич-поле встретились войска Выговского и крымского хана Мухаммед-Гирея. Хан, видимо, имея определенные представления относительно того, с кем имеет дело, потребовал, чтобы сам гетман и его старшина присягнули на верность татарам и поклялись, что будут сражаться с русскими. Многие из участников действа на Крупич-поле за пять лет до этого в Переяславе поклялись в прямо противоположном - присягнули на верность Московскому государю. Впрочем, присягать по два, три, а то и больше раз впоследствии станет здесь правилом.

Утром 29 июня 1659 г. отряды Выговского напали на русский лагерь возле Сосновской переправы под Конотопом. После короткого боя казаки начали беспорядочно отступать к реке. Вслед им бросилась дворянская конница под командованием князя Семена Пожарского, родственника освободителя России в начале 17 века. Эта часть русского войска никогда не отличалась особой дисциплиной. Кроме того, судя по всему, русское командование было введено в заблуждение кем-то из пленных казаков относительно численности войск, подошедших к реке. Так или иначе, но по дворянскому войску в тыл ударила вся мощь крымско-татарского войска. Увязшие в речном песке кони не смогли развернуться.

Кровопролитие было ужасным. Разные источники называют разные цифры потерь: от десяти до тридцати (и даже пятидесяти) тысяч русских воинов полегло в этом бою.

Однако с налета уничтожить всю армию Трубецкого не удалось. Из укрепленного русского лагеря картечью ударили пушки, пешие солдатские полки открыли огонь из пищалей. Татарская атака захлебнулась.

Князь Пожарский, мужественно прикрывавший отступление своего отряда, был ранен и попал в плен. Представ перед торжествующим Выговским и Мухаммед-Гиреем, Пожарский бросил в лицо первому обвинение в измене, а второму - в вероломстве. Когда хан стал бахвалиться победой, князь плюнул ему в лицо. Взбешенный хан приказал отрубить русскому военачальнику голову. Малодушный и недалекий Мухаммед-Гирей имел все основания для того, чтобы лично ненавидеть русских: за полтора десятка лет до Конотопа он уже однажды лишился крымского трона за то, что не смог противостоять усилению военного присутствия России на Северном Кавказе.

Собственно, годовщину - даже не юбилейную - этого самого боя и отмечала впервые украинская националистическая общественность в Конотопе летом 1995 года. “Гетман украинского казачества” генерал-майор Мулява, лидер УРП Мыхайло Горынь, небезызвестный поэт Павлычко в своих выступлениях подчеркивали, что Конотопская битва “как образец военного искусства имеет большое значение для пробуждения национального сознания украинцев”. В селе Шаповаловке, где, как сообщает “Голос Украины”, “был нанесен сокрушительный удар захватчикам”, отслужил панихиду псевдопатриарх Владимир, скончавшийся через несколько дней после этого. А неподалеку был заложен камень под фундамент церкви Покрова Пресвятой Богородицы, которая возводится “в честь славной победы казачьих войск”.

Правда, кроме этого самого кровопролития на Сосновке отмечать больше было нечего.

Русский лагерь под Конотопом был фактически окружен татарской ордой и казаками Выговского. Трубецкой отдал приказ готовиться к прорыву через кольцо окружения. Военные историки полагают, что как раз в организации отхода и проявилось еще раз воинское искусство Алексея Трубецкого. До русской границы предстояло двигаться по открытой равнине, очень удобной для татарских налетов. Русская армия отступала “таборами”, в кольце обозных телег, которые, сомкнувшись, образовывали своего рода передвижные крепости. Из них солдаты ружейным и пушечным огнем отражали наскоки татар. Время от времени телеги размыкались, и дворянская конница выезжала из укреплений для рукопашной схватки с неприятелем.

Три долгих летних дня русское войско отступало к Путивлю. На реке Сейм были наведены мосты. Составленные полукругом телеги образовали предмостное укрепление, под прикрытием которого в полном порядке на правый (русский) берег отошли солдатские и рейтарские полки, дворянская конница, были переправлены все пушки и обозы. Армия была сохранена.

Выговский так и не решился штурмовать Путивль. Ему действительно не давали покоя лавры Сагайдачного и Михаила Дорошенко, он также как и они мечтал о походе на Москву. Но Россия в середине 17 века была уже не той, что в начале столетия, во время Великой Смуты. Выговский, как пишет Самовидец, “орду с козаками выслал в землю Московскую задля здобычи и ижбы пустошили”, а сам отошел к Гадячу, где укрепился верный Москве гарнизон во главе с казацким полковником Ефремовым. Отсюда, из-под Гадяча, Выговский послал польскому королю трофеи, взятые им под Конотопом: большое знамя, барабаны и пушки, чем еще раз подтвердил, кому он служит на самом деле.

Историки расходятся в оценке численности русский войск. Понятно, чем их больше, тем весомее кажутся успехи Выговского. Дмытро Дорошенко (1933) называет цифру “больше ста тысяч”, Орест Субтельный (1988) - упоминает 150 тысяч, а автор официальной версии в “Голосе Украины” (1995) Юрий Мыцык настаивает на 200 тысячах, а то и 360. Он же доводит число убитых русских до 50 тысяч, хотя по русским источникам их было 10 тысяч, по украинским, еще в начале века - 30. С этого времени вроде бы новых документов не нашли, но уж очень хочется хотя бы посмертно еще раз насолить “москалям”. Интересно, что будут писать в следующем столетии?

Практически все украинские историки в связи с общей оценкой Конотопских событий цитируют - прямо или косвенно - Сергея Соловьева, который придавал большое значение проигранному Сосновскому бою. Он писал о том, что Алексей Михайлович собирался бежать за Волгу, что Москва спешно укреплялась, что никогда больше царь не был в состоянии собрать такое сильное войско.

Однако бесстрастный язык документов дворцовых разрядов свидетельствует: Московское государство было весьма далеко от разгрома. Как только стало известно о Конотопских событиях, в Калугу был отправлен гонец с приказом князю Юрию Долгорукому и князю Григорию Козловскому “собрався с ратными людьми, идти на помочь к боярину и воеводе князь Алексею Никитичу Трубецкому с товарищи на крымского хана и на изменники Ивашка Выговского”.

Но подмоги Трубецкому не потребовалось.

Крымская орда вместо того, чтобы идти в рискованный поход в Россию, начала грабить малороссийские города и села. Росло недовольство расположившимися в Чернигове, Нежине, Прилуках польских гарнизонах, посланных королем в помощь Выговскому. Сам Выговский после трех недель “стояния” у Гадяча так и не сумел выбить оттуда мужественно сражавшийся гарнизон, был вынужден с позором отступить.

События 1659 г. не обошли стороной и наш край. В начале года донские казаки организовали на реке Самаре, как известно, начинающейся в Донбассе, засаду и перерезали дорогу трехтысячному отряду татар во главе с Каябеем, спешившим на соединение с Выговским.

Донские казаки вообще оказали большое влияние на события на Украине. Кстати, если до Конотопа Московские власти старались не признавать открыто своих связей с вольным Доном и даже постоянно сдерживали донцов в их стремлении воевать с турками и татарами, то сейчас в своей грамоте на Дон от 28 июля 1659 г. царь просил казаков “чинить над Крымом промысел сколько вам милосердный Бог помочи подаст”.

На Дону всегда лучше, чем в Москве, ориентировался в событиях на Украине. Еще до получения этой грамоты около двух тысяч казаков на 30 стругах вышли в море и опустошили крымское побережье от Керчи до Балаклавы. Чуть позже они появились даже под Константинополем. Союзник Выговского крымский хан, естественно, заспешил домой. Руководил походом казаков совсем еще молодой атаман войска Донского Корнила Яковлев, впоследствии вошедший в историю как человек, арестовавший Степана Разина.

Малороссийский народ был вынужден браться за оружие. Непрерывные стычки и столкновения превратили этот некогда цветущий край в пустыню. Сам Выговский писал польскому королю, что левобережные города “зарастают крапивой и окончательно уничтожены”. Современник-поляк описывал все происходящее как “страшное вавилонское столпотворение”: “Одно местечко воюет против другого, сын против отца, отец против сына”. Напомним, что кроме небольшого отряда Шереметева, блокированного в Киеве, других русских войск в тот момент на Украине не было. Трубецкой стоял на границе, под Путивлем.

На Левобережье началось открытое восстание против Выговского. По призыву переяславского полковника Тимофея Цецюры, народ расправился с поляками, расположившимися в левобережных городах. За один час было перебито пять полков. Их командир, соратник Выговского, Юрий Немирич, автор текста Гадячского договора, пытался бежать, но под Нежином был забит до смерти восставшим народом. На сторону восставших перешли авторитетнейшие казаки - соратники и родственники Богдана Хмельницкого Василий Золоторенко и Яков Сомко.

Из Нежина Цецюра отправил гонцов к Трубецкому в Путивль с призывом идти на помощь восставшим. Уже через короткое время армия Трубецкого торжественно вступала в Нежин.

В этом месте канадский историк Субтельный, ставший весьма популярным в последнее время, допускает еще одну ошибку, говоря, что Трубецкой прибыл на Украину с “новым войском”. Нет, это была все та же русская армия, якобы, уничтоженная под Конотопом два месяца тому назад.

Очевидно что публике, собравшейся в Конотопе этим летом, кроме гибели тысяч русских воинов, праздновать было нечего. Антирусские силы на Украине после трагедии ничего для себя не выиграли. Россию ослабить не удалось, похоронить решения Переяславской Рады 1654 года - тоже. Конотопскую битву вряд ли можно даже рассматривать как победу украинского оружия. Основную часть сил, выступивших против армии Трубецкого, составляли татары. А основную часть собственной войск Выговского составляли польские, немецкие и др. наемники. С другой стороны, украинский историк Дмытро Яворницкий, не чуждый самостийнических идей, тем не менее в своей “Истории запорожских казаков” армию Трубецкого называет объединенной русско-украинской, указывая на тот факт, что против Выговского сражались верные Москве казаки во главе с наказным гетманом Иваном Беспалым. Какое же кощунство - якобы украинские патриоты отмечают годовщину этой трагедии как великий праздник.

Эти псевдопатриоты тщательно замалчивают то, что украинский народ был категорически против Выговского. Когда 24 августа (любопытная дата) 1658 г. русский гарнизон Василия Шереметева под Киевом рассеял войска Выговского, пытавшиеся выбить русских из города, взятые в плен казаки признавались Шереметеву, что они “под Киев пришли по большой неволе; старшины де их высылали, бив, а иных и рубили”. Без наемников Выговский не правил бы ни единого дня. Польский посол Беневский писал о гетмане, что он, “заручившись допомогою татарского войска... задумал одними тиранскими способами заставить казаков покоряться, иначе бы не мог удержаться”. Даже вовсю выгораживавший Выговского историк Дмытро Дорошенко вынужден жаловаться, что крымский хан оставил Выговскому каких-то 2-3 тысячи татар, бросив его один на один с восставшим народом.

Когда Выговский угрожал восставшему против него Мартыну Пушкарю неблагословением киевского митрополита, Пушкарь ответил: “Неблагословение ваше пастырское должно пасть га главы изменников, приемлющих неверных царей, а мы признаем своим властелином одного только царя православного”. Беневский сообщал о настроениях запорожских казаков: “Запорожцы... хотят служить царю; послов, которых Выговский послал к хану, перехватили и утопили, а своих послов с письмами Выговского хану послали в Москву, предостерегаючи Москву царя, что Выговский изменяет царю”.

Факт глубокого традиционного раскола украинского общества на меньшую - антимосковскую - и большую - промосковскую - партии всегда упорно замалчивается украинскими историками, политиками, политологами. Между тем, он уже явственно проглядывался в эпоху Выговского. Поляк Андрей Потоцкий доносил польскому королю: “Не соизвольте королевская милость ожидать для себя ничего доброго от здешнего края. Все жители западной стороны Днепра скоро будут московскими, ибо перетянет их восточная сторона”.

Сам Выговский прекрасно сознавал, что противостоит ему не просто Москва, не просто смутьяны, но значительная часть украинского народа. В феврале 1659 г на старшинской раде Правобережья в Чигирине Выговский “запевне видел разделившуюся на два” Украину, “едну при своей стороне, а другую при Безпалого зостаюючую”. И предложил, как пишет летописец Самойло Величко, “оружием военным непослушную себе сегобочную Украину привести до соединения и единомыслия”.

С тех пор желающих военным путем ввести единомыслие на Украине не перевелись... Они усиленно стремятся пересмотреть решения Переяславской рады. В этом плане события 1658-1659 гг. на Украине, завершившиеся второй Переяславской радой, пожалуй, еще более важны, чем первая рада, ибо определяют предпочтения украинского народа. Эти события четко показывают, что союз с Россией не прихоть Хмельницкого, не временная уловка, а однозначный и на века выбор Украины.

Показательна дальнейшая судьба участников Конотопских событий. Выговский через пять лет после этого будет обвинен своими хозяевами поляками в измене и будет расстрелян. Полковник Гуляницкий, защищавший Конотоп от войск Трубецкого, также будет арестован поляками и заключен в Мариенбургскую крепость. его дальнейшая судьба неизвестна.

Армию Алексея Трубецкого 7 декабря 1659 г. торжественно встретят в Москве. 23 февраля следующего года в Золотой палате Кремля Трубецкой примет высшее знаки царской милости. Конотопская неудача будет забыта. В бурной биографии выдающегося военного и политического деятеля России будет еще одна - пожалуй, самая важная страница - в 1672 г. Алексей Никитич Трубецкой станет крестным отцом будущего императора российского Петра Великого.