В.Копыстянский

Возможно ли отделение Украины от России?

“Боже, утверди, Боже, укрепи, чтобы мы во веки были едино”.

(Переяславская Рада, 1654 год) !

Хотя Россия отличается чрезвычайной пестротой племенного состава, однако главное ядро населения составляют русские. Их насчитывается около 2/3 всего населения, то есть 65,3 %, следовательно, около трети (34,7 %) падает на народности нерусские. Ввиду того, что эта треть многоязычна (около 140 народностей), и в случае восстановления польского государства процент нерусских народностей значительно понизится, так как придется исключить еще 9 миллионов поляков, то есть 6 %, сравнение России по ее этнографическому составу с лоскутной Австро-Венгрией не выдерживает строгой критики.

Итак, ядром российского государства является русский народ, который, несмотря на некоторые вполне естественные различия, дающие повод к научному подразделению на малорусов, великорусов и белорусов, как в антропологическом, так и в лингвистическом отношении составляет одно целое.

В малорусском населении тот же племенной состав, что и в великорусском, с незначительным только перевесом славянского элемента над финским. Этим антропологически, то есть по своей природе, исчерпывается все русское население европейской России. Украинцев здесь нет. Их нет ни в живых экземплярах, ни в кладбищенском населении, нет ни на земле, ни под землей.

Если бы череп украинца, взятый с кладбища в России или на| Украине, дали в руки любому антропологу, он бы признал череп просто за русский.

Одной из крепких уз, связываюших русский народ, является православная вера. Ее исповедует русский народ на протяжении своей тысячелетней исторической жизни. Православная вера сплелась так тесно с русскою народностью, что часто еще ныне, особенно в западных окраинах, она отождествляется с русскою народностью. В течение веков были попытки расколоть русский народ в религиозном отношении, но история наглядным образом свидетельствует, что церковную иезуитскую унию можно было насадить только путем обмана и насилия. Этой идеей, по большей части ради своих личных выгод, соблазнялись только верхние слои русского народа, для народной массы идея церковной унии всегда была чуждой. Во всех областях, в которых падала польская власть, одновременно быстро исчезала уния. Остатки унии еще сохранились в Галичине. Но и тут всегда жила традиция православия, на что указывает довольно сильное православное движение до войны, принявшее, в особенности в нынешнюю освободительную войну, характер стихийного явления.

Наиболее ярким и существенным

показателем национальной особности является язык. Факт целости и единства русских наречий (белорусского, малорусского и великорусского) в смысле принадлежности их к одной диалектической группе, считается в современной науке истиной, не требующей доказательств.

Известный знаток И. И. Срезневский говорит следующее о русском языке и его наречиях: “Давние, но не испоконные черты, отделяющие одно от другого наречия северное и южное — великорусское и малорусское, не столь уже давние черты, разрознившие на севере наречия восточное — собственно великорусское и западное — белорусское; а на юге наречия восточное — собственно малорусское и западное карпатское — еще новые черты отличия говоров местных, на которые развилось каждое наречие русских. Конечно, все эти наречия и говоры остаются до сих пор только оттенком одного и того же языка и нимало не нарушают своим несходством единства русского языка и народа. В такой же категорической форме высказывается по этому вопросу также А. И. Соболевский. “Русский народ,—читаем в его лекциях,—как в антропологическом, так в лингвистическом отношениях представляет единое Целое. <...> Если есть полное основание видеть в современном Русском языке один язык, то об единстве древнерусского языка, например IX века, когда различие между русскими говорами не было сколько-нибудь значительно, не может быть даже и вопроса.Вследствие этого мы излагаем не историю отдельных русских наречий и говоров, а историю всего русского языка”.

Известный ученый академик И. В. Ягич взаимные отношения русских наречий определил следующим образом: “Что все русские наречия в отношении к прочим славянским языкам составляют одно целое, отличающееся многими значительными чертами внутреннего единства, это для языковедов не представляет спорного вопроса”.

Немудрено, что при выводах таких научных исследований бессильным чувствует себя даже столп современного украинского движения Грушевский, который на этот важный вопрос умел найти только ловкий и уклончивый ответ...

Общее имя “Русь”.

Историческим и национальным именем как для великороссов, так и для малороссов было и осталось до сих пор имя “Русь”, “русин”, “руснак”, “русский”. М. Грушевский доказывает, что это имя вышло из “Украины”, то есть Киевской земли. Следовательно, исторические права на это имя имеют прежде всего малороссы. “Отсюда несомненно вышло имя Руси, хотя мы не можем удовлетворительно объяснить его происхождения. Древнейшие источники прилагают имя "Русь" специально к земле Полян, название "русина" к полянам, хотя с образованием Киевского государства это имя прилагалось также в более широком смысле и к целому этому государству, и ко всему восточному славянству, входившему в состав Русского государства”. За пределами русского государства имя “Русь”, русин, “русский” для своего национального самоопределения сохраняет еще до сих пор та часть малорусского населения, заселяющего Галичину, Буковину и Угорскую Русь, которая волею судеб еще эде вошла в состав русского государства. Первые двигатели национального возрождения Галицкой Руси в 1830 годах, такие как Маркиан Шашкевич, Иван Вагилевич и Яков Головацкий, начиная свою национальную работу, особенно сильно подчеркивали свое русское происхождение:

Руска мати нас родила,

Руска мати нас повила,

Руска мати нас любила.

Буковинский поэт Исидор Воробкевич в своем стихотворении “Що старый Прут каже” тоже употребляет имя “Русь”:

Скажи ж нам, Пруте, престарый,

Ты знаешь не одно,

У тых прекрасных сторонах

Хто проживав давно?

Струями Прут нам каже так:

“Тут с поконвику жив

Тот сын, що матерь Русь святу

Над все, над все любив”.

Имя “Русь”, “русин”, “русский” — в зарубежной Руси так глубоко вошло в сознание народных масс, что вырвать его из употребления не смогли ни вековой гнет со стороны Польши и Австрии, ни новейшие попытки украинской партии. Этого факта не могут отрицать даже самые видные представители современного украинского движения. “Я напоминаю еще раз,— пишет Грушевский,— что в Галиции удержалась и доселе традиция русского имени, и тут и поляки, и русины называют “русскими” язык и племя украинское (в отличие от великорусского или российского)”. Видный украинский политический деятель в Галичине Лонгин Цегельский считал безнадежной попытку навязать населению Галичины имя “украинского” вместо “русского”. В изданной во Львове в 1907 году брошюре на поставленные себе вопросы: “Что же делать нам, галичанам? Отбросить ли нам целиком слово "Русь", "русин" и принять имя "Галицкая Украина" и "галицкие украинцы", чтобы именем не отличаться от 30-ти миллионного закордонного нашего народа”, автор дает следующий ответ: “Мы, галичане, не находим возможности отказываться от имени "Русь и русин", так как, употребляя в слове и письме эти названия, мы знаем хорошо, что эти слова обозначают то же самое, что “Украина” и “украинский-украинец”, мы знаем, что “Русь” и “Украина” то все одно, що то одно, що то одна та сама земля, так само як “Русины” и “Украинци” то оден и той же нарид”.

Неумолимая историческая и настоящая действительность заставила убеждения украинцев употреблять в Галичине имя “Русь”, хотя они старались всякими способами убедить население в том, что употребляемое ими имя “русский” принадлежит исключительно малороссам.

Указанные нами факты свидетельствуют о том, что малоросс пронес через свою тысячелетнюю историю свое национальное имя “русский” и стойко и крепко сохранял его по сей день, но он даже претендует на первенство и право называться русским и в этом отказывает великороссам. На этот спор из-за имени “русский” между южанами и северянами еще в 1830 году обратил внимание Ю. Венелин: “Весь русский народ — так как он есть ныне, по огромности своей (удивительная вещь!) разделился только на две ветви (между тем как другие народы распались на многие отрасли); этих ветвей иначе назвать нельзя, как только по местоположению. Северною и Южною Русью или, иначе, Северянами и Южанами. Главное условие разделения одного и того же огромного народа на две ветви было во взаимном постепенном уклонении в языке. Это уклонение называется наречием; отсюда наречие северное и южное. Так только понять то и другое можно-так только то и другое называть должно”. Далее Венелин отмечает что “каждая из ветвей признает русскою в сущности только себя”. По убеждению московского простолюдина, малоросс уже не русский, а поляк, или хохол, или литва, или казак, или украинец или что-либо похожее — словом, он не свой. Точно так же южане в свою очередь, не допускают северян участвовать в россизме,— как ни называй себя русским, все-таки он не русин, а москаль, липован или кацап. По мнению южан, настоящая Русь простирается только до тех пределов, до коих живут южане, а все прочее Московщина. Этот спор из-за имени Руси между южанами и северянами напоминает нам спор между двумя родными братьями, которому из них предложить право носить фамилию отца. Беспристрастный судья, опираясь на фактические данные, не мог бы вынести другого решения, как только признавая право на фамилию за одним и другим. К такому же логическому заключению должен прийти каждый здравомыслящий человек при решении вопроса, кому принадлежит имя “Русь”, “русский” — южанам или северянам.

Сознание единства русского народа получило свое развитие вследствие общей исторической жизни малороссов и великороссов. В начале возникновения русского государства не существовало понятия “Малороссия” и “Великоросс”; был отдельный русский поток, который развивался во все стороны, становясь все глубже и глубже. Лишь в 13 столетии нашествие татар, а вслед за тем поляков и литовцев, временно разбило одноцельный русский поток на два рукава.

Большая часть русской земли, так называемая “Великороссия”, оказалась под игом татарской орды. В продолжение двух столетий она точила меч, которым окончательно ниспровергла татарское иго и в конце 15-го столетия получила полную независимость. В худшем положении очутилась юго-западная и западная Русь. Дольше всех южнорусских земель Галицко-Волынское княжество сохранило свою политическую независимость. В начале 14 столетия галицко-волынский князь Юрий I титулует себя в одной грамоте (Dex totius Russiae Minoris) князь всея Малой Руси. Под названием Малая Русь константинопольские патриархи стали разуметь всю южную Русь в противоположность Великой Руси — Московской.

Судьба Малой Руси известна. Она вошла частью в состав литовского, частью же польского государства. Бывший центр русской земли Киев естественным образом стал окраиной польского государства. Гонения и преследования, каким подверглось малорусское население в пределах Польши в религиозном и экономическом отношениях, вызвали ряд казацких восстаний, средоточием которых явились окраины польского государства, “Украина”, то есть Киевская Русь. Последствия казацких, народных восстаний отразились на судьбе не только польского государства, но и всей восточной Европы. Богдан Хмельницкий повернул колесо истории опять в сторону политического объединения Руси. На Переяславской Раде, состоявшейся в 1654 году и проложившей путь к созданию великой России, громко прозвучал могучий народный клич к единению, сделавшийся путеводной звездой в развитии новейшей русской истории: “Боже, утверди, Боже, укрепи, чтобы мы во веки были едино!” Прошло одно столетие, и последствия постановления Переяславской Рады сказались во всем своем объеме. Польское государство пало, на его развалинах выросла могучая Россия. Почти все малорусские земли вернулись в лоно матери-Руси. Одна только Прикарпатская Русь (Галичина, Буковина и Угорская Русь) по неблагоприятным политическим обстоятельствам еще до сих пор не дождалась своего освобождения, заменив польское иго австрийским владычеством.

С воссоединением Малой Руси с Великой Русью разорванный одноцельный поток русской жизни опять вошел в одно глубокое русло, и названия “Малороссия” и “Великороссия” ныне имеют только историческое значение. Представители Южной Руси (Киевско-Могилянская Коллегия, Мелетий Смотрицкий, Симеон Полоцкий, Степан Яворский, Дмитрий Митрополит Ростовский и другие) сыграли важную роль в духовной русской жизни, и смело можно сказать, что в выработке общего литературного языка участвовала вся этническая Русь. Самым ярким выразителем слияния малорусской и великорусской ветвей в духовном творчестве всего русского народа является Н. В. Гоголь. Он писал в 1844 году в письме к А. О. Смирновой следующее:

“Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа:хохлацкая или русская, потому что это, как я вижу из письма вашего, служило одно время предметом ваших рассуждений и споров с другими. На это вам скажу, что я сам не знаю, какая У меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни Русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой — явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории из прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собой нечто совершеннейшее в человечестве”.

Автор известной статьи “Две русские народности” Николай Костомаров в 1861 году писал следующее: “Ни великоруссы без малоруссов, ни последние без первых не могут совершать своего развития. Одни другим необходимы; одна народность дополняет другую и чем стройнее, уравнительное, взаимодейственнее будет совершаться такое дополнение, тем нормальнее пойдет русская жизнь. Шевченко, как поэт народный, чувствовал это и уразумел и оттого-то его понятия и чувства не были никогда, даже в самые тяжелые минуты жизни, осквернены ни узкою, грубою неприязнью к великорусской народности, ни донкихотскими мечтаниями о местной политической независимости: ни малейшей тени чего-нибудь подобного не проявлялось в его поэтических произведениях”.

Поднимая восстание против польского владычества и добровольно присоединившись к Великороссии, население юго-западной Руси стремилось освободиться от польского господства и социального гнета, чтобы вместе с остальным русским миром, в рамках своего русского государства найти более подходящие условия для своей национальной жизни. В борьбе за попранные святейшие как национальные, так и религиозные чувства закалялась русская стихия в Малороссии. Вековой чужеземный гнет вызвал не только физический отпор, проявившийся в казацких войнах и гайдамацких восстаниях, но, встряхнув до глубины народную душу, способствовал развитию и углублению национального русского самосознания. “Что я щирий "Малороссиянин", и теперь, как прежде и буду дальше до смерти,—писал в 1850 году Максимович к Погодину,— это очень естественно; я не от рода варяжска, а от малороссийского,— и люблю Малороссию, люблю язык ее народа и песни его, и его историю, как во времена княжеские, от Аскольда до Симеона, так во времена гетманские, от первого гетмана до Разумовского, что я люблю наш первопрестольный Киев больше, чем ты, это так естественно, ибо, питая к нему любовь общерусскую и ближайшую к нему любовь малороссийскую, я люблю его еще как родину моего рода; там на горах лежат кости прадеда моего, и его прадеда, Максима Печорского у меня теперь болит сердце, когда читаю в Киевской летописи "грабили за два дня весь град, Подолье и монастыри". Мне досадно и на всех последующих разорителей Киева”.

Измученное и материально обнищавшее, но с закаленной в тяжелых страданиях русской душой и с великими задатками единения, население почти всей Малороссии (без Прикарпатской Руси) вошло в состав России. Русское правительство обязано было предоставить простор для этого стихийного тяготения народной массы к единению не только путем внешнего присоединения Малороссии, но прежде всего заботой о том, чтобы устранить все причины недовольства народной массы под польским владычеством, и, обласкав наболевшую в течение веков народную душу, способствовать скорейшему духовному объединению двух еще недавно политически разобщенных отраслей русского народа. Однако малорусское население, дождавшись своего политического воссоединения с Россией, жестоко было обмануто в своих надеждах и испытало горькое разочарование. Мы, как любят выражаться ныне, пишет Аксаков, купили малороссийские земли ценою русской крови, но купивши ценою крови внешнее обладание, мы за очень дешевую цену (цену похвал нашей гуманности, космополитизму и либерализму) уступили нравственное обладание над ними Польше, польскому элементу ... Край, в продолжение веков силою своих русских элементов тяготевший к России, по присоединению к России ополячился так, как в продолжение веков не могли ополячить его поляки.

В чем причина этого неудачного поворота событий?

Воссоединение Малороссии с Великороссией происходило в то время, когда последняя в своем внутреннем развитии стала на распутье, приведшем окончательно к переносу столицы в Петербург. Петр Великий хотел непосредственно сблизить Россию с Западной Европой, но дело, вопреки его пожеланиям, пошло иначе. Сквозь прорубленное окно ворвались в Россию широкие струи иностранных влияний, которые вполне заполонили русскую душу, оторвали ее от русской народной почвы. В русской истории начался Двухсотлетний петербургский период, ознаменовавшийся полным разрывом русских верхов и народных низов и продолжавшийся почти до нынешней великой войны. Русская интеллигенция, выросшая и воспитанная в этот последний петербургский период под влиянием Западной Европы, переживает настоящую духовную трагедию.

Яркую характеристику русской интеллигенции в новейшее время дал проф. Ключевский: “Это люди воспитанные на иностранный лад, у них нет отечества; к русской жизни они относятся с величайшим презрением уже потому, что не знают ее, никогда ее не видели”. Причину такого уродливого явления в русской жизни проф. Ключевский объясняет следующим образом: “Русская действительность создавалась без всякой связи с западноевропейскими идеями; русские народные понятия текли не из тех источников, из которых вытекают идеи французской литературы. Русский человек вращался в русской действительности, на его плечах тяготели факты русского прошлого, от которых он никуда не мог убежать, ибо эти факты находились в нем самом, а ум его был наполнен содержанием совсем иного происхождения, заимствованным совсем из другого мира. Это очень неестественное положение. Обыкновенно общество и отдельные лица, вращаясь среди внешних явлений и отношений, для оценки их имеют и свои понятия и чувства, но эти понятия и чувства родственны по происхождению с окружающими явлениями и отношениями. Значит, в каждом правильно сложившемся миросозерцании факты и идеи должны иметь одно происхождение и только при таком родстве могут помогать друг другу... Русский образованный ум в 18 столетии стал в трагикомическое положение: он знал факты одной действительности (русской) и питался идеями иноземными. Вот когда зародилась умственная болезнь, или умственный недостаток, который, если угодно, тяготеет потом над целым рядом поколений, если мы только не признаемся, что он тяготеет и над нами. Недостаток этот заключается в том, что наши идеи не имеют ничего общего с нашими наблюдениями. Мы знаем свои явления, но обобщения, которые мы знаем, взяты из других явлений: мы знаем русские факты и нерусские идеи... Непонимание действительности всегда развивалось в более горькое чувство, в отвращение к непонятной русской действительности. И чем успешнее русский ум усваивал себе чужие идеи, тем скучнее и непригляднее казалась ему своя действительность. Она была не похожа на мир, из которого выросли идеи, он никак не мог примириться с родной обстановкой, и ему ни разу не пришло в голову, что должен улучшить эту обстановку упорным трудом, чтобы приблизить ее к любым идеям; что идеи только цвет, украшение, которое является результатом упорного труда поколений. Почувствовав отвращение к родной действительности, русский образованный ум почувствовал себя одиноким в мире. У него не стало почвы, та почва, на которой он стоял, совсем не давала ему таких цветов; а образованный человек не знал, куда деться. Тогда им овладела та космополитическая беспредельная скорбь, которая так пышно развивались в нашей интеллигенции 19 века... Ни идеи, ни практические интересы не призывали их к родной почве.Русский человек старался стать своим между чужими, а только тановился чужим между своими. В Европе в нас видели переодетого м-европейски татарина, а в глазах своих он казался переодетым французом”.

Неудивительно, что русская интеллигенция, под влиянием западноевропейской культуры порвавшая связь с народными низами, всегда, в течение XX века, весьма чутко относилась к страданиям чужих народов. Но в то же время во имя космополитических идей приносила в угоду инородцев насущные интересы своего многомиллионного русского населения. При таком положении вещей в политически освобожденной от польского владычества Малороссии в течение 70 лет, с 1793 по 1863, прекрасно чувствовали себя только бывшие господа поляки и новые гости немцы, которых русское правительство любезно пригласило для заселения “освобожденных” малорусских земель. Началось мирное завоевание Малороссии поляками и немцами при содействии русского правительства. Уже Павел Петрович на всем пространстве присоединенных областей дал силу литовско-польскому законодательству и даже позволил собирать сеймики для выбора вместо предводителей дворянства, маршалов и других чиновных людей. Вопреки стихийному стремлению русского населения к переходу из унии в православие, он восстановил униатскую епископию, но при том он не дал униатам ни митрополита, ни самостоятельного управления, а подчинил их управлению устроенной тогда римско-католической коллегии. В это центральное управление, которому подчинены были униаты, Павел не допустил никого из униатов. Этим решением униаты не только отдавались во власть латинян, но обрекались на переход в латинство. Такую же политику продолжал вести его сын Александр I. В 1803 году образован был Виленский учебный округ из восьми губерний (Виленской, Гродненской, Минской, Могилевской, Киевской, Подольской и Волынской), то есть из областей, присоединенных от Польши при разделах последней. Попечителем этого округа состоял личный друг императора Александра I князь Адам Чарторыйский, ревизором же училищ в губерниях Киевской, Подольской и Волынской был друг попечителя Тадеяш Чацкий. В Кременце состоялось в 1805 году открытие классической гимназии, переименованной в 1819 году в лицей. Как далеко шла полонизация Малороссии посредством школы, свидетельствует о том следующий факт: Когда во время польского восстания 1831 года получен был указ о закрытии лицея, там не нашли ни одного ученика: все ушли в повстанцы. В Уманском училище Киевской губернии учителя-поляки учили, что Россия за Днепром, а здесь Украина населенная особой ветвью польского народа — украинской. Таким образом с утверждением русской власти казацкие и гайдамацкие бунты уже перестали пугать поляков. Казаки превратились в надежную стражу польских панских резиденций. Панско-казацкий виршеслагатель Т. Падура пел в 1-ю четверть 19 столетия: “Не бойтесь, лядские дети, пейте вино у стола, теперь можно вам сидеть, как под крылом ангела”. При таких обстоятельствах польские поэты, конечно, воспевали Украину в своих стихотворениях. В то время, когда Украина для коренного русского населения была адом, для польского поэта Богдана Залесского она была лучше рая:

“Боже лзами модлье циебье —

Як умрем, дай ми Украине в ниебье”!

Превосходно чувствовали себя также новые гости-немцы, которые по любезному приглашению русского правительства в XVIII и XIX веке, как вороны, налетали на Малороссию. Немецкая колонизация Новороссии открылась манифестом Екатерины 2-й 4 декабря 1762 года, колонизация же юго-западного края (Киевской, Волынской и Подольской губерний) продолжается с 1791 года. Из-за границы двинулся в Россию, по выражению Клавса, всяческий сброд: пьяницы, лентяи — одним словом, отбросы человечества. Лишь с 1804 года правительство решило принимать колонистов с выбором. Находясь в привилегированном положении, немцы в течение одного столетия захватили самые лучшие земли, сделав русских крестьян своими батраками. Достаточно вспомнить, что ныне в Херсонской губернии около 90 десятин приходится на одну немецкую семью, между тем как наше коренное русское население должно довольствоваться часто одною или двумя десятинами на душу. На острове Хортице, где когда-то была Запорожская Сечь, уничтоженная Екатериною Второю в 1775 году, теперь немецкая колония и слышна почти исключительно немецкая речь. Там, на Хортице, в 1788 году поселились менониты, отказывающиеся нести военную службу, а потомки Тараса Бульбы превращены в безземельных батраков. Это поистине трагическое положение коренного русского населения ярко обрисовал Т. Шевченко в своем “Послании до живых и мертвых”.

Но немцы не ограничились только материальной эксплуатацией малорусского забытого и забитого населения, но начали развращать народную душу, распространяя штундизм и онемечивая беспомощное русское население. На эти ненормальные отношения в Малороссии русское общество совершенно не обращало внимания. Оно не имело даже ясного представления о том, что такое Малороссия — польская ли, русская ли земля. Правда, при Николае Первом провозглашено господство так называемой “официальной народности”. Легко и привольно чувствовали себя только инородцы, русские же люди страдали тяжело, нередко с горькой иронией высказывавшие положение “быть произведенными в немцы”. Русские чиновники обязаны были стоять на страже русских интересов в юго-западном крае, но, как говорит И. С. Аксаков, “редкий начальник и в особенности начальница в западном крае могли устоять против ежедневного натиска польских просьб и домогательств, предъявляемых панами-грабями и грабинями — большею частью на французском языке, с приемами настоящих европейцев:

да вообще известное дело, что русский, когда говорит о России по-французски, чувствует себя будто в общении со всей интеллигенцией человечества и относится к своему русскому как-то извне, свысока, со стороны — делается, одним словом, податливее в охранении русских интересов. Французские просьбы польских панов не могли, разумеется, не перевешивать грубого дзякания белорусского просящего народа”.

Лишь польские восстания в 1830 и особенно в 1863 году заставили русское общество вспомнить о том, что Киев и Малороссия все-таки не польский, но русский край. Драгоманов рассказывает, что на студенческой сходке в Киеве в 1860 году один украинец сказал: “История показывает, что здешний край не Польша” — на что студент поляк воскликнул: “Не история, а Устрялов”. Восклицание было покрыто аплодисментами поляков, которые заглушили замечания другого украинца. Вспомнили о том, что существует Холмская Русь и после многих мытарств наконец выделили ее из состава Царства Польского. “Только в 1914 году под гром пушек русское общественное мнение натолкнулось на зарубежную Прикарпатскую Русь”. Открытие Прикарпатской Руси было настолько неожиданным, что еще до сих пор в России сомневаются в действительности этого факта, несмотря на то, что миллионная русская армия многократно исколесила всю Прикарпатскую Русь (Буковину, Галичину и Угорскую Русь) и наглядным образом убедилась в существовании живого обломка русского народа вдоль Карпатских гор. Хотя во многих появившихся брошюрах книгах и газетных статьях обриеованы бурная русская жизнь, протекавшая в этой стране, и героическая борьба за русские идеалы участие русского общества в судьбе той земли еще до сих пор более чем равнодушно. Даже в нынешний момент, когда многих русских волнует вопрос о будущем Эльзас-Лотарингии, Армении, Бельгии и т. д., на столбцах русских газет царит преступное молчание о судьбе Прикарпатской Руси. С одной стороны, громкие фразы о свободе, равенстве и человеколюбии, с другой же стороны— полное забвение своих русских, национальных интересов.

Это еще и ныне господствующее миросозерцание русской интеллигенции нашло полное осуждение в стихотворениях Т. Г. Шевченка.

Это безотрадное положение малорусского населения, в особенности в первую половину 19 столетия, под русским владычеством отметил Ю. Венелин. “Высшее общество (понимаю образованное) несравненно малочисленное у южан, нежели у северян, ибо оно состоит большею частью из поляков, посему южане, если исключить Украину и Новороссию, не имеют собственного литературного голоса; во всей южной и западной Руси вся Русь разжалована в крестьянство; вдоль и поперек все немо и тихо между жителями;

разве только на вопрос западного путника скажет крестьянин окрестностей Гродна, Бреста или Замостья, возвращающийся с панщины, что он русин и что язык и вера его русская, не говоря уже о Волыни, о Подолье. Чувствуя свое унижение, для южанина-русака нет силы, нет удовольствия в его собственном имени, имени "Русь". Это слово в тех странах веками унижено до земли, русин в средних и высших тамошних обществах значит не что иное как только босый, бритоголовый раб. Русин не называет матери родины своей по имени; он о ней знает только по преданию, он даже не имеет права называть Русь своею матерью — одни только поляки шумят о ней. Русь — отчизна поляков.

Бездна разочарования охватила малорусское население после присоединения его к России. “Россия возвратила себе русские земли,—писал в 1870 году Н. Костомаров,—сбылись заветные желания многих поколений и как страшно был обманут, как поруган в своих ожиданиях этот бедный народ, давний страдалец. Россия оставила его под ярмом тех же панов-ляхов, которых он ненавидел и от которых искал спасения; и долго, долго суждено было ему терпеть прежнюю долю”. А какова была эта доля, явствует из народной песни, записанной Костомаровым на Волыни.

Пооблизли волам шеи, бидним людям руки...

Ой ярини по пивторы, а зимини копу,

А в вечери, по вечери та на варту стати!

Вот где, говорит Н. Костомаров, настоящая история, правдивая история народной жизни, которая катилась незаметно для профессоров, академиков, членов исторических обществ, история совсем несогласная с тем, что мы слыхивали от наших пиитов, риторов, педагогов. Нам воспевали торжество верного росса над кичливым ляхом, а русский народ пел о том, как кичливый лях-эконом бил верного росса-холопа нагайками; нам восхваляли мудрость, человеколюбие и попечительность наших властей в такое-то и такое время, а народ пел, что от тяжкой, чужой, невольной работы, при горьком обеде у него облезла на руках кожа; у его волов стерлась шерсть на шее от неснимаемого ярма. В нас возбуждалось патриотическое умиление при мысли о том, что русский народ, долго находившийся под гнетом Польши, воссоединился со своим древним отечеством к великой его радости, а этот русский народ говорил, что для него все равно—Россия ли или Польша, словно две тучи: “одна черная, другая сизая”, солнце же для него не показывалось; нас в школах заставляли содрогаться при описаниях гонений и поруганий, какие чинили поляки над православною верою, а народ в своих песнях, никому, кроме его неведомых и непонятных, заявлял о том, что и теперь православные церкви стоят пустыми, потому что паны-ляхи гонят его на работу в воскресные дни. Так делалось почти 70 лет в империи, которая считалась русскою, православною и гордилась своею силою”.

При таких весьма тяжелых обстоятельствах мысль, вполне естественно, возвращалась к тем временам, когда народу было лучше, когда он проявлял свою силу. Традиция казацких войн, в которых малорусское население обнаруживало свои героические усилия, жила в памяти народной массы и в его песнях окружалась ореолом славы. Печаль о славном прошлом переходит в ненависть к русскому правительству, которое умело только разорить очаг народной славы, Запорожскую Сечь, но не принесло никакого реального облегчения. “Була Польша, була Польша, та стала Россия”,—пел народ в своих песнях, а поэт, вышедший из народа, истинный

сын крестьянского горя, Тарас Шевченко, свою накопившуюся горечь направил против народного героя Богдана Хмельницкого за что он проложил путь к объединению Малой Руси с Великой.

Надежды на скорое духовное объединение малорусской и великорусской ветвей не осуществились. Малорусское население оказалось еще в худшем положении и более чутко чувствовало это горе, ибо оно имело право ожидать лучшей доли от русского правительства. В то время, когда великорусские патриоты ищут выхода из создавшегося положения в усвоении и осуществлении либеральных западноевропейских идей, когда они совершенно потонули в социализме и интернационализме, малорусы входят всею душою в узкий, местный малорусский патриотизм. Малорусские поэты скорбят об участи своего народа, обращаются к нему, тщательно собирают его песни и стараются усвоить речь простонародия и ввести ее в литературу. Сознавая вполне, что причина неотрадного положения кроется в политическом режиме, они стараются разрушить существующий политический строй. В 1846 году Костомаров, Шевченко и Кулиш образовали тайный панславистский республиканский кружок под именем Кирилло-Мефодиевского братства и в основу программы положили федерацию автономных славянских штатов. В программе этого братства отмечались такие пункты, как уничтожение рабства во всех его видах, упразднение сословных преимуществ, осуществление веротерпимости и религиозной свободы, свободы мысли и печатного слова. Вместо того чтобы расследовать и устранить причины зарождающегося недовольства массы, русское правительство ограничилось преследованием основателей Кирилло-Мефодиевского общества и предпочло бороться с украинофильским движением административным порядком, тюрьмой, ссыпкой и запретом, наложенным на малорусскую речь. Такая политика правительства, конечно, не только не смогла подавить начавшееся движение, но, наоборот, усилила и ускорила

ход мысли о создании “самостийной Украины до Карпат”, Кучка людей начала кипучую деятельность для подготовки материала под

новое здание “самостийной Украины”. Подыскиваются всевозможные доказательства того, что южные русы составляют совершенно

отдельный от северных русов народ и, вопреки настоящей действительности, даже название “русский” они пытаются заменить “украинским”. “Наши закордонни братья в России,—пишет Л. Цегельский,—мусили занехати имя "Русь" и "руський", а принята имя "Украина", аби там способом видрижнятися вид "русских" (то есть вид москалив)”. Таким же чисто политическим мотивом проф. Грушевский оправдывает свою попытку в этом направлении. “Так как историю древней Руси включили в свои компиляции московские компиляторы, то на Украине вслед за тем привыкают смотреть на эту старую Русь как на часть истории Москвы. Утрачено было в связи с этим и национальное имя: после некоторых колебаний в терминологии принимается для украинского народа имя "малороссийского", навеянное отношениями к Московскому государству, "Великой России", и под "русским, российским" народом начинают разуметь не украинцев, как раньше, а великороссиян”.

В одноцельном, в течение веков сложившемся русском организме, вследствие пренебрежительного отношения русского правительства и образованного русского общества к нуждам народных масс, образовалась серьезная трещина, которою воспользоваться не замедлили враги России.

Несмотря на трагическое падение польского государства, поляки не пали духом. В течение 19 и 20 столетий они старались сверхчеловеческими усилиями восстановить свое государство в пределах 1772 года, то есть создать Польшу с Литвой и Малороссией. Польша от моря до моря была политическим идеалом поляков вплоть до нынешних дней. Император Александр I шел навстречу их желаниям и только благодаря вмешательству Карамзина отказался от своих намерений включить все малорусские земли в состав образованного на Венском конгрессе Царства Польского, хотя

административном отношении Малороссия принадлежала к России, однако в культурном отношении она всецело находилась под польским влиянием. Во время восстаний 1830 и 1863 годов поляки пытались даже поднять малорусское население против России, но в одном и в другом случаях их попытки потерпели полную неудачу. Распространяемые “золотые грамоты” не имели успеха, население Малой Руси в 1863 году само принялось усмирять польских повстанцев. Поляки, однако, не отказались от своей ягайлонской идеи и даже в нынешнее время претендуют на малорусские земли. 16 марта 1917 года Временное Правительство издало воззвание к полякам, в котором оно заявило, что считает создание независимого польского государства, образованного из всех земель, населенных в большинстве польским народом, надежным залогом прочного мира в будущей обновленной Европе. В ответ на это Варшавский Государственный Совет (“Рада Стану”) 24 марта 1917 года в своей декларации заявил следующее: “Государственный Совет с удовольствием приветствует факт признания новым Российским правительством принципа независимой Польши. Но одновременно подчеркивает, что вековой спор польско-российский из-за пространных областей, в течение веков принадлежавших Польше, еще не окончен. Решение этого вопроса он не может предоставить русскому Учредительному Собранию. Судьба этих земель должна решиться в пользу государственных интересов Польши”.

Против такой постановки вопроса протестовал состоявшийся 6 апреля 1917 года в Киеве украинский съезд: “В связи с декларацией польского Государственного Совета, как ответом на воззвание Временного Русского Правительства о союзе польского народа с свободным российским государством, первый всенародный украинский съезд решительно протестует против всяких польских притязаний на непольские земли. Украинский народ не потерпит никаких попыток к захвату прав на территорию Украины, пропитанной кровью и потом украинцев”.

Все эти факты, как из прошлого, так и настоящего, указывают на то, что пропасть между Польшей и Малороссией непроходима и только фантазеры могут еще мечтать о добровольном объединении южнорусского народа с поляками в рамках польского государства.

Трезвые польские политические деятели уже после восстания в 1863 году учитывали это неблагоприятное для себя обстоятельство. Увидев, что всякие попытки втянуть русское население в колесницу ягайлонской идеи заранее обречены на неудачу, они для скорейшего достижения своей цели — восстановления польского государства — старались воспользоваться недовольством малорусов и разбить единство русского народа. Повстанческий генерал Мирославский взывал к единомышленникам полякам: “Бросим пожар и бомбы за Днепр и Дон — в сердце России. Пускай он уничтожит ее, раздуем ненависть и ссоры в русском народе. Русские будут рвать себя собственными когтями, а мы будем расти и крепнуть”. Теорию разъединения русских областей обстоятельно развил польский историк Валериан Калинка: “Между Польшей и Россией живет народ ни польский ни российский. Польша не воспользовалась в свое время случаем, чтобы превратить его в народ польский вследствие слабого воздействия на малороссов польской культуры. Если поляк во время своего господства и своей силы не сумел привлечь к себе малоросса и превратить его в поляка, то тем менее может он это сделать ныне, когда он сам слаб. Малоросс теперь крепче прежнего вследствие своего демократизма и расслабления польской стихии. Простой народ не сознает еще своей национальности, но он не любит ляха, как своего господина, более богатого человека и исповедника иной, римской веры. Просвещенные малороссы ненавидят ляха еще больше, чем простонародье, и в этом нерасположении поддерживают простой народ. Все малороссы подчинены нравственному влиянию России, которая говорит похожим языком и исповедует ту же веру... Исторический процесс, начавшийся при короле Казимире, подвинутый вперед Ядвигою и заключившийся передвижением римского католицизма и западной цивилизации на двести миль к Востоку, проигран уже поляками. Как же защитить себя? Создание "украинской самостийности", которой малороссы медленно начинают проникаться, недостаточно, чтобы предохранить их от неизбежного поглощения Россией. Если противодействующая сила поляка хранится в его польской душе, то между душой малоросса и душой москаля нет основного различия. Поэтому надо влить новую душу в малоросса — вот в чем главная задача поляков. Эта душа да будет от Запада. Пусть малороссы своею душою соединятся с Западом и только внешним церковным обрядом с Востоком. Тогда Россия отодвинется в свои узкие пределы великорусского племени, между тем как на Днепре, Дону и Черном море возникнет нечто другое. Тогда, быть может, малорусская Украина возвратится к братству с Польшей против России. А если бы это и не сбылось, и в таком случае в тысячу раз лучше Малороссия самостоятельная, нежели Малороссия российская. Если Грицъ не может быть моим, и в таком случае пусть будет ни моим, ни твоим. Из этого проистекает для поляков указание:не только не препятствовать национальному развитию самостоятельной Украины, но, наоборот, всячески поддерживать украинский сепаратизм и укреплять среди малорусов церковную унию с Римом”.

Австрийское правительство всецело разделяло точку зрения поляков на украинский вопрос и, конечно, в этом отношении оказывало им поддержку. С образованием двойственного союза между Австро-Венгрией и Германией в 1879 году в создании отдельного “украинского” народа заинтересовалась также Германия. В тревожное время в 1888 году, когда война между Австро-Венгрией и Германией, с одной стороны, и Россией — с другой, казалась неизбежной, появилась статья немецкого философа Гартмана, вызвавшая сенсацию в политических кругах Европы. Автор указывал на опасность, угрожающую центральной Европе со стороны России. Русский колосс, по мнению автора, следует разбить с оружием в руках, присоединить к Германии Литву, Жмудь, Лифляндию и Курляндию, при Днепре же надо образовать отдельное малорусское Киевское королевство. В течение последних 25 лет до начала нынешней войны эта идея Гартмана тщательно обсуждалась немецкими политическими деятелями. Профессор Самасса в своей рецензии на книгу Геция “Русслянд”, считал наилучшим средством ослабления России образование славянских государств на территории нынешней России. Ему хотелось бы видеть, кроме независимой Финляндии, польское государство и “украинское” королевство, великорусов же он предлагал оттеснить в пределы Азии. Галичина, как территория, находящаяся в пределах Австрии, представляла наилучшие условия для развития идей “самостийной Украины”. Туда перенесли свою деятельность главные корифеи украинофильского движения из России, как Кулиш, Драгоманов и в особенности М. Грушевский, занимавший с 1894 года кафедру истории в Львовском университете. Хотя сторонники идеи независимой Украины заручились поддержкой поляков и австрийского правительства, все-таки в своей работе нашли неожиданный отпор со стороны русского населения Галичины. Лишь в конце 19 столетия и в начале 20-го усилия поляков и австрийского правительства увенчались значительным успехом. Часть галицко-русской интеллигенции покинула стяг единства русского народа, и нынешняя война застала галицко-русскую интеллигенцию разбитою на две враждебные друг другу партии: русскую и украинскую. Из теории двух русских народностей в Галиции уже сделаны все возможные выгоды. В то время, когда одна часть русских галичан отстаивала принцип единства русского народа, ожидала завершения дела Переяславской Рады 1654 года и объединения подъяремной Руси с Державной Русью, другая часть интеллигенции ждала другого Богдана, который освободил бы не только Галичину, но и всю Малую Русь из-под российского ига и создал “самостийну Украину”. Русское направление в Галичине опиралось на естественное, стихийное тяготение русского населения к России, украинское же движение находило не только материальную и нравственную поддержку у австрийского правительства, но в борьбе со своими политическими противниками как это ясно обнаружилось накануне нынешней войны, оно имело в своем распоряжении австрийские штыки и тюрьмы.

В Галичине пелись два друг другу противоположных гимна:

В богатой фантазии сторонников “самостийной Украины” уже виделась развязка украинского вопроса в море крови и братоубийственной резне. В 1900 году Бачинский в своей “Украина ирридента” предвидит кровавую борьбу. “Мов грим залунае над Украиною проймаючий оклик мести, страшной видплати... Тоди кинесь вона на своих "братив", сусидив... тоди и виложить вона на стол и свое право до житя: право на политичну самостийность, право бути своим паном в своий власний хати! ... як проти Польши, так и против Великоруссии буде мусити вона (Украина) виступити до бою; против обох тих наций буде мусила добиватися политичной самостийности”.

Вопрос создания “самостийной Украины” тщательно обсуждался даже в художественной литературе. В 1914 году во Львове издано драматическое сочинение В. Пачовского “Сфинкс Европы”, в котором поэт ясно выражает мысль, что создать “самостийну Украину” возможно только с помощью Германии:

Поэтому украинцам следует опереться только на германскую силу:

В то время, когда все либеральные круги русского общества с симпатией относились к украинскому движению, украинцы из россии советовали галицким “украинцам” не рассчитывать на поддержку прогрессивных русских партий, так как украинцам не до пути с русской демократией. В 1913 году во Львове Дм. Донцов читал украинской молодежи свой доклад о грядущем кровавом столкновении в Европе и высказал мнение, что украинцам надо отказаться от мысли об автономии Украины в пределах России и с оружием в руках надо стремиться к созданию “самостийной Украины”. “Актуальным, бильше реальним, бильше консеквентным и скорше здийснимим — а гасло видирваня вид России, зирваня всякой злуки з нею, политичний сепаратизм. Теперешний момент як найбилыле сприяе евентуальний реализации сепаратичнои програми. Яке становище мае зайняти украинська нация в том конфликти, що збирается на нас? Як я вже сказав, одинокою, видповидаючою интересам украинськои нации програмою е тепер — политичний сепаратизм. Тому колиб ми тепер в тай великий бури, грохит котрои вже ловить наше ухо, не кинули уси наши сили яки-б вони не були на сторону противникив Росии, то був би злочин перед нашою нациею и ии будуччиною”.

Благодаря заботам австрийского правительства и поляков и приливу украинских элементов из России, в Галичине в течение нескольких десятков лет приготовлялся резервуар для осуществления идеи “самостийной Украины”. Часть галицко-русской интеллигенции, самоотверженно отстаивавшая идею единства русского народа и сумевшая свою веру в эту идею запечатлеть тюремным заключением и смертью на виселицах, не только не находила нравственной поддержки в русском образованном обществе, но, как это ни странно, она подвергалась систематическому беспощадному осуждению русских прогрессивных кругов, чуть не была смешана с “черной сотней”. По своеобразно понимаемому либерализму, русские профессора и академики своим авторитетом поддерживали украинцев в их стремлениях. Русская Академия Наук, русские профессора, как Шахматов и прежде всего П. Н. Милюков, оказали огромные услуги мечтателям о “самостийной Украине”.

Во время первой русской революции в 1905 году была образована комиссия Академии Наук по вопросу “об отмене стеснений малорусского слова”. В ее состав вошли семь лиц: зоолог В. В. Заленский, археолог А. О. Лаппо-Даниловский, ориенталист С. Ф. Ольденбург, ботаник А. С. Фаминцын, а также три

специалиста по славянской или .славяно-русской филологии Ф. Ф. Фортунатов, А. А. Шахматов и Ф. Е. Корш. В составленной ими записке признается, что в 17 веке русский литературный язык наводнили особенности малорусской книжной речи, что “влияние малорусских писателей и ученых деятелей 18 и 19 вв. на московскую образованность отразилось на русском литературном языке” и что “наносное малорусское произношение не чуждо языку Ломоносова и Сумарокова”. Однако записка утверждает, что “усилия великих русских писателей все более сближали книжный язык с народным и это направление уже в конце 18 столетия и в начале 19 столетия сделало наш литературный язык вполне великорусским и нашу современную литературную речь — речь образованных классов и письменности всех родов должно признать вполне великорусской”. Итак, вышеупомянутая комиссия Академии Наук признала русский литературный язык исключительно великорусским языком, следовательно, она признала за малороссами право создать свою особую литературную речь, победа украинцев была поистине огромной. Вопрос, конечно, не в самой сути дела, но в политических последствиях этой записки, изданной русской Академией Наук.

В науке мнение Шахматова или Керша не является чем-то вечным и неопровержимым, их мнению можно противопоставить взгляд целого ряда авторитетных русских ученых, например академика В. В. Ламанского, который утверждает, что “русский литературный язык по своему происхождению и образованию есть общее достояние Великой, Малой и Белой Руси; мысль о нем, как будто он есть чисто великорусский, есть мысль ложная”.

С протестом против взглядов, выраженных участниками комиссии, выступил известный знаток по этому вопросу академик А. И. Соболевский. Вся суть вопроса не в тех или других взглядах Шахматова и Корша, но в политических последствиях издания этой записки под фирмой русской Академии Наук. Это обстоятельство дало сторонникам “самостийной Украины” мощное оружие для распространения своих идей.

Во многих не только строго научных, но и политических украинских брошюрах и газетах записка семи членов Русской Академии Наук приводится как неопровержимое доказательство правильности украинской идеи.

Когда в 1914 году во Львове происходил известный процесс С. Ю. Бендасюка и товарищей, принявший характер генерального сражения между двумя так ярко определившимися противоположными взглядами на единство русского народа, и когда в этой борьбе русская идея одержала блестящую победу, разбив в пух и прах аргументы всех украинских свидетелей, тогда газета “Дело”

нашла возможным спасать пошатнувшееся положение “украинской партии” вторичным напечатанием пресловутой записки Академии Наук.

Вторая русская революция в 1917 году опять оказала украинскому сепаратизму сверх ожидания огромные услуги. В своей речи, произнесенной 2 марта 1917 года, П. Н. Милюков заявил следующее:

“Быть может, на этом посту (министра иностранных дел) я окажусь и слабым министром”. Его предчувствие вполне оправдалось, так как он действительно оказался очень плохим министром иностранных дел. В первом своем заявлении о задачах русской иностранной политики, сделанном 9 марта 1917 года представителям большой петроградской печати, он только слегка затронул вопрос о судьбе Прикарпатской Руси, отметив, что “украинцы” в Галичине, если пожелают, могут объединиться с украинцами, заселяющими Россию. П. Н. Милюков как министр иностранных дел перед изумленным миром подтвердил существованне отдельного украинского народа, одним своим словом он превратил Галицкую Русь с ее тысячелетней историей в Галицкую Украину, русскому же населению этой страны он навязал имя “украинец”. Судьбу этой искони русской земли он поставил в зависимость не от России, но от “Украины”, вверив попечение об этой стране не русскому народу, но “украинцам”. С международной трибуны П. Н. Милюков как министр иностранных дел разбил русский народ на два народа: “русский” и “украинский”.

С этого момента защитницей Галицкой и Холмской Руси, по воле П. Н. Милюкова, сделалась не Россия, но мифическая “Украина”.

Чтобы в этом убедиться, достаточно перелистать номера газеты “Холмская Русь”. 4 апреля 1917 года состоялось в Москве общее собрание уроженцев и деятелей Холмщины. По предложению Н. Н. Кобрина, собранием была послана следующая телеграмма украинскому конгрессу, который должен был собраться 7—8 апреля того года в Киеве.

“Второе общее собрание эвакуированных в Москву холмщан просит радостно приветствовать украинский конгресс, собравшийся для объединения всех украинских земель и заявить ему о горячем желании Холмщины присоединиться ко всему украинскому народу. Холмщина всегда входила в состав земель Малой России, жила одной жизнью с соседними Волынью и Галичиной и до настоящего времени сохранила свою русскую народность, свой великий вековой уклад жизни и исповедует единую со всей Русью православную веру. Временное обособление Холмщины от родственных ей земель и включение ее на Венском конгрессе в состав Царства Польского имело для ее религиозной, национальной и культурной жизни весьма вредные последствия. Общее собрание непоколебимо убеждено в том, что оставление крестьянской Холмщины за государственно-политической границей Руси в пределах самостоятельной Польши неминуемо повлечет за собой полную религиозную, национальную и общественно-экономическую гибель крестьянских масс Холмщины. Настойчиво просит украинский конгресс включить Холмщину в состав объединенных украинских земель”.

В записке о нуждах Холмщины, поданной министру внутренних дел от имени общих собраний холмщан в Москве 4 апреля 1917 года, сказано: “Объявленный акт Временного правительства о независимости Польши не говорит ни одним словом о том, какая судьба постигнет Холмщину. По вопросу о национальном самоопределении собраниями холмщан приняты следующие резолюции:

1. Оставление Холмщины в пределах Польши собрание считает недопустимым.

2. Признавая, что только органическое слияние Холмщины с украинским народом может обеспечить ей возможность правильного политического и культурного развития в будущем, собрание полагает, что Холмщине необходимо всецело слиться с украинским движением при условии сохранения некоторых особенностей ее жизни.

Таким образом, Холмская Русь и Галицкая — забытые не родной Россией, ибо на галицких полях льется потоками русская кровь, но ее интеллигенцией с П. Н. Милюковым во главе — насильственным образом загнаны под украинский стяг, и ныне они ожидают своего спасения только от Украины.

Вследствие заявления П. Н. Милюкова украинское движение, имеющее только внутреннее значение для России, как бы по волшебному мановению превратилось в международный фактор, который должен решать судьбу Зарубежной и Холмской Руси. И опять победа украинцев неслыханная, о которой они, может быть, никогда даже не мечтали. Благодаря записке Академии Наук в 1905 году и декларации П. Н. Милюкова как министра иностранных дел, признавшего 9 марта 1917 года с международной трибуны существование украинского народа, украинское движение получило головокружительное развитие, последствия которого для будущего всей России и русского народа могут быть неисчислимы. На этот путь, проложенный П. Н. Милюковым, вступило также Временное правительство в полном своем составе, и 16 июня 1917 года оно издало воззвание к “украинскому” народу, начинающееся со слов “граждане украинцы!”.

Предводители украинского движения не замедлили воспользоваться благоприятными для себя обстоятельствами и начали энергичную деятельность с целью осуществления идеала “самостийной

Украины”.

Не подлежит никакому сомнению, что вследствие ошибок Временного правительства украинский вопрос вошел в очень острый фазис своего развития. В Малороссии “Центральна Украинска Рада” захватила всю власть в свои руки. По се почину возникли “генеральный Секретариат”, заведующий делами внутренними, финансовыми, продовольственными, земельными, сельскохозяйственными и т. д. в пределах Малороссии, и “Войсковой генеральный комитет”; уже сформированы украинские полки, насчитывающие, как это видно из приказа командующего войсками киевского военного округа К. М. Обручева, свыше 50 000 штыков. Непосредственные сношения малороссийского населения с Временным правительством прерваны. Под давлением внешних событий Временное правительство в начале июля сего года (1917-го.— Ред.) вынуждено было пойти на уступки, результатом которых явилось нынешнее отдельное украинское областное правительство. При таком положении вещей внешнее отделение Украины уже произошло захватным порядком: весь аппарат государственной власти с украинским правительством и отдельной украинской армией уже имеется налицо. Вся дальнейшая деятельность Украинской Центральной Рады заключается в том, чтобы закрепить за собою приобретенные права и выдвинуть украинский вопрос на международный конгресс. Их задача облегчена тем, что судьба Прикарпатской

Руси и Холмщины передана исключительно в руки “украинцев”, Они ловко использовали этот козырь и надо отдать справедливость что во время русской революции лишь украинцы нашли возможным заботиться о Зарубежной Руси. В докладной записке, поданной Центральной Украинской Радой Временному правительству и Совету Рабочих и Солдатских Депутатов, требуется “разрешить выезд на родину тем зарубежным украинцам, которые незаконно выселены из мест своего постоянного жительства, а также облегчить участь пленных украинцев-галичан, разместив их в украинских губерниях”. Авторы записки указывают на то, что “необходимость поставить украинский вопрос на международном конгрессе в связи с судьбой Галичины и частей украинской территории, захваченной немцами, заставляет сейчас принципиально решить вопрос об участии в этой конференции представителей украинского народа, так как такое участие требует немедленно принять предварительные меры относительно закордонной Украины”.

Украинский крестьянский съезд 30 мая 1917 года высказался за обязательное участие представителей украинского народа на мирном международном конгрессе. Удовлетворение этих требований и участие представителей "украинского народа в совещаниях международного конгресса, естественно, означало бы подтверждение окончательного распадения русского народа на два народа:

“русский” и “украинский”.

“Украинская центральная Рада” пока еще не порвала всех отношений с Россией как с государством. Она пока довольствуется национальным отделением малороссов (ныне “украинцев”) от великороссов, в политическом же отношении она желает видеть Украину в пределах “Федеративной Российской Республики”. В “Универсале Вссукраинской Рады” сказано: “Не отделяясь от всей России, не разрывая с Российским Государством, пусть украинский народ на своей земле имеет право сам распоряжаться своей жизнью”. Но сам Винниченко признает, что существует другое течение. “Началось наступление,—говорил он 20 июня 1917 года на очередном объединенном заседании исполнительных комитетов,— между тем, я не стану скрывать, есть течение, которое стоит не только против наступления, но которое считает более выгодным для Украины открыть фронт для немцев. Представители этого течения говорят, что от России Украина вряд ли добьется того, чего она может добиться в том случае, если Украина будет оккупирована. Примером может служить Польша.

Одновременно по ту сторону кордона германцами и австрийцами ведется отъявленная пропаганда “самостийной Украины”. По сообщениям венских газет, в Холмщине формируются украинские легионы. Набор производится под лозунгом “Незавимая Украина во главе с Киевом и Львовом”. Германский штаб восточного фронта предписал военным властям оказывать всяческое содействие им.

Предсказания Винниченка сбылись. Ныне фронт открыт. Русский народ стал перед грозным вопросом о полном отделении Малороссии от России не только в национальном, но и в политическом отношении. Вопрос “быть или не быть” Великой России и единому русскому народу еще никогда не был поставлен в столь грозном виде, как в настоящее время.

Подвожу итоги всему изложенному. Малорусское население в течение веков считало и считает себя русским, а не “украинским”. Стремление к единению в рамках одного государства, так ярко выразившееся в постановлениях Переяславской Рады 1654 года, не потеряло своей силы вплоть до нынешних дней, когда еще не освобожденная Прикарпатская Русь стихийно стремится к объединению с Россией под кличем “единой и неразделимой Руси”.

К сожалению, русское правительство и русское образованное общество, увлеченное блеском западноевропейской культуры, уже в конце XVIII века порвало связь с народными низами и не только использовало настроения народной массы для духовного объединения других ветвей русского народа, но отдало в жертву чужим интересам малорусское население. В течение 19-го столетия Россия вела политику какую угодно, назовем ее европейской или даже всемирной, но ни в коем случае не русскую. Русский народ потоками проливал свою кровь ради спасения Европы от ига Наполеона и для поддержки династических интересов Габсбургов. Благодаря России в течение 19-го столетия возник целый ряд маленьких государств на Балканском полуострове, а в то же время родная русская земля, Прикарпатская Русь, оставлена была Россией на произвол судьбы и изнемогала в неравной борьбе за русские идеалы. Провозгласив во внутренней политике господство “официальной русской народности”, русское правительство отд;чо власть всем, кроме русских, и малорусское население, тяготевшее к России, очутилось под властью поляков и немцев. Наследие старого режима действовало даже в революции. Мы думали” что первые члены Временного правительства хотели видеть русскую революцию народной, но они не сделали ничего для того, чтобы революционное движение вошло в национальное русло.

Провозгласив независимость Польши, автономию Финляндии, Временное правительство в то же время упустило из виду русские интересы, забыв провозгласить объединение всего русского народа. Вскоре Петроград обнаружил свое интернациональное лицо. формула “Мир без аннексий и контрибуций на основании самоопределения национальностей” до сих пор не наполнена русским содержанием, появились громоздкие статьи под заглавием “Освободите Индию”, но напрасно мы искали бы статьи под заглавием “Освободите Прикарпатскую Русь”. При таких обстоятельствах, естественно, выросла глухая стена между русским народом и правительством. Недовольство это вылилось у южных руссов в виде узкого малорусского или “украинского” национализма, выразителем которого является Грушевский. Великорусские интернационалисты шли навстречу работе М. Грушевского и в бурное время русской жизни в 1905—1917 гг. посредством Русской Академии Наук и министерства иностранных дел провозгласили существование “украинского” народа. Все великороссы прекрасно знают, что Малороссия, или “Украина”, от Карпат до Кавказа с плодородным черноземом, с богатым Донецким бассейном, с плотным населением и выходом в Черное море великолепно может существовать как самостоятельное государство без Великороссии, но что последняя со своим восьмидесятимиллионным населением, загнанная в Сибирь и тундры, отрезанная от Черного моря и прижатая к берегам Ледовитого океана, не может обойтись без Малороссии. Несмотря на все это, они сами отталкивают от себя малорусское население, приказывают ему заменить имя “русский” на “украинский” и, следовательно, стремиться к политическому отделению от России, хотя само население Малороссии стремится к единению с великороссами. Более диковинного и вместе с тем более трагического явления поистине не знает история всего мира. Неудивительно, что великорусский интернационализм и “украинский” национализм встретились с собою во время революции на реальной почве и не нашли общего языка, наоборот, между ними произошел полный разрыв. На всеукраинском съезде в Киеве 29 мая сего года (1917 год) докладчик, член делегации Одинец, между прочим заявил: “На Петроград, на эту лужу, где лежит много костей нашего народа, нам надеяться нечего. Надо организоваться. Эта организованность даст нам автономию”.

Но действительно ли положение России в нынешнее время настолько безнадежно, что следует примириться с возможностью отделения Малороссии и поставить крест над великой Россией?

Разве уже исчерпаны все средства, могущие предотвратить надвигающуюся катастрофу над русским народом?

Еще в 1860 году И. С. Аксаков писал: “Самый внешний рост россии, самое ее могущество не так страшны Европе, сколько пробуждение в русских людях народного самосознания: могущество России не однажды было употреблено западною Европою в пользу себе, не однажды служило оно интересам иноземным в ущерб интересам русским. Всего сильнее опасается Европа нашего внутреннего выздоровления, цельности нашего духовного организма. Всего нежелательнее ей, чтобы мы стали наконец сами собой. Проявление самобытной русской духовной творческой силы, по мнению Европы, опаснее для ее духовного и политического владычества, чем миллионы вооруженного русского воинства. Не немецкий народ нам опасен, а немец, что сидит в душе всякого образованного русского”.

Исцеление от тяжкого недуга можно найти не столько в западноевропейских идеях, сколько в русской народной среде.

Только здравый инстинкт, дремлющий в народных русских низах, может вывести Россию из того тупика, в который в нынешнее время ее втянули разные теоретики. Пора обрести самого себя как с внешней, так и с внутренней стороны.

В мае сего года(1917.— Ред.) во французском сенате Рибо сказал:

“Без аннексии не может означать, что мы не имеем права требовать того, что нам принадлежит, то есть Эльзас-Лотарингию, которая не перестала быть душою французской со времени гнусного акта, коим были осквернены справедливость и право в 1871 году. Ни один француз не будет настолько подл, чтобы согласиться на прекращение войны раньше, Чем эти две провинции вернутся в лоно матери-родины”. Подобно тому, как вся республиканская Франция заинтересована в судьбе Эльзас-Лотарингии, так весь русский народ (великороссы, белороссы и малороссы) не может равнодушно относиться к судьбе Прикарпатской Руси (Галичины, Буковины и Угорской Руси), в течение веков ожидающей своего освобождения. На галицких полях свою кровь проливают не только малороссы, но и великороссы и белороссы, следовательно, судьбу зарубежной Руси должны решать не только “украинцы”, как это себе представляет П. Н. Милюков, но весь русский народ.

Народные массы должны знать, за что они проливают кровь, и их предводители обязаны громко заявить всему миру: “"Без аннексии" не может означать, что мы не имеем права требовать того, что нам принадлежит, то есть Прикарпатской Руси (Гали-чины, Буковины и Угорской Руси), эти территории не перестали быть русскими со времени акта, коим были осквернены справедливость и право в 1340 и 1772 гг. Ни один русский не будет настолько подл, чтобы согласиться на прекращение войны ранее чем эти провинции вернутся в лоно матери-родины”.

Общеизвестен факт, что средоточие государственной власти оказывает свое чрезвычайное влияние на развитие событий во всей стране, потому что в это место собираются люди со всех концов и в этом центре формируются решения, влияющие на весь быт страны. Петр I, перенося столицу из Москвы в Петербург, имел в виду сблизить Россию с Западной Европой и от нее взять все то, что нужно русскому народу для его успешного развития. История горьким смехом посмеялась над великим созидателем русского государства. Западноевропейские влияния вызвали полный разлад в русской народной душе. “Петербург со своим немецким названием русской столицы,— писал И. С. Аксаков,— и поныне есть живое выражение отрицания — родоначальник того отрицательного отношения к русской народности и ее духовным жизненным основам, в котором со времени Петра I развиваются у нас преемственно поколения и которое наконец охватило и отравило все стороны нашего духа... Многие ставят в достоинство Петербургу именно то, что он чужд всякой национальности и выражает собою отвлеченную идею государства, свободного от всякой исключительности, но нужно ли говорить, что подобное государство, выражающее собою одну отвлеченную идею государственности, никакой внутренней жизни и силы иметь не может, напротив, мертвит всякую жизнь и силу, а само становится трупом...”.

Петербургский период русской истории надо считать завершившимся. и в настоящее время, когда перед нами новая эпоха не только в развитии русского народа, но и всего человечества, следует переменить и центр русской жизни. Где должна быть столица обновленного русского государства? “Для создания великой России,—по мнению П. Б. Струве,—есть только один путь:

направить все силы на ту область, которая действительно доступна реальному влиянию русской культуры. Эта область — весь бассейн Черного моря, то есть все европейские и азиатские страны, выходящие к Черному морю. Здесь для нашего неоспоримого хозяйственного и экономического господства есть настоящий базис:

люди, каменный уголь и железо. На этом реальном базисе, и только на нем, неустанною культурною работой, которая во всех направлениях должна быть поддержана государством, может быть создана экономически могучая великая Россия. Она должна явиться не выдумкой реакционных политиков и честолюбивых адмистраторов, а созданием народного труда, свободного и в то же время дисциплинированного. В последнюю эпоху нашего дальневосточного расширения мы поддерживали экономическую жизнь юга отчасти нашими восточными предприятиями. Отношение должно быть совершенно иное. Наш юг должен излучать по всей России богатство и трудовую энергию. Из черноморского побережья мы должны экономически завоевать и наши собственные тихоокеанские владения”. Экономические отношения России повелительно требуют передвинуть столицу к югу. Из южнорусских городов только Киев как по своим историческим, так и политическим соображениям может быть столицей Российского государства. На это обстоятельство еще в 1862 году обратил внимание неизвестный автор статьи “Заметка о хозяйственном положении России”, напечатанной в “Русском Вестнике” за сентябрь 1862 года. “Будет ли когда исправлена ошибка, сделанная Петром? Будет ли когда средоточие правительственной деятельности перенесено из империалистических болот в страну более плодородную, например, в Киев?” Указанные этим автором выгоды в случае переноса столицы в Киев вполне соответствуют требованиям нынешнего момента и ближайшего будущего России.

1. Западные, возвращенные от Польши губернии, скрепились бы неразрывными узами с остальными частями государства.

2. Россия сблизилась бы с южнославянскими племенами.

3. Южная полоса империи воскресла бы к новой жизни от перенесения тяжести на юг, Россия сделалась бы и более самостоятельной. Витающий над нашими головами призрак отпадения Малороссии от России и раздробление великого триединого русского народа исчезнет как дым, и “скорее Днепр потечет вспять, чем поколеблется созданное веками народное русское единство”.