Противосоветские организации на Украине и начало гетманства.

Из книги "Архив русской революции" т.5,Берлин. 1922 г. Печатается по "Революция на Украине по мемуарам белых".Москва. Ленинград. Государственное издательство.1930.стр196-211.

Приехав в Харьков в марте 1918 г. я, через бывшего члена Государственного совета Н. Ф. Дитмара, связался с группой углепромышленников, которая там субсидировала тайную офицерскую организацию.

На квартире одного из членов этой группы я познакомился с полковником, стоявшим во главе харьковской военной организации, и с командиром офицерского батальона.

В распоряжении харьковской военной организации имелись три тысячи винтовок с достаточным количеством патронов и около двадцати пулеметов.

Была надежда в случае восстания получить четырехорудийную батарею; личный состав для батареи был подготовлен.

В батальоне, который, по словам полковника, стоявшего во главе организации, можно было бы собрать в любой момент, числилось около тысячи человек. Кроме того в списке офицеров, живших в Харькове, числилось около двух тысяч человек. Эти последние офицеры не были посвящены в существующую организацию. Каждый из офицеров батальона должен был в случае необходимости привести 2—3 офицеров, значившихся в списке и лично ему известных.

Такие же организации, но в меньших размерах, существовали в других городах Харьковской и Полтавской губерний.

Познакомившись с организацией дела в Харькове, я преподал некоторые организационные советы руководителям ее и затем указал, чтo никакие выступления не допустимы. Необходимо выждать, пока окажется возможным иметь связь с генералами Корниловым и Алексеевым и своя действия строго согласовать с указаниями, которые будут получены.

При этом сказал, как свое личное мнение, что считаю наиболее правильным, чтобы все офицеры, которые это могут сделать, направлялись на усиление добровольческой армии. На местах же могут оставаться лишь те, кои, вследствие семейных и других причин, в армию ехать не в состоянии.

Эта группа офицеров может взяться за оружие лишь при подходе добровольческой армии, дабы преждевременными выступлениями не губить дела и не подвергать напрасно террору тех, которые сидят на местах.

В двадцатых числах марта меня в Харькове разыскал моряк, лейтенант Масленников, который служил для связи между генералами Корниловым и Алексеевым и Московским национальным центром, в состав которого вошли представители всех антибольшевистских кругов от правых до социалистов включительно ,

Этот центр, конечно, вел работу конспиративно; хотя, по-ви-димому, про его существование большевикам было известно но они, по указке ли немцев, или по своим соображениям, пока его не трогали и на его деятельность смотрели сквозь пальцы.

Масленников рассказал мне, что за последнее время в Москве назревает восстание, что различные организации объединились и что руководители убеждены в полном успехе, но что в Москве нет никого из авторитетных военных, который мог бы руководить военной стороной дела; что членов Московского национального центра особенно беспокоит вопрос о том, кому можно поручить направление деятельности военных организаций; особенно важно, чтобы после намеченного переворота было лицо, которое твердо и правильно поставило бы дело и прибрало к рукам все разнообразные военные организации; что он командирован в Харьков специально ко мне , чтобы от имени Национального центра предложить мне немедленно прибыть в Москву и принять руководство военной стороной дела.

Я его спросил, насколько справедливы слухи о том, что Московский национальный центр раскололся; что часть членов приняла немецкую ориентацию, считая, что спасение от большевиков возможно лишь при соглашении с немцами; что другая часть членов остается верной союзу с Францией и Англией и не допускает мысли итти по пути соглашения с Германией:

Масленников, как мне показалось, несколько смазывал свои ответы.

Он подтвердил, что действительно вопрос ориентации возник, но разрыва не произошло; что группа, считающая возможным договориться с немцами, предварительно считает необходимым определенно и ясно поставить вопрос о помощи англичанам и французам; что только при отказе их оказать действительную поддержку они считают возможным начать переговоры с немцами, которые действительно предлагают с ними договориться .

На мой вопрос, кем же он ко мне прислан, он ответил, что А. В. Кривошеином и В. И. Гурко.

— Есть ли у вас какое-либо письмо ко мне или что-либо иное в письменной форме, что подтвердило бы мне, что вы действительно присланы ко мне указанными лицами?

— Нет, у меня ничего нет; мне поручено это передать вам на словах. Вы меня знаете, и мы считали, что у вас не будет никаких сомнений.

— Можете ли вы мне подробно рассказать про существующие в Москве военные организации? Что они из себя представляют по составу, численности, спайке и по обеспеченности военными припасами на период выступления?

— Нет, я этого не знаю.

После этого я сказал Масленникову, что согласием на подобное предложение ответить трудно, что рее это представляется мне довольно легкомысленным, что ехать в Москву с тем, чтобы сейчас же быть повешенным на фонарном столбе, мне не хочется, что если мне суждено быть повешенным, то это в свое время случится, но ускорять ход событий я не намерен.

— Передайте А. В. Кривошеину и В. И. Гурко, что если они действительно хотят моего приезда, то пусть мне об этом напишут и пришлют вас и какого-нибудь генерала, стоящего во главе одной из наиболее крупных организаций, чтобы он мне мог дать исчерпывающие ответы на все мои вопросы. А на предложение, делаемое в той форме, как делаете вы, я отвечаю определенным отказом.

Злободневными в Харькове разговорами были слухи и поступавшие сведения о приближении немцев. Киев был ими занят 15 февраля ст. ст.

Немцы планомерно занимали хлебный район Юго-западного края и протягивали щупальца ко всем крупным центрам Малороссии, с целью постепенно занять весь юг России и создать себе прочную продовольственную базу для продолжения борьбы на Западе.

Большевики отступали перед немцами почти без всякого сопротивления.

Но при этом отступлении происходило что-то странное.

Большая часть большевистских сил отступала не на север или северо-восток для прикрытия Великороссии, а на восток—для создания фронта для борьбы с казаками и добровольцами.

Все данные, поступавшие из разных источников, указывали на то, что немцы готовы были прекратить в России большевизм, но по-видимому, германские правящие круги сами не знали, как будет правильно разрешить эту задачу.

Несомненно, что были предположения принять меры к прекращению большевизма и воссозданию сильной России.

Но для Германии было важно, чтоб эта Россия была для нее союзной или, в худшем случае, нейтральной.

Между тем существование на юге России добровольческой армии, верной Англии и Франции, которая при возрождении России явилась бы естественно ядром русской армии, и существование в России политических групп, которые определенно высказывались за необходимость для России выполнить свой долг в совместной борьбе с союзниками против Германии до конца, заставляло германское правительство поддерживать связь с советским правительством и склоняться в сторону расчленения России и создания самостоятельной и ей послушной Украины.

События между тем на Украине развивались. В вербную субботу немцы вошли в Харьков и выдвинули авангарды к Белгороду и Чугуєву.

Для немцев момент был подходящий, чтобы привлечь на свою сторону массу, жаждавшую порядка и прекращения наступившей Смуты.

Перед Пасхой я встретил в Харькове двух видных общественных деятелей, бывших членов Государственной думы, Н. И. Антонова и князя А. Д. Голицына.

Оба они лихорадочно занимались подготовкой созыва съезда "хлеборобов"—для выбора гетмана.

Немцы, замяв Юго-западный край России, естественно стремились создать в этом районе твердую власть и иметь прочный административный аппарат, который обеспечил бы порядок в стране и дал им возможность пользоваться этим аппаратом, чтобы богатый край действительно стал бы их продовольственной базой и они могли бы получать все предметы продовольствия быстро и без всяких затруднений.

Для немцев необходимо было, чтобы эта власть была им дружественна и чувствовала, что она им обязана своим благополучием.

Правительство, которое немцы застали на Украине, их не могло удовлетворить: социалистическое правительство, с некоторым уклоном в сторону большевизма, а главное, стремившееся провести немедленно земельную реформу с уничтожением крупного частновладения, совершенно не гарантировало скорого водворения порядка, не гарантировало возможности спокойно и планомерно начать вывоз всего необходимого в Германию.

Немцы были хозяевами только по линиям железных дорог и в городах, занятых их гарнизонами.

Отсюда они вывозили все, что возможно, и кроме того, организовали правильную ежемесячную отправку каждым немецким солдатом к себе на родину посылок по пол пуда каждую. Солдаты должны были отправлять на родину съестные припасы, главным образом муку, крупу, сахар, сало и колбасы.

Но этого для немцев было недостаточно; им, повторяю, надо было установить такой правительственный и административный аппарат, который дал бы им возможность хозяйничать во всей стране, а не только по железнодорожным артериям.

На Украине; кроме крупного помещичьего класса, был недоволен создавшимся положением многочисленный класс довольно крупных крестьянских собственников-хлеборобов, которым проектируемые реформы украинского правительства грозили полным разорением.

Представители германских властей в оккупированном районе вошли в соглашение с видными представителями помещичьего класса и общественных организаций, несочувственно относившимися к намечавшимся реформам, и было решено созвать в Киеве съезд хлеборобов, который должен был выбрать гетмана, и затем старое правительство должно было быть ликвидировано.

Все было обставлено так, что немцы якобы оставались в стороне, не вмешиваясь в то, что происходит.

Время (апрель месяц) для съезда хлеборобов, из-за полевых работ, было неподходящее. Чтобы съезд состоялся, надо было материально хорошо обставить крестьян, участников съезда, и не только возместить им расходы, но и дать им некоторую, денежную прибыль.

По упорно циркулировавшим слухам немцы на устройство съезда хлеборобов отпустили пятнадцать миллионов рублей.

Съезд состоялся; съехалось свыше девяти тысяч хлеборобов и с феерической быстротой 15/28 апреля было проведено заранее подготовленное избрание в гетманы Украины генерала Скоропадского.

Во время съезда хлеборобов в Киеве часть этого съезда отказалась от выбора гетмана, и образовалось другое собрание—"спилка".

Но выбор украинским гетманом Скоропадского был признан Немцами, и они, объявив об этом, заявили, что гетмана будут поддерживать, а всякие выступления против него они с целью поддержания порядка в оккупированном ими крае будут подавлять силою оружия.

Спилка была разогнана, а часть, более непокорная, из ее состава и арестована немцами.

Гетман Скоропадский сформировал свое правительство и, опираясь на силу германских штыков, вступил в управление краем.

Как показали дальнейшие события, власть, полученная из немецких рук и опиравшаяся на немецкие войска, стала непопулярной для массы населения.

Если б правительство гетмана Скоропадского было более дальновидно, то, правильно сорганизовав и вооружив крепких земельных собственников-крестьян (хлеборобов), оно, может быть, сумело бы создать такую обстановку, при которой после ухода немцев власть сохранилась бы в его руках, и большевизм не охватил бы Украину.

Но гетманское правительство ничего реального не сделало для поддержания этого единственного надежного класса населения, а стремилось сначала создать крупную регулярную армию, а порядок поддерживать полицейскими мерами.

Полицейских же мер оказалось недостаточно, а создать более или менее прочную регулярную армию не позволили немцы.

Были созданы только штабы, назначены начальствующие лица, солдат оказалось мало...

В двадцатых числах апреля я со своими детьми приехал в Киев.

Решив оставить детей в Киеве, у сестры моей жены, я сам хотел пробраться опять в добровольческую армию.

К этому времени немцы продвинулись на восток до реки Дона и заняли Крым.

При занятии Крыма немцами произошел интересный эпизод: первоначально германские части наступали на Крым совместно с украинской бригадой, бывшей под командой генерала Натиева; но у ст. Джанкой головной эшелон украинской бригады был остановлен немцами, а затем они потребовали удаления украинцев из пределов Крыма и заняли его самостоятельно.

Впоследствии украинское правительство неоднократно возбуждало вопрос о присоединении Крыма к Украине, но немцы определенно отвечали, что Крым должен оставаться самостоятельным. Приехав в Киев, я через одного моего знакомого попросил узнать, когда гетман Скоропадский может меня принять. В тот же день мне было сообщено, что гетман меня просит на другой день. В назначенный час я пошел в так называвшийся гетманский дворец (старый генерал-губернаторский дом).

Гетман сейчас же меня принял и, сказав, что ему хотелось бы со мной подробно поговорить, попросил подождать в кабинете его начальника канцелярии полтора часа, после чего "мы с вами позавтракаем и на свободе, после завтрака, поговорим; ждать же вам не будет скучно, так как здесь есть еще несколько генералов, ваших старых знакомых, которые хотели с вами повидаться". Я согласился.

В час дня меня позвали в столовую.

. За стол село человек двенадцать, в том числе был новый председатель Совета министров Лизогуб и генеральный секретарь Игорь Кистяковскии.

Когда все уже сидели за столом, в комнату вошел германский офицер и, извинившись за запоздание, сел на свободное оставленное для него место.

По манере себя держать и по нескольким сказанным фразам мне стало ясно, что этот германский офицер—постоянный гость на гетманских завтраках.

Я спросил у моего соседа за столом: "кто этот немец?" "А это известный здесь и очень влиятельный гр. Альвенслебен". Германский офицер за завтраком очень мало говорил, но очень внимательно слушал. Разговор шел на русском и частью на французском языке.

После завтрака гетман пригласил меня к себе в кабинет и очень горячо стал мне объяснять, что он согласился быть избранным гетманом только потому, что, по его мнению, это был лучший выход из создавшегося положения.

Что он не "щирый украинец", что вся его работа будет идти на создание порядка на Украине, на создание хорошей армии и что, когда Великороссия изживет свой большевизм, он первый подымет голос за объединение с Россией; что он отлично понимает, что Украина не может быть "самостийной", но обстановка такова, что ему пока необходимо разыгрывать из себя "щирого украинца"; что для него самое больное и самое трудное—это работать с немцами, но опять-таки и здесь это—единственно правильное решение, так как, только опираясь на силу, он может создать порядок на Украине; а единственная существующая реальная сила—это немцы; что добровольческая армия силы из себя серьезной не представляет, и немцы никогда не допустят ее усиления: тогда она станет для них опасной. А потому, как бы он ни сочувствовал генералу Деникину, опираться на него не может, а принужден опираться на немцев. Вот когда удастся создать прочную регулярную армию на Украине, то тогда он иначе будет разговаривать и с немцами.

На это я ответил, что немцы все это понимают не хуже, чем он, и создать ему сильную армию на Украине они не позволят.

— Нет, я этого добьюсь; я получил уже принципиальное обещание, что мне будет разрешено сформировать девять корпусов.

— Обещаний немцы надают много, но настоящей армии сформировать вам не позволят.

После этого гетман добавил, что, хотя он получил принципиальное согласие немцев на сформирование девяти корпусов, но в действительности ему пока разрешено сформировать три корпуса. Но что он надеется вскоре долучить окончательное разрешение на сформирование всех девяти корпусов. Затем он сказал, что все же учитывает возможность задержки в получении этого разрешения и что у него разработан проект формирования в провинции особых частей для поддержания порядка в уездах; что эти части будут иметь в своем составе значительное число офицеров и, когда потребуется, могут послужить кадром для развертывания в более крупные войсковые части; что для немцев необходим на Украине полный порядок и что они поэтому дадут разрешение как на формирование новых корпусов, так и на организацию проектируемых им отрядов для поддержания порядка в уездах.

Я пожелай ему успеха, но еще раз высказал сомнение относительно того, чтобы немцы, разложившие русскую армию и выведшие ее из мировой борьбы, дозволили бы ему создать новую армию, которая- может обратиться против них же.

Затем гетман Скоропадский совершенно для меня неожиданно предложил мне быть в его правительстве военным министром.

— Я убежден, что мы с вами скоро сформируем хорошую армию,—добавил он.

Я категорически отказался, сказав, что я возвращаюсь в добровольческую армию.

Гетман Скоропадскцй высказал свое сожаление, что я не хочу с ним работать и сказал, что он все же надеется, что я не откажу ему в совете, когда он ко мне обратится.

Но больше мы с ним не видались, и ни за какими советами он ко мне не обращался.

В этот период мне представился случай отправить письмо генералу Деникину, который вступил в командование добровольческой армией, после того как генерал Корнилов был убит при попытке занять Екатеринодар.

Мое письмо, с подробным описанием того, что я видел и слышал, дошло по назначению и, как генерал Деникин мне впоследствии говорил, было для него очень ценно, так как от внешнего мира добровольческая армия была совершенно отрезана, и никто не зная, что и где происходит.

* *
*

То, что я видел и слышал в этот период в Киеве, убедило меня, что политика Германии, как к России в целом, так и по отношению к Украине, была явно колеблющаяся, неопределенная.

Конечно, в руках у нас нет документальных данных относительно указаний германского правительства своим представителям в России, но о многом можно судить по фактам, по распоряжениям местных германских властей (представителей), по разговорам фельдмаршала Эйхгорна, по словам игравшего заметную роль в Киеве гр. Альвенслебена, а также по разговорам германских офицеров с теми русскими, с которыми они сошлись и подружились. Наконец политика правительства гетмана Скоропадского и донского представительства в Киеве отражала в себе колеблющуюся и неопределенную политику Германии.

Прежде всего получалось впечатление, что между военными и гражданскими представителями Германии в России существует резкое различие во взглядах на будущее России.

Маршал Эйхгорн неоднократно высказывал, что для Германии необходимо воссоздать сильную, единую и дружественную Германии Россию; но и здесь отражались колебания центрального правительства : то говорилось о необходимости воссоздать "единую" Россию, то о воссоздании сильной Украины, независимой от Великороссии.

Что касается политического представителя Германии на Украине, бар. Мума, то в его словах явно чувствовалось нежелание принять решительные меры для воссоздания не только сильной единой России, но и сильной Украины.

Получалось отчетливое впечатление, что немцы хотят водворить порядок в России, пользуясь последней как своей базой для получения продовольствия и сырья, но, с другой стороны, не верят в то, что Россия может превратиться в их союзницу и, напротив, опасаются, что водворение порядка в России и в частности на Украине и воссоздание ими только что разрушенной армии может грозить им опасностью и вновь может создать для них восточный фронт.

Но вместе с этим, Не имея восточного фронта, немцы все же принуждены были ввести в пределы России около 600000 человек войска и по мере продвижения на восток отлично сознавали, что их положение становится все менее и менее прочным, что требуется новое увеличение войска и что этому нет предела. Растущее против них возбуждение среди населения указывало, что хотя, занимая железные дороги и главные населенные центры, и можно поддерживать в стране сравнительный порядок, но близко то время, когда из глубины страны они ничего не будут в силах получать, близки восстания в отдельных районах, и скоро предстоит новое увеличение их войск в оккупированной ими стране.

Получался заколдованный круг: с одной стороны, было опасно дать возможность организоваться новой русской армии из-за опасения вновь создать для себя Восточный фронт, а с другой стороны, чтобы пользоваться Россией, как продовольственной базой, необходимо было в ее пределах держать сильную армию, ослабляя Западный фронт, в то время когда их противники там усиливались и назревали решительные бои, которые должны были решить участь всей борьбы и будущую судьбу Германии.

Что касается отношения немцев к добровольческой армии, то и оно было крайне неопределенно.

Когда я приехал в Киев, то застал там совершенно открыто функционировавшее бюро записи в добровольческую армию.

Никто не разрешал открывать это бюро, но никто против этого и не возражал. Запись шла открыто, и офицеры без всяких препятствий и затруднений отправлялись на Дон в состав добровольческой армии.

В июне отношение к добровольческой армии резко изменилось: бюро для записей в состав армии распоряжением правительства гетмана (а штаб гетмана указывал, что это сделано по распоряжению немцев) было закрыто, и было объявлено, что впредь всякая пропаганда в пользу отправки офицеров и солдат в состав добровольческой армии будет строго преследоваться, что виновные будут арестовываться и предаваться суду и что прекращается выдача разрешений на выезд на Дон без ручательства бывшего в Киеве представителя донского атамана, что отправляющиеся на Дон не едут на пополнение Добровольческой армии.

Вместе с этим из немецких кругов через представителей украинского военного министерства широко началось пропагандирование идеи создания особой южной добровольческой армии для борьбы против большевиков и открытыми монархическими лозунгами.

На создание этой армии немцы обещали отпустить крупные суммы и широко снабдить армию всем необходимым из запасов бывших Киевского и Одесского военных округов.

В Киеве и в Харькове были открыты бюро для записи в Южную армию, содержание офицерам и солдатам было назначено крупное, в несколько раз превышавшее получавшееся в добровольческой армии генерала Деникина.

Все, конечно, делалось не непосредственно немцами, а через украинское военное министерство.

Первоначально предполагалось создать две группы этой армии: одну—на Дону, на Воронежском направлении, а другую—в районе Харькова. Но впоследствии остановились на формировании одной Южной армии—в районе Дона .

Монархические лозунги и хорошее содержание первоначально привлекли многих, и запись началась очень успешно. Записывавшихся эшелонами отправляли на Дон.

Но вскоре пыл создателей этой армии "остыл: дело в том, что миогие офицеры, не веря немцам и сознавая, что формирование армии, идущее с благословения немцев и на их деньги, может оказаться невыгодным русскому делу, и в то же время встречая серьезные затруднения к отправке в добровольческую армию к генералу Деникину, скоро нашли способ обходить затруднения: они записывались в Южную армию, но по прибытии на Дон уходили из состава своих эшелонов и пробирались в армию генерала Деникина.

В Харькове и особенно в Киеве начались серьезные репрессии по отношению к офицерам, которые проповедывали необходимость идти на пополнение армии Деникина; их начали арестовывать и содержали в тюрьме, как важных государственных преступников.

Формирование Южной армии задерживалось и вследствие того, что не могли отыскать подходящего, популярного генерала, которого можно было бы поставить во главе ее. Предложение (через военное министерство гетмана или через донского атамана Краснова) делалось многим; но желающих не находилось. Отказался граф Келлер, отказался кн. Долгоруков. Наконец, на предложение донского атамана Краснова, условно согласился бывший главнокомандующий Юго-западным фронтом Н. И. Иванов. Он ответил, что первоначально переговорит с генералом Деникиным. Впоследствии он принял эту армию, но к этому времени немцы уже перестали ею интересоваться, она была в полном развале, и ген. Иванов, убедившись в полной невозможности сформировать из нее что-либо крепкое и значительное, по указанию генерала Деникина, ее переформировал в особый отряд, который и вошел в состав добровольческой армии.

Таким образом из этой затеи ничего серьезного не вышло, но добровольческой армии был нанесен существенный вред: открытое провозглашение монархического лозунга было слишком заманчиво для большинства кадрового офицерства, которое революцией было выброшено за борт и превращено в париев. Очень и очень многие из хороших офицеров, стремившихся попасть в добровольческую армию Деникина, теперь или шли в Южную армию, или, не идя ни туда, ни сюда, заняли выжидательную позицию, выясняя, какие же лозунги в добровольческой армии. Это же послужило причиной задержать свой отъезд в добровольческую армию и для менее устойчивой части офицеров, нашедших предлог и объяснение для неисполнения своего гражданского долга.

Наконец надо откровенно сознаться, что и в рядах добровольческой армии формирование "монархической" армии внесло разлад, и некоторый небольшой процент офицеров перешел в ряды Южной армии.

В результате—формирование Южной армии безусловно задержало рост добровольческой армии и внесло разлад в офицерскую среду.

Очень многие думали, что немцы искренно хотели создать прочную добровольческую армию, но все их неопределенное и более чем двусмысленное поведение во весь период формирования Южной армии ясно указывает, что ими преследовались другие цели: внести разлад в среду русских офицеров; затруднить и задержать дальнейшее усиление добровольческой армии генерала Деникина и, прельстив старое кадровое офицерство заманчивыми для них лозунгами, а в результате ничего им не дав, привлечь их симпатии на свою сторону и помещать идти туда, где они могли оказаться для немцев вредными.

Многие возражали против этих выводов, говоря, что немцам, если бы они захотели, ничего не стоило уничтожить добровольческую армию генерала Деникина и не было смысла прибегать к сомнительным для их выгоды мероприятиям.

Да, уничтожить добровольческую армию генерала Деникина, может быть, и было сравнительно легко, но обстановка для немцев была так сложна, что предугадать, что вышло бы из этого в результате, очень трудно.

Нельзя забывать, что немцы рассчитывали получить хлеб и прочее сырье не только из района Украины, но и с Дона и Кубани; кроме того для них важно было получить связь и с нефтяным районом Грозного и Баку. А для всего этого надо было прежде всего дружественно настроить к себе казачьи области. Иметь их врагами было опасно.

Между тем донские и кубанские казаки были кровно связаны с добровольческой армией и открытое преследование последней могло вызвать опасные для немцев осложнения в казачьих областях; да и на Украине действия против армии генерала Деникина могли вызвать осложнения для немцев, возбудив против них всех тех, кто сочувствовал этой армии.

* *
*

В конце мая я получил известие, что мой отец, живший в Севастополе, очень плох.

Без разрешения немцев ехать в Крым было нельзя. Я боялся, что мне этого разрешения не, дадут. Но разрешение я получил и выехал в Севастополь через Одессу.

В Одессе в Херсонской и части Подольской губернии хозяевами были австрийцы.

Картина была иная, чем в Харькове и Киеве; видно было, что австрийские войсковые части совершенно разваливаются и сами становятся опасными для своего командного состава.

Немцы видели, что на австрийские войсковые части рассчитывать нельзя, и стали вкрапливать в гарнизоны городов свои небольшие части. Австрийскому командованию такая опека была неприятна, но они принуждены были согласиться. В день моего приезда в Одессу туда прибыл батальон германской пехоты.

На пароходе по дороге в Севастополь я обратил внимание, что почти все немецкие солдаты, бывшие на пароходе, принадлежат к различным войсковым частям. Я этим заинтересовался и, обратившись к какому-то немецкому лейтенанту, попросил его мне это объяснить. Он прежде всего заметил: "видно, что вы военный; штатский на это не обратил бы взимания". Затем объяснил, что в Крыму отличная рыбная ловля, но совершенно не организованная; что на это обращено внимание германским командованием и с разрешения императора Вильгельма из частей, находящихся на западном фронте, вызваны рыбаки, промышлявшие на берегах Северного и Балтийского морей; что на этом пароходе направляется в Севастополь первая партия рыбаков с сетями и различными рыболовными снастями; что, вероятно, будет прислано "еще три таких ,и тогда будет сорганизована рыбная ловля и заготовление рыбных консервов, которые будут посылаться в Германию.

Невольно я подумал: трудно вас победить, но все же вы слишком зарвались и будете побиты!

Похоронив отца, я должен был зайти в Севастополе в комендантское управление, так как для получения разрешения на выезд из Крыма требовалась личная явка в комендатуру.

Войдя в комендантское управление, я увидел немецкого офицера, сидевшего за столом с задранными на соседний стул ногами и с сигарой во рту.

Мне сказали, что надо обратиться, к нему.

Я подошел и сказал, что пришел за разрешением на выезд из Крыма.

— Как ваша фамилия?

— Лукомский.

Немецкий офицер сейчас же спустил ноги со стула, вынул сигару изо рта и спроси:

— Вы не генерал?

— Да, генерал.

Он встал и, предлагая мне стул, сказал, что разрешение будет немедленно выдано. Взял мои документы, и я действительно через пять минут получил разрешение на выезд из Крыма.

В Одессе мне пришлось задержаться из-за формальностей по отцовскому наследству.

Зайдя как-то к моему знакомому, Андриевскому, я встретил там командующего австрийскими оккупационными войсками. Нас познакомили.

Начал он с того, что выразил удовольствие со мной познакомиться, хотя, как он выразился, "встреча с вашей дивизией, когда вы в мае 1916 года прорвали наш фронт и затем, заняв Черновицы, продвинулись в Карпаты, была не из приятных".

Затем он начал ругать с пеною у рта Германию.

— Мы уже почти погибли, гибнут немцы. Их продвижение в глубь России пагубно; это приведет к неминуемой катастрофе, Из-за непонимания Германией обстановки она погибнет сама и; погубит окончательно нас.

Бедный старик впоследствии не перенес позора своей родины и в Одессе же застрелился.

В первых числах июля я закончил свои дела и собирался выехать в Киев, но получил телеграмму от сестры жены, гр. Гейден, .что она просит меня задержаться на несколько дней в Одессе.

На другой день в Одессу приехал из Киева генерального штаба полковник Кусонский и сказал мне, что должен предупредить меня о том, что мне ехать в Киев нельзя; что там идет серьезное преследование и аресты всех причастных к добровольческой армии и что отдай уже приказ арестовать меня.

Я на это ответил, что в Одессе я не скрываюсь, что если немцы мною интересуются, то, конечно, отлично знают, где я нахожусь, и могут меня арестовать так же легко в Одессе, как: и в Киеве или по дороге в добровольческую армию, куда я должен скоро ехать. Что я, наоборот, считаю, что в смысле ареста мой приезд в Киев скорей безопасен, так как вряд ли германское командование захочет нашуметь с моим арестом в Киеве, где меня почти все знают.

В Киеве я нашел мою жену, только что приехавшую из Москвы в так: называемом украинском поезде (в этих поездах перевозили, по соглашению между советским и украинским правительствами, украинских граждан).

Благополучный приезд в Киев моей жены также показал влияние немцев.

Комиссариат по иностранным делам категорически отказал дать ей разрешение на выезд на Украину. Моя жена через своих знакомых обратилась за содействием к германскому консулу и ей не только разрешили выехать, но потом позволили вынуть из сейфа ее драгоценности (как и другим, уезжавшим с украинским поездом)

Приехав в Киев, я узнал о приезде туда же П, Н. Милюкова.

Бывшие члены Государственной думы Нелидов и Шульгин сказали мне адрес П. Н. Милюкова и сообщили день и час, когда он будет дома и будет меня ждать.

Я пошел к нему.

Наш разговор носил очень горячий характер.

П. Н. Милюков доказывал, что немцы выйдут победителями в мировой борьбы; что они единственная сила, на которую может опереться Россия; что только немцы, приславшие нам в запломбированных вагонах руководителей большевизма, могут нас от них избавить; что Франция и Англия в таком положении, что от них помощи ожидать нельзя.

По мнению П. Н. Милюкова, так как мы справиться с большевиками сами не можем, то должны обратиться за помощью к Германии—победительнице в мировой борьбе, к Германии—нашей соседке, которой должно быть выгодно восстановить в России порядок. Немцы, добавил Милюков, люди практичные, и они поймут, что для их же пользы надо помочь России.

Я, со своей стороны, докааывал, что Германия будет разбита; что победителями^ несмотря на выход из борьбы России, останутся наши бывшие союзники; что особенно для Франции выгодно, чтобы Россия была сильной; что соглашение России с Германией повергнет первую в экономическое рабство Германии. Напомнил П. Н. Милюкову, что до войны Германия всегда стремилась к тому, чтобы мешать у нас развитию промышленного производства (как, например, красочного). Доказывал Милюкову, что экономическая зависимость от Англии и Франции не так страшна; что они будут вкладывать капиталы в наши производства и этим подымать нашу промышленность; что Германия в противоположность этим державам будет почти исключительно пользоваться нашим сырьем для развития своей промышленности, всячески затрудняя развитие промышленности в России.

П. Н. Милюков стоял на своем. Так как его лейтмотивом было уверение, что Германия выйдет победительницей из мировой борьбы, то я предложил ему поговорить еще с генералом А. М. Драгомировым, авторитет которого в военном деле, невидимому, Милюков признавал.

На другой день я устроил их свидание, присутствуя на нем сам, но из этого ничего не вышло: П. Н. Милюков упорствовал на своем и не соглашался ни с какими доводами.

В заключение он сказал, что он не приехал немедленно договариваться с немцами а пока хочет повидаться в Киеве с представителями германского правительства и позондировать почву, на каких условиях можно начать переговоры; выяснить, что именно предложат немцы, а затем в зависимости от этого принять окончательное решение. -

Насколько мне известно, свидание П. Н. Милюкова с представителями германского правительства в Киеве не состоялось.

Одновременно с П. Н. Милюковым вновь приехал из Москвы в Киев лейтенат Масленников.

Масленников не привез мне никаких подтверждений о вызове меня в Москву, и впоследствии я узнал, что предложение, которое он мне сделал в Харькове от имени А. В. Криюшеина и В. И, Гурко не носило столь определенного характера, как мне это было передано Масленниковым.

Я узнал, что Масленникову было лишь поручено выяснить, соглашусь ли я на приезд в Москву и на принятие руководства военными организациями, если обстановка будет складываться для этого благоприятно.

Начиная со дня моего приезда в Киев, я почти ежедневно стал получать предупреждения о том, что буду арестован. Передавали мне об этом, из гетманского штаба, из донского представительства и даже якобы из германского штаба.

Насколько действительно были верны слухи о решении меня арестовать, я не знаю, но следить за мной были приставлены два филера, которых я скоро уже знал в лицо. Одна моя родственница иногда ¹, когда я бывал у нее, смеясь говорила: "Ну вам пора уходить, а то, посмотрите в окно, ваш филер совсем уже измучился, скучает и сердится, сидя на тумбе".

Предупреждения о решении меня арестовать стали, наконец, столь упорны и исходили из таких высоких сфер, что я решил ускорить свой отъезд на Дон. Да и вообще пора было ехать.

Чтобы не случилось бы какой-нибудь неприятности в дороге, я решил проехать в вагоне, который был предоставлен в распоряжение донского, представителя. О том, что я поеду в этом вагоне, знали только представителей войска донского и моя семья.

В день моего отъезда мои вещи были отправлены на вокзал вместе с вещами уезжавшей в деревню сестры моги жены, а там перенесены в вагон донского представительства.

Я же часа за полтора до отхода поезда прошел к своим родственникам, у которых часто бывал, а затем вышел оттуда в сопровождении моих детей, и мы дошли по направлению к дому.

Филер, убедившись что я иду домой, где-то отстал, а я, взяв извозчика, проехал несколько улиц и затем пересев на другого, отправился на вокзал.

На вокзал я приехал после первого звонка и, пробыв на нем до второго звонка, быстро прошел в вагон.

Никто на меня не обратил никакого внимания и я без всяких приключений доехал до Ростова, а оттуда проехал в Новочеркасск .

Я хотел, прежде чем ехать к генералу Деникину, повидаться с донским атаманом генералом Красновым и вполне ориентироваться в той обстановке, которая сложилась в Новочеркасске.

По дороге на Дон, в Екатеринославе, ко мне подошло несколько офицеров и, жалуясь на то, что они уже несколько дней не могут попасть в поезда, идущие на Дон, просили взять их в вагон, в котором я ехал. Кое-как мы их устроили у себя. В пути я от многих слышал, что немцы всеми способами стараются не пропускать офицеров в добровольческую армию.

Тяжело было увидеть и на ростовском вокзале германские каски!

Приехав в Ростов, я узнал, что германцы, достигнув Дона на участке Аксай—Ростов, дальше не продвигаются. На левом берегу Дона ими занимался лишь Батайск (предместье Ростова) и у Аксая (на полпути между Ростовом и Новочеркасском) мосты через Дон охранялись их караулами.

В Новочеркасске жили лишь два германских офицера, являясь представителями германского командования при донском атамане.