"Откуда пошло самостийничество (Полностью)"

[...]

Родился Николай Иванович 23-го декабря 1904 г. (по ст. ст.) в С. Петербурге. Там же, в 1922 г., окончил гимназию. Семья была не из богатых и какое либо баловство исключалось. Отметить это обстоятельство следует потому, что уже с ранних лет возникла у Н.И. страсть - к театру. Мать всячески поддерживала увлечение сына, но далеко не всегда могла ему помочь. В театр и на концерты приходилось проникать "зайцем". Эта страсть оставила на Н.И. неизгладимый след: уже позднее, будучи студентом, он, одновременно с университетскими занятиями, посещал курсы сценического мастерства, а затем был направлен в Мариинский театр для практики. Одно время даже увлекся мыслью стать режиссером, но закулисная психологическая атмосфера его оттолкнула.

В 1922 г. Н.И. поступает на Историко-Филологический факультет Петроградского Государственного Университета, каковой оканчивает в 1927 г., успешно защитив диссертацию на тему "Влияние иностранного капитала на колонизацию русского севера в XVI-XVII вв.". Хоть работа эта и осталась ненапечатанной, но была удостоена лестного отзыва академиком С.Ф. Платоновым в докладе на "Неделе русских историков" в Берлине, в 1927 г., а позднее была упомянута в "Летописи занятий Археографической комиссии", том 33-й.

По окончании университета, Н.И. оставлен Платоновым при кафедре для подготовки к дальнейшей научной деятельности, но самую подготовку, проходит до 1930 г. при Институте истории Ранион, под руководством С.В. Бахрушина и А.Е. Преснякова. Одновременно Н.И. участвует в семинаре М.И. Покровского по русской историографии.

За годы аспирантуры Ульяновым написаны три исследовательских трактата: - "Торговая книга конца XVI в.", "Колонизация Мурмана в XVII в.", напечатанная в 1-м ном. "Исторического сборника "Академии Наук в 1934 г. и "Общественно-политические воззрения Б. Н. Чичерина". Кроме того составлен обзор архивных материалов по истории Кольского полуострова, напечатанный в "Кольском сборнике" Академии Наук в 1930 г. и еще - популярный очерк о восстании Разина, изданный брошюрой в Харькове в 1930 г.

В 1930 г. Н.И. командирован лектором в Архангельский Педагогический Институт, где и остается до 1933 г. За это время из под его пера выходит книга "Очерки по истории народа Коми-Зырян" изданная в 1932 г. За эту работу Академией Наук присуждена Н.И.-чу ученая степень Кандидата исторических наук. Кроме того, в Архангельском Губархиве им найдено "Дело о Панфинской пропаганде в Карелии" и написана на эту тему работа, принятая к печати и находившаяся уже в гранках, когда последовал арест автора в 1936 г.

С 1933 по 1936 г. Н.И. состоит Старшим научным сотрудником Постоянной историко-археологической комиссии при Академии Наук в Ленинграде. Одновременно он приглашен вести семинар, а потом и читать лекции по русской истории в Ленинградском Государственном Университете.

В 1935 г., в одну из своих служебных поездок в Москву, Н.И. знакомится со своей будущей супругой, Надеждой Николаевной, студенткой медицинского факультета. На этом связь не обрывается, возникает переписка, а в следующем году, когда Н.Н., окончив университет, переезжает в Ленинград, молодые люди сочетаются браком.

2-го июня 1936 г. Н.И. арестован НКВД по обвинению в контр-еволюционной пропаганде и приговорен к 5 годам концлагеря. Заключение отбывает сперва в Соловках, затем в Норильске, на Таймырском полуострове. Об этих мрачных годах Ульянов вспоминал неохотно; иногда лишь рассказывал отдельные эпизоды. Как-то вспомнил, с благодарностью, заключенного-дантиста, который, работая на лагерной кухне, принес однажды Н.И.-чу две сырых картофелины, чем буквально спас от начавшейся цынги... Рассказал Н.И. еще, что в лагере он жил в хорошем культурном "обществе" - ведь там в те времена собрались сливки интеллигенции... Выполнять трудовые нормы было тяжело, но переносил Н.И. все стоически, хотя и был обессилен. Больше всего угнетала безнадежность, сознание своей бесполезности, потерянных лет, невозможность продолжать творческую работу. Приходили на ум и мрачные мысли, что если срок будет продлен - такое нередко случалось - то он покончит с собой.

В 1941 г., в самый канун войны, Н.И. освобожден и направлен по месту назначенного жительства, но из-за начала военных действий добирается только до Волги. Здесь, в Ульяновске (бывший Симбирск), он вынужден осесть и, за невозможностью получить другую работу, промышляет до осени простым ломовым извозчиком.

В сентябре взят на окопные работы под Вязьмой и там попадает в плен к немцам. Вскоре, однако, ему удается бежать из Дорогобужского лагеря и он, пройдя около 600 верст по немецким тылам, пробирается под осажденный Ленинград. В одном из оккупированных немцами пригородов, Н.И. разыскивает свою супругу. Ульяновы уезжают в глухую деревню, где Н.Н. работает врачем среди местного населения.

Жизнь в деревне была полуголодная, полухолодная и тоскливая; угнетало отсутствие газет, книг, каких бы то ни было духовных контактов. Чтобы заполнить образовавшийся умственный вакуум, Н.И. принимается за составление местного народного словаря, собирает старинные песни, записывает по памяти стихи Блока, Ахматовой, Фета, Гумилева, Волошина и других. Стихов и целых поэм он знал множество и помнил их до самых последних своих дней.

В этот же период Н.И. начинает работать над историческим романом "Атосса", который закончит значительно позднее, по окончании войны, когда откроется доступ к необходимым историческим материалам и, прежде всего, к трудам Геродота.

Осенью 1943 г. Ульяновы отправлены оккупационными властями, как "остарбайтеры", на работы в Германию, в лагерь Карлсфельд под Мюнхеном, где и остаются до окончания войны. Н.И. работает автогенным сварщиком на заводе BMW, а Н. Н. - врачем в лагерном госпитале.

С окончанием войны и приходом американских войск, возникает новая опасность - насильственной репатриации в "социалистический рай", а позднее - проблема дальнейшего "мирного" существования. В течение двух лет приходится как-то перебиваться а затем, в 1947 г., Ульяновы, через организацию И.Р.О., эмигрируют в Марокко и оседают на годы в Казабланке. Теперь уж Н.И. работает "по специальности", т.е. сварщиком на заводе Schwartz Haumont. Кстати, ряд его статей за тот период, среди них и отрывок из будущей книги "Происхождение украинского сепаратизма", вышли под шутливым псевдонимом "Шварц Оманский".

Так, несмотря на полное отсутствие необходимых условий для умственного труда, начал Н.И. свою творческую деятельность в свободном мире. Позднее, благодаря наладившимся поездкам в Париж, положение улучшается: удается приобрести нужные книги, а в архивах библиотек откопать недостающие для исторических работ материалы.

Да и русский Париж встретил Н.И. приветливо. Тут он познакомился с Б.К. Зайцевым, П.Е. и С.П. Мельгуновыми, Н. Берберовой, Н.М. Херасковым, Г. Ивановым, с французским профессором Андрэ Мазоном, прекрасно владеющим русским языком. Вот что писал Н.И. о своих впечатлениях - жене в Марокко: "Очень доволен тем, что впервые за свою эмиграцию увидел настоящую культурную Россию. Это было глотком свежей воды. Буквально отдохнул душой".

Не следует, однако, рисовать себе творческую природу Н.И. Ульянова слишком идиллически. Был он не только кабинетным ученым. Уже тогда, в "марокканский" период, проявилась в нем и другая его сторона - яркого и страстного полемиста, с каким мало кто мог скрестить оружие. На одном из ежегодных эмигрантских торжеств в Казабланке, - "День русской культуры" -, Н.И. выступил с докладом, в котором утверждал, что после Достоевского и Толстого, Мусоргского и Чайковского, не пристало рядить русскую культуру в сарафаны и кокошники!

"Посеявший ветер пожнет бурю". Доклад, попавший затем на страницы печати, вызвал целый полемический шторм. Традиционно-консервативной части эмиграции новшество Н.И. пришлось не по душе; более "прогрессивные" приветствовали его заявление. Но поднятый шум не испугал Н.И.; скорей наоборот - вдохновил его на дальнейшее углубление "опасной" темы. И возможно, что его интересное эссе "Патриотизм требует рассуждениiя" уходит корнями в казабланкский дебют.

В 1952 г. в "Чеховском издательстве" выходит в свет первый исторический роман Ульянова - "Атосса" - из эпохи войны Дария со скифами.

В 1953 г. Ульяновы вторично эмигрируют - в Канаду, где Н.И. продолжает исследовательскую работу о корнях украинского сепаратизма. Двумя годами позже, Ульяновы перебираются в США и не надолго оседают в Нью Йорке. Здесь автор этого очерка и познакомился с Н.И.

Знакомство состоялось сперва на политической почве, в рамках "Союза борьбы за свободу России", созданного известным историком и публицистом С.П. Мельгуновым в 1947 г. Прямого участия в политической работе Н.И. не принимал, это было не его стихией; примкнул к Союзу скорей по причине духовной близости к участникам организации, культурный уровень которой в те времена несомненно выделялся среди эмигрантских политических организаций. В Союзе Н.И. представлял как бы "культурную" оппозицию, противопоставляя политическим вылазкам серьезную культурную работу. Но верен Союзу оставался до конца, т.е. до его ликвидации в 1961 г.

В Нью Йорке Н.И. много работает, печатается в газетах и журналах, часто выступает с докладами в "Обществе друзей русской культуры", где сразу завоевывает себе прочную аудиторию. Работа теперь значительно облегчена наличием прекрасной городской библиотеки, где Н.И. пропадает днями. Этот период и следует рассматривать как начало расцвета научной и литературной деятельности Н.И. в эмиграции.

В 1955 г. Н.И. приглашен лектором по русской истории и литературе в Йельский университет. После недолгих колебаний он принимает предложение и Ульяновы, вновь снявшись с якоря, переезжают в Нью Хэвен в штате Коннектикут. Здесь Н.И. преподает в течение 17 лет - до выхода на пенсию в 1973 г.

[...]

В доме у Ульяновых можно было встретить не мало интересных людей: Г.В. Вернадского с женой, М.М. Карповича, писателя А. Парри, декана Св. Владимирской Академии о. А. Шмемана, сорбоннского профессора и писателя Р. Герра, М. Корякова, коллег из Йельского университета и других людей интеллектуальной формации.. Устраивались чтения, происходил оживленный обмен мнениями.

Все свободное от университета время Н.И. попрежнему посвящает научной и писательской работе, чтению докладов в Нью Йорке и других городах, а также подготовке к изданию окончательно созревших трудов. Статьи Н.И-ча увидели свет во многих русских изданиях: в газетах "Новое русское слово" и "Русская мысль", в журналах "Новый журнал", "Российский демократ", "Возрождение", "Воздушные пути", "Опыты", а также по английски в "Encyclopedia of Russia and the Soviet Union", "Review of National Literatures", "Canadian Slavic Stu- dies" и в "Russian Review".

Одна за другой выходят книги Ульянова: "Происхождение украинского сепаратизма" - единственный научный труд на эту тему, вышедший когда либо, сборники эссе: "Диптих", "Свиток", "Спуск флага", "Скрипты"; сборник рассказов "Под каменным небом", и, наконец, большой исторический роман "Сириус", охватывающий предреволюционные годы и Февральскую революцию в России - единственный по теме и проникновению в смысл развернувшейся вокруг российского трона трагедии. Этот труд дался Н.И-чу не легко и потребовал многих лет работы.

[...]

Отдельными тетрадями, в разное время, вышли и другие значительные работы Н.И.: "3амолчанный Маркс", "Исторический опыт России", "Северный Тальма".

Труды Н.И. всегда получали "большую прессу", многие вызывали горячую полемику, подчас переходящую в штормы. К таковым, помимо уже упомянутого доклада о русской культуре, следует отнести и "Ignorantia est" - о роли русской интеллигенции в судьбах России, "Басманный философ" - о взглядах Чаадаева на Россию, "Замолчанный Маркс" - ценнейший обзор забытых газетных статей К. Маркса, наполнен- ных ненавистью к славянским народам. Эта статья, кстати, была совсем недавно опубликована в журнале "Континент" но. 43.

Выпадали на долю Н.И. и общепризнанные триумфы. Так, в 1961 г., в Нью Йорке, на праздновании 1100-летия российской государственности, перед аудиторией более чем в 800 человек, Н.И. выступил с докладом "Исторический опыт России". Пересказать доклад трудно, его нужно прочесть. Одно можно сказать: по эрудиции, художественности формы и, наконец, по страстному внутреннему убеждению, это выступление стало подлинным историческим манифестом, разбивающим на голову накопленные в веках ложь и хулы клеветников России. Зал пребывал в трансе, захваченный правдивой проповедью, болью и гневом докладчика.

[...]

Приходят на память и другие "кульминационные" доклады Ульянова; среди них назову: "Комплекс Филофея", развенчивающий миф о яко-бы империалистической сущности идеи "3-го Рима", "Шестая печать" - о закате европейской культуры, "Патриотизм требует рассуждения" - о различии между национальным самосознанием и ложной "национальной идеей"... Всех не перечтешь.

Со временем и материальная сторона жизни Ульяновых благоустраивается; открываются возможности ежегодных поездок в Европу, которую за четверь века они исколесили вдоль и поперек. Это были не увеселительные каникулярные прогулки, скорее наоборот, это была упорная "конквистадорская" страда - осмотр старинных городов, знакомство с историческими памятниками, посещение библиотек и, конечно, музеев. В музеях Н.И. мог проводить не дни, а недели; в одной только Равенне он т.о. "непредвиденно" задержался больше месяца. Вообще Италии было отведено первое место, но также влекла его Испания, главные столицы Европы - Париж, Вена... Следует отметить, что самые путешествия предпринимались не "с кандачка"; готовился Н.И. к каждому заранее, месяцами изучая историю запланированных к посещению мест, копаясь в музейных альбомах и иных пособиях. Впечатления и открытия отливались в очерки, поражавшие как эрудицией автора, так и его наблюдательностью и неутомимостью: "Орвието", "Мертвые города", "Восставшие из мертвых", "Алжезирас", "Севилья" и многие другие.

[...]

Из всего сказанного не следует однако, что творческий путь Н.И. был отныне отмечен только радостями. Оставалась в нем и непреходящая грусть о том, что не сбылась главная мечта - посвятить себя целиком русской истории. Пятнадцать лет жизни на отшибе, вдали от культурных центров, библиотек и архивов, лишили его этой возможности. А "спекулировать", т.е. выносить суждения вне прочных данных, не опираясь на серьезную документацию, было не в его характере. И потому, хотя исторические труды Ульянова и были написаны со знанием дела и добросовестностью ученого, он всеже вынужден был склониться к другому жанру - эссе. И тут он выявил себя непревзойденным мастером, чье имя, не страшась преувеличений, можно поставить рядом с крупнейшим эссеистом нашей диаспоры - М. Алдановым.

Невольно напрашивается вопрос: чем объясняется такой успех - энциклопедическим складом ума? Оригинальностью мышления? Ответим: и тем и другим. Меньше всего походил Н.И. Ульянов на ремесленника, талдычащего о незыблемости таблицы умножения; с другой стороны, перефразируя поэта, - никогда он не утомлял читателя скучными намеками на содержимое выеденного яйца. Ульяновское эссе это - преодоление мертвящей схоластики, вспышки прозрения там, где под пластами ходячих истин погребены ростки умственной эволюции. Иногда эти вспышки настолько ярки, что кажутся парадоксами; но кто определит их истинную природу? И сколькие из них со временем станут ходячими истинами?

[...]

Не всегда стимулом для тонкого словесного выражения у Н.И. была потребность в "кинжальной" краткости или в художественном приеме. Иногда яркость слова вызвана яркостью и глубиной чувства, особенно там, где речь идет о России.

[...]

Н.И. не был монархистом, но раскроем "Сириус" там, где описана сцена объявления царем манифеста о вступлении России в войну и тогда поймем, что так мог писать лишь человек, кровно связанный с историей России. И вообще истории не ставил Н.И. никаких условий, не пропускал ее через фильтры политики или надуманного "любомудрия", а от историка требовал лишь знания и честности.

Одинаково чужды были Ульянову и тщеславие, и стяжательство.

Вспоминается, как кто-то спросил его - каким образом мог он отказаться от предложенного ему почетного и доходного поста главы русского отдела в одном из лучших колледжей. Н.И. удивленно посмотрел на вопрошающего, затем ответил: - Я считаю преступлением тратить время на заработки сверх того, что необходимо для существования; остальное время и силы следует беречь для творческого труда!

Не будучи тщеславным, он и льстить не умел. Не умел и не старался завязывать "полезных" связей, столь необходимых для проталкивания своих работ, не заискивал у критиков, меценатов и издателей, и не поступался своими убеждениями. Бесстрашно ставил самые щекотливые вопросы, зная наперед, что подвергнется жестоким нападкам со стороны потенциальных оппонентов. Но умел и рассердиться и тогда от противников, бывало и маститых, только пух летел. Справедливости ради должно отметить, что среди последних было немало и таких, кто, "враждуя" с Н.И., отдавалаки дань восхищения его эрудиции, блеску его формулировок и характеристик.

В "Листках из блокнота" М. Корякова, печатавшихся в "Новом русском слове", встречаем строки, прекрасно характеризующие духовную стойкость Ульянова. Описывая одну из "баталий", где Н.И. подвергся шквальному огню из стана социалистов-меньшевиков, автор "Листков" пишет, что "значительней всего вот этот урок, который Ульянов преподает нам всем - урок внутренней свободы... Должен признать - продолжает Коряков - что мне хотелось бы быть его учеником, усвоившим его уроки". И далее: "Я завидую Н.И. Ульянову как раз за то, что он сделан из такого крепкого материала, не поддающегося никакому давлению, никакой "штамповке".

Отклики на творчество Н.И. со стороны видных деятелей культуры были всегда лестными. Высоко оценили его работы Б. Зайцев, М. Алданов, А. Ремизов, Г. Вернадский, В. Вейдле, М. Карпович, А. Седых, Г. Адамович, И. Одоевцева, Л. Ржевский, С. Мельгунов, В. Сечкарев, Н. Первушин, Н. Андреев, Ю. Мацкевич, А. Парри...

Правда, приходилось подчас слышать и упреки по адресу Ульянова - не слишком ли сумрачно живописует он нашу современность? Что ж, возможно, это так и было; ни веселья, ни оптимизма - того, который Шопенгауэр окрестил "нечестивым", - в писаниях Ульянова не найти. Скорее найдем в них боль и прежде всего - боль за Россию. И это законно, ведь сказано было поэтом: "Кто живет без страданья и гнева, тот не любит отчизны своей"... Другая боль - за культуру; ощущение надвигающейся гибели величайших ценностей, умственных, эстетических и моральных, созданных тысячелетними усилиями европейской цивилизации, разлито по страницам книг Н.И. Ульянова. В этом смысле он сродни тому же Шопенгауэру, Шпенглеру, Данилевскому, Ортеге И'Гассэ.

"Исход виден ясно - читаем у Ульянова в "Шестой печати", - будет ли он означать гибель культуры или физическую гибель человечества, не все ли равно?.. А если и останется горсть папуасов на Новой Гвинее - что из этого?"

Приходится ли поэтому удивляться, что эпиграфом к упомянутому эссе Н.И. заимствовал строки у Мандельштама: "В ком сердце есть, тот должен слышать, время, как твой корабль ко дну идет".

И, однако, было бы ошибкой подметить в творчестве Н.И. одну лишь минорную ноту. Жило в нем и другое, артистическое - "моцартовское" - начало, не подопечное социо- логическому скепсису. Это - любовь к прекрасному, к стро- гой красоте дворцов и соборов, картинных галлерей и иных памятников искусства. Но не только это. Близко чувствовал Ульянов и жизнь, что вписана нашим временем в еще не исковерканный пейзаж древних городов, с их архитектурой, садами и парками. Вот, к примеру, описание Севильи:

"Севилья считается воплощением испанского духа... Это означает не только гору арбузов, сваленную торговцами прямо на мостовую, не только виноград, продаваемый с телеги, не только общий стиль жизни, непринужденной, полнокровной, такой, как она создана природой, историей и этнографией страны, но это также Archivo de Indias, Biblioteca Columbiana, основанная еще сыном Колумба, статуя Сида Кампеадора, театр Лопе де Вега, Альказар и множество других памятников великого государственного прошлого Испании".

А вот зарисовка из Эскуриал-Аранжуэца:

"Ленотр - Глюк садового искусства - немыслим в Аранжуэце. Адажио его широких террас, анданте прудов и бассейнов, аллегро лестниц и пиччикато мелких аллей, фонтанов и статуй - меркнут перед полетом валькирий, гремяшим в лиственных вершинах Аранжуэца".

Кого это напоминает? Не автора ли "Преступления Сильвестра Бонара", "Харчевни Королевы Гусиные Лапы", "Острова пингвинов"... - А, Франса, тоже, как и Ульянов, соединившего в одном лице писателя и историка? И та же тонкая артистическая нота, та же "предсмертная грация" уходящего мира, вновь вызванного к жизни пером историка-энциклопедиста...

Есть писатели, пытающиеся сказать более того, что им отпущено знаниями и дарованием, есть и такие, слушая или читая которых, ощущаешь, что это еще не все, что они могли бы сообщить. К последним и принадлежал Н.И. Изречение "Он делал все что мог, и все что мог сделал" только наполовину применимо к его творческой судьбе, оборвавшейся задолго до того, как были исчерпаны запасы идей и собранных материалов.

Но будем и благодарны судьбе: то, что создано покойным, не канет в Лету, оно останется с нами и когда-нибудь, верим, с почетом войдет в сокровищницу русской литературы и истории...

В Нью Хэвене, на кладбище Йельского университета, неподалеку от единственного другого русского памятника, - археологу с мировым именем, М.И. Ростовцеву, - высится теперь еще один: обелиск светлорозового гранита, с выгравированным православным крестом, с эпитафией-четверостишием из Г. Иванова:

Здесь - место упокоения Н.И. Ульянова.

"Откуда пошло самостийничество (Полностью)"