Василий Ваврик

Карпатороссы в Корниловском походе и Добровольческой армии

Василий Романович Ваврик (1889–1970) — галицко-русский публицист, историк, поэт. Преподаватель русского языка во Львовском университете (1939–1941)

Предисловие
I. Карпаторусский отряд
II. Первые бои
III. Бой при селении Филипповском
IV. Ледяной поход
V. Смерть генерала Корнилова
VI. Генерал Марков
VII. Генерал Деникин
VIII. Славянский стрелковый полк
IX. Гибель Славянского полка
X. Гибель Добровольческой армии
XI. Генерал Врангель
XII. Чаша страданий выпита до дна
Несколько слов в заключение


---

Д-р Юлиан Михайлович Еднакий
Александр Осипович Пелех

Предисловие

Помещаемый здесь очерк истории Карпаторусского военного добровольческого отряда на юге России, составленный В.Р. Вавриком, является ценным вкладом в историю освободительного движения всего карпаторусского племени, доказывая лишний раз, что карпатороссы всегда мыслили себя едиными со всем остальным русским народом. Очерк этот, как произведение современника, принимавшего участие во всех описываемых им событиях, конечно, дает в известной степени, быть может, небеспристрастное освещение событий данного времени. Но это неизбежный недостаток, ибо каждый современник находится в значительной мере под влиянием всего происходящего вокруг него и обыкновенно при освещении современных ему явлений становится на какую-нибудь из существующих точек зрения. Всестороннее и беспристрастное изображение наших дней принадлежит грядущим за нами поколениям. Но и для нас многое из того, что пережито нами несколько лет тому назад, сегодня кажется в ином свете. Даже несколько лет, отделяющих нас от прошлого, позволяют нам быть историком этого прошлого. С этой точки зрения очерк В.Р. Ваврика представляет систематически собранный материал, относящийся к истории участия и отношения карпатороссов, которые не могли остаться равнодушными наблюдателями событий русской освободительной войны, почему и становились на сторону тех, в зародыше своем патриотических попыток, целью которых было спасти Россию от тех проявлений и последствий революции, которые создавались определенно врагами русского народа на его гибель. Не становясь на сторону какой-нибудь из русских политических партий, карпатороссы шли за теми, к которым их располагало здоровое чувство национализма. Естественно, они не могли стать на сторону тех, которые в жертву интернационалу отдавали все русское. Что в данном случае карпатороссов не обманул этот здравый национальный инстинкт, косвенно подтверждается хотя бы тем, что даже те, которые в 1917–1918 гг. разложили русскую армию проповедями «мирного» интернационала, уже в 1919–1920 годы обращались к офицерам и солдатам «белых армий» и вообще ко всем чинам бывшей русской армии с призывом защищать «матушку-Россию» не интернациональную, а национальную. Кроме того, история Карпаторусского боевого отряда, через ряды коего прошло много лучших представителей Прикарпатья, учит нас тому, что в народе нашем жива глубокая любовь к Руси, любовь, которая заставляет приносить на алтарь самое дорогое — жизнь. Пусть пример беззаветных, серых героев, погибших за дело освобождения Родины, будет скромным памятником для потомков.

Очерк В.Р. Ваврика есть в значительной доле выполненный долг перед павши-

ми соратниками. Этот очерк кладет фундамент того нерукотворного памятника не только незаметным павшим героям, но и всему делу нашей борьбы за освобождение.

Д.Яблонский

I. Карпаторусский отряд

Мы смело в бой пойдем
За Русь святую,
И как один прольем
Кровь молодую.
Из песни добровольцев

В 1917 году стряслось над русской землей ужасное бедствие. В кульминационной точке войны с Германией и Австрией, не исключая Турции, внутри Русского государства вспыхнула революция, вонзившая нож в спину Русской армии, которая вследствие того принуждена была оставить добытые жертвами крови Карпаты. С отступающей армией потянулись на восток длинные вереницы подвод и ряды пеших русских галичан. Они, как и в 1915 году, уходили с русскими, чтобы спасти свою жизнь, ибо у немцев и мадьяр для них не было пощады.

Революция расшатала устои, величие и славу Русской империи. Строительство новой, единой Руси начала Добровольческая армия во главе с известными патриотами — генералами Алексеевым, Корниловым, Марковым и Деникиным.

Веря тогда в возможность победы над большевиками, Совет Прикарпатской Руси в Ростове-на-Дону счел необходимым иметь в рядах Добровольческой армии свой собственный отряд.

Формирование Карпаторусского добровольческого отряда принял на себя добровольно Григорий Семенович Малец совместно с Л.Ю. Алексевичем, оба товарищи председателя «Русского Народного Совета Прикарпатской Руси», который достиг соглашения с ген. Алексеевым на некоторых условиях, как:

1. Совет имеет право выбрать себе командира для отряда.

2. Офицеры-галичане сохранят чин, какой они имели в рядах Австрийской армии.

3. Добровольческая армия и затем русское правительство будут поддерживать Совет в его стремлениях.

4. Вольноопределяющиеся будут приниматься в военные училища на правах русских подданных.

5. Отряд будет подчиняться командованию Добровольческой армии и уставам, которые обязывали Русскую армию до революции.

Января 21-го дня 1918 года организаторами выпущено было воззвание к землякам с призывом записываться в Карпаторусский отряд. Одновременно наскоро было созвано собрание студентов в помещении общества «Червонная Русь». Малец объяснил цель отряда, его значение в случае освобождения России от большевиков, и первым записался в добровольцы. Из студентов записались: Александр Журавецкий, Александр Канин, Александр Пелех, Василий Колдра и Василий Ваврик; из крестьян: Петр Пыж, Андрей Хома, Влад. Серант и Ив. Бубняк. Всего больше было гимназистов: Евгений Гошовский, Николай Дияковский, Владимир Гнагик, Феодосий Демков, Иван Загайко, Евстахий Иванович, Мирон Ковалишин, Василий Колодей, Феодор Купецкий, Ромуальд Лопуский, Ярослав Мацан, Иван Мацелюх, Осип Моцко, Николай Лещишин, Лев Пелех, Роман Лагола, Зиновий Процык, Владимир Охнич, Степан Химич, Игорь Филипчак, Семен Худоба, Григорий Фитио, Иван Сушкевич, Лев Цымбалистый, Владим. Сойка, Григорий Якимец. Кроме того, в отряд пришли еще Туркестанского полка прапорщик Богдан Яцев, офицер австрийской службы Николай Веловчук и студент Григорий Цыбик.

Так как после 21 января 1918 г. большевики начали врываться уже в Донскую область, а 9 февраля Корнилов с добровольцами должен был оставить Ростов-на-Дону, где набор добровольцев для Карпаторусского отряда мог ограничиться только средой галицких беженцев, пре-

бывавших в Ростове, в Добровольческую армию поступило пока всего 41 человек. Кроме этого, многие, не будучи в состоянии оставить на произвол судьбы свои беспомощные семьи, дабы большевики не выместили на них своей злобы, были принуждены отказаться от поступления в Добровольче¬скую армию. Вследствие небольшого количества галицких добровольцев они не могли вовремя составить самостоятельной боевой и хозяйственной единицы, а пришлось войти в соглашение с начавшим было несколько раньше формироваться Чехословацким инженерным полком, в состав которого Карпаторусский отряд с оговоркой некоторых условий вошел отдельной ротой. Чехов в этом полку насчитывалось около 100 человек.

II. Первые бои

Так за Корнилова, за Родину, за веру
Мы грянем громкое «Ура!».
Из песни добровольцев

Февраля 9-го дня Корниловская армия была принуждена оставить гор. Ростов-на-Дону. Этот злосчастный день, один из печальнейших в истории добровольцев. Вся лучшая, сознательная Русь, вытесненная из главных городов России, как Москва, Киев, Петроград, и нашедшая свое прибежище при Корнилове, очутилась за стенами Новочеркасска и Ростова в степи, среди снегов, холодных ветров и морозов. Части, ведомые Корниловым, отступили с боем в ночной темноте. На станции Заречной сбились в кучу все роды оружия. Генерал Марков сказал отступающим следующие памятные слова: «За вами — город, постель, жизнь, перед вами— степь, поход, смерть. Кто куда желает — свободная дорога». Добровольцы избрали вторую, крест¬ную дорогу и в молчании потянулись вдоль тихого Дона. Добровольцы-галичане до по¬следнего момента охраняли мост на Дону и защищали от большевиков обход отряда по льду, после чего все ушли с Корниловым.

Одолев 18-верстное расстояние, в снегах по колени, Корнилов с отрядом вошел в Ольгинскую, станицу донских козаков. Три дня понадобилось для того, чтобы отдохнуть, собрать лазареты, привести в порядок истерзавшиеся в боях части.

На другой день, когда немного высушились обмотки, сапоги и одежда, Г.С. Малец собрал всех галичан за станицей у мельницы и предложил избрать комитет, долженствующий ведать делами отряда, чтобы иметь ответственных лиц за тех, которые пошли в поход. Избранными оказались Г.С. Малец — председателем, В.А. Колдра — его помощником, В.Р. Ваврик — секретарем, а Охнич и Хома — членами. Сейчас же было постановлено отправить несколько человек для вербовки карпатороссов, проживающих в станицах и городах. Колдра, Ковердан и Цымбалистый уехали окольным путем, через Ростов и Харьков, в Москву, Охнич отправился в станицы.

Сделав смотр, генерал Корнилов оставил станицу Ольгинскую и начал ряд неустанных боев среди ужасных страданий, скитаний и поисков за Русью, т.е. за приобретением уголка, где можно бы было выдвинуть русское знамя и найти опору для дальнейшего действия. Оказалось, что такого уголка уже не было. Большевики залили всю Россию. Генерал Корнилов с лазаретами, женщинами, детьми и гражданскими чинами находился в сжатом кольце, и постоянно, без отдыха, ему приходилось обороняться со всех сторон и очищать добровольцам путь выхода ожесточенным боем.

Вследствие того, что ген. Корнилов всегда пробивался успешно, дух в его армии рос с каждым днем. Где он только ни появился, мгновенно все замирали от умиления, а затем от восторга выливали свои чувства в громкую песню в самом тяжелом и безвыходном положении. «Белый крестик на груди, то Корнилов впереди» — была любимая песнь добровольцев.

Почему едва двухтысячная Добровольческая армия побеждала несметные полчища большевиков? Потому что в ней — от первого до последнего солдата — была вера в святое дело и победу.

Генерал Корнилов ехал впереди, генерал Марков бросался первым в рукопашный бой, и никакая сила не могла остановить тех, которые шли за ними. У всех было только одно желание: спасти Россию, а выразителем того желания и всех чаяний был ген. Корнилов, человек во всех отношениях безукоризненный и воин без страха и сомнения. Подходя к реке, он сразу бросался в ее холодные волны, и офицеры тогда не задумывались. На поле сражения он был превосходным стратегом. Осмотрев поле, он вдруг решал, что делать или куда идти. Его присутствие устраняло всякое сомнение, страх, отчаяние и вселяло дух бодрости в сердца изнывающих в неравном бою.

Замечательный был человек Корнилов!

После снега и мороза пошел дождь, и в станицах раскисла непроходимая грязь. Отступив с боем от Хомутовской, армия застряла, в полном смысле этого слова, в грязи станицы Мечетинской. Опять понадобилось два дня, чтобы собрать нечеловеческие усилия для предстоящего похода. Отдых был обыкновенно такой: часть войск сушила необходимые вещи, а другая стояла на заставах.

За станицей Егорлыцкой, на границе Донской области и Ставропольской губернии, на речке Егорлыке произошел первый крупный бой. Большое селение Лежанка было взято Корниловым после двухчасового сражения. Когда марковцы переплыли реку и заняли село с правой стороны, галичане с чехами, перейдя мост, вошли в самую середину села. Ген. Корнилов вошел в почти пустую Лежанку. Это было 21 февраля, когда с юга подул первый теплый, точно весенний ветерок. Какая-то новая надежда на спасение Руси воспрянула в сердцах корниловцев, смотревших на своего вождя не иначе, как на сказочного богатыря.

Две станицы Кубанской области, Незамаевская и Плосская, были взяты без боя; все прочие до самого Екатеринодара были добыты штыками добровольцев. Большевики старались за всякую цену разбить Корнилова и наседали на его маленькую армию, как свора собак на матерого волка. Бывало так, что арьергард армии не успел еще отвязаться от наседающего противника, а передовые части принуждены были пролагать путь остальным частям штыками под градом вражеских пуль и снарядов, сыпавшихся со всех сторон на добровольцев.

Для лучшего изображения Корниловского похода пусть послужат даты сражений: 27 февраля с боем была взята станица Новолеушковская; под вечер того же дня пала станица Славянская; 1 марта была занята станица Березанская, 4 марта — Кореневская, 6-го — Усть-Лабин¬ская, 8-го — Некрасовская. Девятого марта закипел ожесточенный бой у Филипповского хутора.

III. Бой при селении Филипповском

Горы, вершины
Я вас вижу вновь;
Кавказа равнины —
Кладбище бойцов!
Солдатская песня

Во втором томе «Очерков Русской Смуты», изложенных генералом Деникиным, целая XXII глава посвящена походу в Закубанье, где много внимания уделено бою при Филипповском. На 264-й странице находится следующее описание этого сражения: «Едва только за Корниловским полком успели пройти партизаны и чехословаки, развернувшись вправо и влево от корниловцев, как большевики вновь широким фронтом перешли в решительное наступление на наши линии… И, тем не менее, наш несчастный обоз вынужден был переходить реку и идти именно туда, навстречу, под склон высот, на гребне которых вот-вот мог появиться вновь прорывавшийся противник. Ибо с севера на Филипповское давили уже наши вчерашние враги, их батарея обстреливала село и переправу, и Боровский с юнкерами, оставленный в арьергарде, с трудом сдерживал их напор.

А переправа по одному мосту протекает убийственно долго...

Удержат ли гребень?

Уже начинают отходить чехословаки, расстреляв все свои патроны; отдельные фигуры их стали спускаться с высот. К ним поскакал конвой Корнилова. Там — замешательство. Командир батальона капитан Неметчек (Немчек. — Ред.) лег на землю, машет неистово руками и прерывающимся голосом кричит:

— Дале изем немохль уступоват. Я зустану зде доцеля сам {Дальше я не могу отступать. Я останусь здесь хотя бы один}.

Возле него в нерешительности мнутся чехословаки, некоторые остановились и залегли...»

Я нарочно привожу длинную цитату, ибо из нее можно себе уяснить, что «чехо¬словаки» в самом деле в бою при Филипповском сыграли большую роль. Справедливость, однако, требует представить сказанное ген. Деникиным на пересмотр истории, ибо то, что он приписывает вообще «чехословакам», сделала Карпаторусская рота, а лавры пожали одни чехословаки, хотя в бою не потеряли ни одного своего земляка. Никто из них не был даже ранен. Правда, Немечек сам отличался храбростью, но чехи-солдаты вовсе не проявляли доблести своего командира. О скромных галичанах, самоотверженно исполнявших свой долг перед Родиной, мало кто знал не только в армии, но даже в штабе, потому что они не составляли самостоятельной боевой единицы, а сражались под знаменем чехо¬словаков, к которым были присоединены по поводу недостаточного количества бойцов. И таким образом лавры, добытые карпатороссами, достались несправедливо одним чехословакам.

Бой у Филипповского врезался в память галичан-добровольцев, оставшихся еще в живых: они могли бы рассказать, в какой обстановке протекал бой, продолжавшийся с раннего утра до позднего вечера. С ночи Филипповское окружили тесным кольцом большевики, расположившиеся вокруг на холмах в хорошо приготовленных окопах. Нужны были сверхчеловеческие усилия, чтобы выйти заживо из этой западни: перейти реку Белую, взять возвышенности с большевистскими укреплениями и одновременно отбивать в тылу и по сторонам атаки неприятеля. Критическое положение сознавал самый недалекий солдат. Ген. Корнилов с рассветом повел наступление в лоб большевикам. Став на единственной кладке (мосты были взорваны), Корнилов пропустил лучшую свою часть — Корнилов¬ский полк (не более ста человек) за реку и велел занять высотки. Большевистские пулеметчики сосредоточили свой огонь на кладке, но Корнилов не оставил этого места, пока не прошли чехословаки вместе с галичанами. Холмы были взяты корниловцами, но позади них, в ровной степи, разгорелся опять кровопролитный бой, продолжавшийся на одном и том же месте около восьми часов. На поле подъехали подводы с ранеными, ибо реку сзади перешли большевики. Большевистские орудия били залпами в сузившийся круг, и казалось, что ни один доброволец не избежит гибели.

Карпаторусской ротой командовал прапорщик Богдан Яцев. Рота образовала правое крыло Корниловского полка. День был почти жаркий, тихий, без ветра. Над степью колыхались волны теплого воздуха.

В полдень был ранен прапорщик Яцев, и командование ротой пришлось принять пишущему эти строки. Ныне, когда вспомню этот бой, дрожу; до конца вечера и затем всю ночь я был в каком-то до сих пор для меня непонятном бреду: я бегал, кричал, плакал, приказывал, поучая и увещевая. Когда рванулась наша рота вперед, корниловцы открыли ураганный огонь. Большевики были сбиты и отброшены. Но собрав свои части, они начали опять наступать. Под их напором дрогнула вся армия. Тогда стоявший на стогу соломы Корнилов послал против них своих текинцев. Большевики оставили наступление.

Под вечер поднялось правое крыло, а затем весь фронт стал наступать на большевиков. Этот момент описан ген. Деникиным весьма верно: «В горячем сраже-

нии бывают минуты, иногда долгие часы, когда между двумя враждебными линиями наступает какое-то странное и неустойчивое равновесие И достаточно какого-либо ничтожного толчка, чтобы нарушить его и сломить волю одной из сторон, психологически признавшей себя побежденной. Так и в этот день: по приказу или без приказа перед вечером наши войска на всем левобережном фронте перешли в контрнаступление — и противник был отброшен...» (Деникин А.И. Очерки Русской Смуты. С. 265).

Генерал Деникин утверждает, что левое крыло начало контрнаступление; однако это не совсем верно, ибо раньше еще начало наступать правое крыло, т.е. галицко-русская рота. Конечно, мои слова вряд ли когда-либо прочтет ген. Деникин; тем не менее я чувствую нравственную обязанность сказать правду. Не я один из галичан призывал, бегая по цепи, отстаивать Корнилова, а тем самым и русское дело; молоденькие гимназисты шестнадцати и семнадцати лет неудержимо рвались вперед, а смертельно раненный студент Журавецкий пел, умирая:

Горы, вершины
Я вас вижу вновь,
Кавказа равнины —
Кладбище бойцов.

Так умирали за Русь лучшие ее сыны с-над сребролентых вод Карпат. В кубан¬ских степях остались непохороненными пятеро русских галичан, сложивших свои юные головы за «Единую Неделимую». В сгустившихся сумерках пришлось ощупью искать раненых, между которыми оказались уже холодные трупы гимназистов Евгения Гошовского, Николая Дияков¬ского, Николая Лещишина и Феодора Купецкого. Тела их нельзя было похоронить, так как армия стала спешно продвигаться вперед. Что-то случилось с ними: расклевали ли их вороны, или растерзали волки, или разнесли большевики? Как ни жаль убитых, все-таки нельзя им не позавидовать, их чистой, возвышенной, самоотверженной любви к несчастной матери-Руси. В бою получили тяжелые ранения, кроме прапорщика Яцева, Петр Пыж, Мирон Ковалишин, Зиновий Процык, а Иван Сушкевич был контужен.

За смерть и раны карпатороссов досталась честь и похвала чехословакам. Такова уж бесталанная доля карпатороссов!

IV. Ледяной поход

Да, были люди в наше время! Лермонтов. «Бородино»

Сражение у Филипповского надолго сломало большевиков, и до 25 марта они не смели вступать с нами в бой, ограничиваясь только незначительной артиллерийской перестрелкой с дальнего расстояния, тем более что с ген. Корниловым соединился ушедший из Екатеринодара вместе с полковником Покровским ген. Эрдели. Несмотря на то что половина армии лежала больной на подводах, все стали отдыхать как-то отраднее. Кроме того, за пригорками черкесских аулов стало как-то уютнее и веселее. Черкесы встретили Корнилова «как избавителя» и накормили изголодавшихся бойцов мясом буйволов. Умершие были похоронены по-человечески и по-Божески, а раненые были обмыты, перевязаны и согреты.

В Габукае, Несшукае и других черкесских аулах армия Корнилова исцеляла свои раны и готовилась к дальнейшему крестному походу. Бои закалили у каждого корниловца душу, но плоть обессилили невзгоды, лишения и сама природа.

Кубанское небо запасмурилось, заволоклось серыми тучами, повеяло холодом и брызнуло дождем. Несмотря на это, 14 марта Корнилов сел на свою гнедо-пегую кобылицу, накинул на себя черную черкесскую бурку и вывел свои части на широкую дорогу по направлению станиц Калужской и Дмитриевской. Дождь не переставал идти. Люди двигались в грязи очень тихо. Подводы отстали. Около полудня подул ледяной ветер, превративший дождь в снег и гололедицу. Части находились в чистом поле, где не было ни од-

ной постройки, ни одного дерева, когда пошел сильный дождь с градом. Балки и долины наполнились мутной, холодной водой. Наконец поднялась снежная метель, и казалось, что не только природа, но все силы ада выступили против корниловских героев. На них замерзла одежда; их лица заносило снегом. Они, теряя в грязи и воде сапоги, разбрелись, ища места посуше.

На подводах замерзали и умирали больные. Корнилов слез с лошади, по всей вероятности, дабы размять окоченевшие члены, но, не будучи в состоянии бороться со стихией, опять сел на лошадь. Подводы с провиантом, орудия и кухни застряли. Лошади падали, откидывая головы и ноги.

Было невыносимо, но идти все-таки было необходимо, чтобы не погибнуть в поле. На половине дороги армия разделилась на две части. Одна часть с ген. Корниловым пошла в Дмитриевскую, чтобы выбить оттуда большевиков. Станица была взята поздним вечером. В руки добровольцев досталось девять орудий. Случилось это следующим образом.

Большевики, имевшие хорошие прикрытия, защищающие их от дождя, выстрелили по корниловцам несколько раз, но затем пальба их замолкла. Корниловцы шли не стреляя, шли, чтобы только войти в теплые жилища. Большевики не выдержали и бежали. Многие из них, застряв в грязи, промокшие, иззябнувшие от холода, мороза и гололедицы, сдались вместе с комиссарами и агитаторами. Корниловцы захватили то, что было приготовлено против них. Это произвело на добровольцев сильное впечатление, и их отчаяние превратилось в восторг.

Вторая часть направилась в Калуж¬скую. В пяти верстах от станицы балка превратилась в широкую речку. Ее нужно было перейти во что бы то ни стало. Навстречу выехали козаки из Калужской и стали перевозить больных. Всем прочим пришлось идти водою вброд по пояс. Солдаты, борясь с волнами, кричали, махали руками, а некоторые падали в воду. После этого на всех одежда замерзла и стала как луб. До поздней ночи подходили отставшие, наполняя битком козачие дома. В этой части находился тоже Карпаторусский отряд.

Необходимо было отдыхать целую неделю.

V. Смерть генерала Корнилова

...Отец солдатам...

Да, жаль его: сражен булатом...

Лермонтов. «Бородино»

Как только стало чуть теплее, часть, находящаяся в Калужской, перешла в Дмитриевскую, после чего 25 марта произошел бой при станице Георгие-Афин¬ской, а 26-го — у хутора Полтавского. Приближаясь к реке Кубани, выступившей в то время из берегов, войска тонули в болоте. Чтобы ночью солдаты и подводчики не блуждали и не отставали, ген. Корнилов высылал вперед знающих местность козаков, которые зажигали костры соломы. В ночной темноте огни казались пожарами, охватившими несколько станиц. Почему-то печально и жутко было смотреть на круги огненного света.

Корнилов обошел город Екатеринодар вокруг и решил взять его приступом со стороны станицы Елизаветинской. Но чтобы войти в Елизаветинскую, нужно было перейти широкую и глубокую Кубань. Мостов на ней не было, а построить их на скорую руку было невозможно. Поэтому Корнилов велел сделать огромный паром, и на нем почти два дня перевозились войска, снаряжение, орудия, лошади.

Настала чудная погода. Солдаты ходили в одних рубашках. Кубань покрылась лодками, на которых козаки перевозили войска. Возле лодок плыли лошади, подняв высоко головы. Течение воды уносило лодки и лошадей, так что только искусство лодочников и сила козаков спасли их от гибели.

Елизаветинская была взята без затруднений. Ожесточенный бой, не прекращавшийся днем и ночью, закипел под стенами Екатеринодара. Большевики собрали зна-

чительные подкрепления, насчитывавшие около тридцати тысяч бойцов. Корниловская армия вместе с новоприбывающими козаками могла иметь приблизительно от четырех до пяти тысяч человек.

Мог ли Корнилов с такими силами вступать в бой с противником? По человеческому уму-разуму — нет, а по-корниловски — да, и победа была почти обеспечена, ибо какая-то паника, суматоха, брожение и страх перед ген. Корниловым овладели большевиками, ибо все везде, от Ростова до Екатеринодара, верили в непобедимость Корнилова. Кроме того, со всех сторон рос постоянно прилив козаков. Наконец, каждый корниловец уже давно был лишен всякого страха, ибо его девизом было: победа или смерть, memento которой было нашито на его левом рукаве.

Три дня и три ночи, стойко и мужественно, держали корниловцы свои позиции. Три дня и три ночи реяли русские знамена между Елизаветинской и Екатеринодаром. На четвертый день, когда корниловцы уже ворвались в предместье города, а большевики спешно эвакуировали Екатеринодар, стряслось над добровольцами ужасное горе: Корнилов, находившийся в небольшом доме, откуда руководил боем, был замечен большевиками и засыпан орудийными ядрами. Друзья молили Корнилова, чтобы оставил опасное место, но было поздно. Одной из многих попавших в дом гранат был в нем убит богатырь русской земли, генерал Корнилов.

Смерть Корнилова была поражением для его богатырской армии, которая, потеряв своего вождя, осталась точно тело без души. Солдаты и офицеры, узнав про смерть Корнилова, сразу оставили свои позиции и пошли врассыпную, не соображая и не зная, куда и зачем. Поневоле вспоминается битва при Кунаксе, во время которой погиб Кир Младший, с тем, однако, различием что Корниловская армия очутилась в более печальном положении, чем древние фаланги Кира.

Под Екатеринодаром погиб цвет Корниловской армии. На поле сражения остались командир Корниловского полка полковник Неженцев, командир конных частей полковник Корнилов, много офицеров и солдат. Число раненых значительно увеличилось. Потери большевиков были в три раза численнее, но будь они в три миллиона раз больше — и то не могли бы возместить потери одного Корнилова.

Галицкая рота не принимала участия в штурме Екатеринодара, так как она третий уж день сдерживала напор большевиков, наступающих от Мариинской. Ранеными были только те, которые находились в Корниловском полку: прапорщик Роман Мацан и Иван Бойко. Первый умер от ран в Елизаветинской, где после смерти Корнилова решено было оставить часть лазарета с тяжело раненными, чего Корнилов никогда не делал. В Елизаветинской остались также и врачи и сестры милосердия, которые вместе с больными подверглись ужасным пыткам. Бойку удалось попасть на подводу. Кроме них, из галичан в боях по пути к Екатеринодару были ранены: тяжело — студент Александр Канин, Евстахий Иванович, Иван Мацелюх, Владимир Гнатик и Иван Бубняк; легко — студент Александр Пелех, Владимир Охнич и Андрей Хома.

Потеряв Корнилова, остатки его армии в одни сутки прошли несколько десятков верст. Трудно себе представить, как тяжело было это отступление. Как бы назло, вдобавок дул противный холодный ветер, и пыль засыпала очи отступающим. Трудно было кого-либо узнать, ибо грязь, образовавшаяся от смешения пыли с потом, покрывала их лица. Очи покраснели. Ноги двигались механически и до того болели, что нужно было ступать то на пальцах, то на боку, то на пятках. Остановиться и отдохнуть было немыслимо, потому что за отступающими гнались большевистские бронированные автомобили.

Только в Гночбау, немецкой колонии, ввиду смертельной усталости людей, была сделана передышка. Вповалку ложились воины под соломенные заборы или кизяки, засыпая непробудимым сном.

Ночью тайком были похоронены генерал Корнилов и полковник Неженцев,

о чем знали только ген. Деникин, Алексеев, священник и колонист-немец.

На второй день собрался военный совет для решения вопроса: сдаться ли большевикам, разойтись или продолжать борьбу до последнего издыхания. Было принято решение: бороться до последнего.

Между тем большевики окружили колонию, чтоб покончить с «белыми», как назвали корниловцев, потому что последние носили на папахах белые повязки, ибо случалось, что в рукопашном бою по ошибке убивал свой своего. Потому ген. Алексеев приказал носить белые повязки. На большевистских фуражках появились красные тряпки.

Большевики обстреливали весь день колонию, так что взрывы гранат опрокидывали повозки с ранеными, убивали столпившихся солдат и едва не убили ген. Алексеева. Под вечер началось дальнейшее отступление таким образом, что ген. Марков пошел вперед в наступление, дабы очистить путь хотя с одной стороны. Наступил темный и довольно холодный вечер. Для боя сделано каре, т.е. квадрат. Слышалось «ура» и раздавались крики, но никак нельзя было различить, чья сторона кричит, кто наступает, кто отступает.

Меня удивляет до сих пор один факт: как могли в такую тяжелую минуту некоторые солдаты спать и храпеть, стоя на ногах? Их нужно было будить, и они, не просыпаясь, стреляли куда попало. Когда же они шли вперед, то держались за руки и громко кричали.

В полночь не осталось ни одного добровольца в поле. Они все ушли, а большевики думали, что имеют перед собою окопы с войсками. Только днем, убедившись в отсутствии добровольцев, они вошли в колонию, разграбили ее. Вырыв тело Корнилова, завезли его в Екатеринодар, где возили его нагого по улицам, бросали об землю и в конце сожгли его, а пепел разметали по ветру.

Такова была кончина одного из лучших сынов русского народа! На пего-гнедую лошадь села его дочь Татьяна. Обожатели Корнилова разобрали все его вещи себе на память. Шапка досталась мальчугану-гимназисту, галичанину Скамаю, бежавшему из приюта к Корнилову и служившему при нем посыльным. Впоследствии Будилович показывал в музее им. Корнилова «шапку» великого вождя, однако это была не эта шапка. Та, которую носил Корнилов в последнее время, осталась у галичанина Скамая.

VI. Генерал Марков

Верьте, что Родина будет опять
великой и могучей!
Предсмертные слова ген. Маркова.

Степной сухой, холодный ветер не переставал дуть, и отступление Добровольческой армии стало невыносимо. Больные, измученные ноги не могли двигаться. Уныние, несмотря на то, что из Гночбау все ушли благополучно, было безграничное. Не страх за жизнь овладел добровольцами — ими овладела печаль о том, что погибло олицетворение идеи освобождения России от большевиков.

В таком положении могло лишь чудо спасти остатки армии и вернуть ей прежние силы. Это сознавал всякий военачальник, это чувствовал каждый рядовой солдат. Ген. Марков, ничего никому не говоря, взял с собою две сотни офицеров, помчался с ними в станицу Медведов¬скую и занял ночью железнодорожную станцию. По телефону он затребовал эшелон большевистских войск с бронированным поездом будто для «разбития вновь собирающихся корниловцев», т.е. на самого себя.

На первой заре послышался свисток, гул и пыхтение паровоза. Большевики, думая, что пришли на подкрепление своим против убегающего ген. Маркова, лежали в теплушках раздетые. Ген. Марков дал знак машинисту, чтобы задержал поезд. Одновременно он приказал находящейся вблизи батарее дать залп по паровозу. Колеса рухнули. Офицеры ворвались в вагоны и, облив таковые керосином, зажгли их. Раздалась ружейная пальба и треск пулеметов по выбежавшим из

теплушек большевикам. Трупы их падали в одну кучу. В завершение дела офицеры стали работать саблями, и кровь людская потекла ручьями.

Ужасная картина вырвала добровольцев из оцепенения. Подошедшие к станции части, увидев перед собою кучу валявшихся трупов, большой запас продовольствия и воинского снаряжения, воспрянули духом, а еще более — когда разнесся слух, что в Кавказском отделении Кубанской области восстали козаки. Распыленные части Добровольческой армии стали опять собираться в отделения и потрясать оружием. Опять раздалась песня, необходимая для поддержания духа солдат. Деникин промчался галопом с трехцветным знаменем, которое текинцы носили при Корнилове. Слезы засияли в очах выстроившихся рот.

Армия вышла из кольца и была спасена, когда достигла станиц Ильинской и Успенской. Ген. Деникин стал во главе ее. К большому горю армии, «шпага Корнилова и Деникина» — ген. Марков был вскоре убит. Это случилось в бою при станции Шаблиевке. Марков был убит так же, как и Корнилов — гранатой, уже в конце боя. Сознание он сохранял до последнего дыхания и все время говорил о России. На заупокойной по нем панихиде церковь была битком наполнена, и беспрерывный ряд отдающих честь покойному, начиная генералом Деникиным, целовал чело неутомимого борца за «Русь святую».

VII. Генерал Деникин

Ой, матушка! где ты?
А ты бы нас похолила,
Пока не оперились мы.
Как крылья отрастим,
В долины, в рощи тихие
Мы сами улетим.

Н.А. Некрасов

Новый вождь Добровольческой армии очутился в таком же положении, как был раньше ген. Корнилов. Он был окружен со всех сторон большевиками. Только Корнилов, шедший на выручку донцам, был встречаем равнодушно, а возвращающийся Деникин — восторженно. Несмотря на то добровольцы должны были пробиваться вперед посредством ожесточенных боев у Горной Балки, у сел Лежанки и Лопанки, и как раз на Пасху 1918 года пришли с Деникиным в станицу Егорлыцкую. Старики вернулись из степи. Козачки нарядились в стройные одежды. Пройдя Егорлыцкую, Деникин остановился в Мечетинской, во¬круг которой пришлось ему вести бои у Маныча, Выслок и Кагальницкой, где в бою с отрядом анархистки Маруси Никифоровой был ранен пишущий настоящие строки.

В Мечетинской Добровольческая армия отдыхала и восполняла свои пробелы. Там присоединился к ней пришедший из Румынии полковник Дроздовский, в отряде которого нашлось тоже около десятка добровольцев-галичан, гимназистов из Бердянска.

Карпаторусский отряд стал приводить себя в порядок. Находясь вблизи Ростова, он получил некоторое пополнение. Раненые оправились. Число отряда возросло до ста человек. Между новоприбывшими были судья Исидор Худко; офицеры австрийской армии, студенты Александр Брояковский, Владимир Застырец, Дмитрий Семанюк, Н.Дмитровский; гимназисты Коцко, Литвинович, Курдыдик; крестьяне Креховец, Юрковский, Куртяк, Кулик, Цеслик и другие. Как сестра милосердия явилась студентка. Александра Воловчук. За боевые отличия 16 человек галичан, вольноопределяющихся 1-го разряда, были произведены в первый офицерский чин. Таким образом, отряд окреп.

Крупный, успешный бой у села Гуляй-Борисовки закрепил Донскую область за Добровольческой армией. В бою участвовал наш отряд. Молодые офицеры, иногда без необходимости, щеголяли своей бравадой. Какая-то неудержимая сила толкала каждого в самую гущу боя. Необъяснимое веселье охватило цепь, несмотря на то, что тут же рвались гранаты и шрапнели. Мне стоило большого труда подчинить цепь необходимому в бою спокойствию.

После этого памятного дня последовал ряд кровопролитных боев у Лопанки, Песчанокопского, Белой Глины, Медвежьей в Ставропольской губернии, у станиц Терновской, Кавказской, Гулькевич, города Армавира, Нижнего Егорлыка, Татарки, города Ставрополя и на горе Недреманной. Всюду большевики были сбиты. Добровольческая армия расправляла свои крылья. Когда Дон и Кубань были очищены от большевиков, умер вдохновитель — генерал Алексеев. Также умер от ран полковник Дроздовский.

Наш отряд нес довольно значительные жертвы, которые убедительно говорят за то, что галичане не щадили себя. В боях пали: прапорщики Долгий (студент), Загайко, Лопусский и Альтштадт (гимназисты); солдаты Кравец, Золотун, Курдыдик, Тимков, Волкун и много других. Ранения получили: прапорщики Семанюк, Ковалишин, Воловчук, Бойко, Моцко, Демко и Ковердан; солдаты Коцко, Оленюк, Литвинович, Оренчук, Цеслик и прочие.

Вокруг Ставрополя разыгрались жестокие бои, и нашему отряду пришлось вынести ужасные лишения. Непредвиденные переброски с одного конца на другой, переходы, весьма холодный ветер и появившаяся болезнь — «испанка» — вырывали из строя как рядовых, так и офицеров. В боях у Малой и Большой Джалги, Пелагиады, станиц Барсуковской и Невинномысской положили свои головы прапорщик Александр Пелех, очень деятельный студент, и солдаты Юрковский, Никита Пыж, а Сливчук и Куртяк были тяжело ранены. Прапорщик Демков, заболев «испанкой», умер в Ставрополе. По случаю болезни мне пришлось уйти из отряда, которым временно стал командовать поручик Матоглина, будучи под руководством генерал-майора Ушака.

Деникин шел успешно вперед. Дон¬ская, Кубанская и Терская области и вся Ставропольская губерния были освобождены. Добровольческая армия вошла в Малороссию, быстро продвигаясь на запад и север. Восточным фронтом командовали два выдающихся генерала: ген. Врангель и ген. Покровский, наступавшие на Царицын и Волгу.

VIII. Славянский стрелковый полк

Уж постоим мы головою
За родину свою!
Лермонтов. «Бородино»

Карпаторусский отряд, отдохнув в Новороссийске, переехал в Таганрог, а затем в Волноваху. В то время им командовал штабс-капитан Пиаццо, а потом подпоручик Александр Емилианович Брояковский. Сразу пришлось ему вступить в бои, завязавшиеся вокруг Волновахи, Еленовки, Валерияновки, Благодатного и города Мариуполя, который в скором времени большевики отрезали от Донской области. Железнодорожные станции Волноваха, Великоподолье, Кальчик были ими заняты. В городе осталось незначительное число добровольцев. Чехи ушли в пристань к появившимся здесь французам. Галичане остались верными ген. Деникину.

Только теперь, по приказу ген. Ельчанинова, Карпаторусский отряд был переименован в отдельный Карпаторусский батальон, которым стал командовать капитан Усков.

Находящийся в осаде город защищался всеми силами, надеясь на помощь от Ростова. Она не приходила, и добровольцы, бросив в море бронированные паровозы и много оружия, на пароходах отплыли по направлению Керчи.

Карпаторусский батальон и здесь понес большие жертвы. Приват-доцента московского университета прапорщика Александра Мусселиуса большевики посекли саблями. Старший унтер-офицер Патроник, студент, получив тяжелое ранение в голову, умер в больнице; младший унтер-офицер Цеслик был взят в плен и убит, а старшего унтер-офицера Креховца раздавил поезд. Вследствие ран из строя выбыли прапорщики Бродский и Фитио и вольноопределяющиеся Греняк и Кузьмич, оба гимназиста. Прапорщик Застырец умер от тифа.

Карпаторусский батальон переехал в Таганрог, где заменивший капитана Ускова полковник Писаренко из-за своего безнравственного поведения по предложению председателя галичан был устранен от командования батальоном и заменен генерального штаба генерал-майором Павлом Кузьмичом Вицентьевым, которому в помощники был назначен полковник Ярошевский. Батальон развернулся в полк, получивший согласие на наименование его «Карпаторусским». Немалое было его удивление и недовольство, когда оказалось, что в штабе придумали ему странное название — «Славянский полк». Галичане запротестовали против такого наименования, однако протест их остался без последствий по каким-то «высшим» соображениям. Зато Деникин принял без оговорки все предложенные ему председателем Галицко-русского комитета Г.С. Мальцем требования в других областях и отдал по этому случаю надлежащие приказания министру иностранных дел Сазонову и военному министру генералу Вязьминитову.

Между тем Добровольческая армия взяла Киев, Полтаву, Харьков и Царицын. Возможность соединения с адмиралом Колчаком была не исключена. По крайней мере тогда все верили в это.

Добровольцы взяли даже Проскуров. Галицкая Русь сделалась их соседей. Какие надежды, какие порывы обуяли Славянский стрелковый полк! В его ряды явились присяжный поверенный д-р Юлиан Сьокало, инженер Андрей Кметь, студенты Юлиан Еднакий, Борсук, Гайдучок, Баран, М.Бачинский, Б.И. Давидович и другие. В полку закипела работа: изучались пулеметы, шли упражнения и приготовлялось все нужное для похода.

Славянский полк ушел из Таганрога 9 августа 1919 г. и быстро понесся по равнине. Неописуемое веселье царило в поезде. Добровольцы играли на инструментах, пели песни, плясали, веселились и радовались, ибо осуществлялась заветная их мечта!

На некоторое время полк остановился в гор. Александровске над Днепром, где пополнился русскими и галичанами, прибывшими из Киева и Галичины. Между прочим пришли сюда студенты: Пашкевич, Мельник,. Мельник 2-й, Матиаш, Проскурницкий, Крушельницкий, Крыштал, Долгий, Иваськов, Герасимчук, преподаватель гимназии Галиковский и о.Лука Ольховый, который был назначен полковым священником.

Славянский стрелковый полк насчитывал тогда около двух тысяч человек с нестроевой ротой. Приняты меры для того, чтобы его развернуть в бригаду, причем второй полк непременно должен был получить название Карпаторусского полка. Выслано тоже несколько человек в украинскую армию, чтобы оттуда изъять русских галичан.

Продолжение следует

Окончание. Начало в № 1 за 2008 г.

IX. Гибель Славянского полка

A у нашей деревушки
нова новина.
Народная песня

Когда генерал Вицентьев приготовил все необходимое для передвижения полка в Елизаветград и по этому случаю давал прощальный вечер русскому обществу Александровска за его сердечные симпатии к чинам полка, 17 августа им была получена телеграмма o появлении Махно. Это известие было принято среди веселых возгласов. В зале бала раздалось стройное и торжественное пение: «Пора за Русь святую». Русские, впервые слышавшие наш гимн, сделали восторженную овацию нашим офицерам. В 5 часов утра батальоны пошли по улицам Александровска, напевая песню, еще не зная, что ждет их впереди.

A ждала их ужасная участь: У Кичкаского моста и возле станции Мировой произошло сражение с махновцами, в котором Славянский полк был разбит в пух и прах. На тысячу двести пггыков нагрянуло не менее двадцати тысяч махновцев. На поле сражения были изрублены помощник командира полка полковник Ярошевский; командиры четырех батальонов гюлковники Алексеев, Жолтер, Медведев и Поротов; командиры рот штабс-капитаны Пияццо, Еждик и Юхт. Такая же судьба постигла многих галичан, из которых не погребенными остались над Днепром поручики Вас. Вен. Бойко, Якимец, Ющак и Фитио; вольно-определяющиеся Цымбалистый, Пашкевич, Мельник, Матиаш, Проскурницкий, Крыштал, Крушельницкий, Иваськов и много других. Избитый врач Евгений Мельник умер от ран. Славянский полк почти целиком был взят в плен. Подпоручику Еднакому удалось бежать из плена; прапорщик Кметь пропал без вести.

Махновцы прижали остатки полка к Днепру. Ген. Вицентьев с женой спасся на лодке. Солдаты бросались в Днепр, но не каждому из них было суждено увидеть другой берег. Махно вошел в Александровск и целый месяц делал жестокие расправы с белыми.

X. Гибель Добровольческой армии

Все тучки, тучки понависли,
a с поля пал туман.
Народная песня

Генерал Деникин взял еще Орел, последний этап к Москве, однако его орлы-добровольцы после того опустили свои крылья. Не суждено им было достать Белокаменную, как карпатороссам престольный город Льва и Осьмомысла, подпиравшего своими железными полками Карпатские горы.

Здесь я должен сказать, что не бои сломили армию Деникина. Весьма много

было причин ее гибели, но главнейшие, по-моему, следующие. Генерал Деникин шел на Москву слишком рано, ибо в русских умах были еще хаос, неясность, сбивчивость. Русское общество в тылу не представляло из себя ничего отрадного. Большевизм не отжил, он был в самом разгаре. Общество интеллигентов тормозило дело освобождения. Еще большевики не были совсем выбиты из Кубанской области, как «самостийники» пошли походом против Добровольческой армии. В тылу разжигались страсти всякого рода партиями, вследствие чего падение было неизбежное. В тылу не на что было опереться. Русская интеллигенция упивалась утопиями, которые она лелеяла целое столетие в своей душе. Ей было стыдно и невозможно отказаться от них. Армия восстанавливала Россию, a тыл разрушал ее без пощады и зазрения совести. К партийным раздорам присовокупились жажда легкой наживы, спекуляция, хищение общественного имущества, грабеж, болезни и постоянно возрастающая дороговизна, влекущая за собою голод. Хозяйничанье, которое мне приходилось видеть в разных учреждениях, лазаретах, питательных пунктах и присутственных местах, производило на меня впечатление, что честных людей надо с фонарем искать на Руси в белый день. Несомненно, они были, но, видя безобразие, ушли, и Деникин не мог подобрать себе подходящих помощников.

Когда Деникин взял Орел, Кубанская Рада решила отозвать пластунов будто бы для защиты Кубани. Появление Махно в тылу расстроило планы дальнейшей борьбы. Кроме того, в самой армии нашлось множество недобровольцев, т.е. таких, которые вовсе не думали o благе русского народа. Частые пьянства и буйства подрывали престиж власти. Вдобавок армия была не одета и не обута, когда с севера подуло сильным холодом.

Много говорилось, что Деникин медлил с земельной реформой, но это обвинение беспочвенное. Деникин передал земельный вопрос в руки проф. Билимовича, сторонника Столыпинской реформы. К этому запутанному вопросу Деникин подходил весьма осторожно и со взятием Москвы окончательно решил бы его в пользу крестьян.

Ответственность за отступление не может пасть на одного Деникина; два его поступка красноречиво говорят за то, что он благо отечества ставил выше своих личных интересов, именно: во-первых, он передал всю власть в руки адмирала Колчака, a во-вторых, назначил своим преемником ген. Врангеля, когда увидел, что командиры полков склоняются более на сторону последнего. Как человек чести, горячий патриот, он счел нужным уйти с занимаемого им поста главнокомандующего.

В партийных спорах он всегда был великодушен. Донцам он сказал: «Нас рассудит Бог и история». Призыв: «Единая и неделимая Русь» он проводил на деле честно, смело и непоколебимо. В Карпаторусском деле он проявлял всегда самое горячее желание помочь ему. Соединение с Петлюрой он считал недопустимым и позорным. Нужно сказать правду, что причиной гибели Добровольческой армии были недальновидность, беспросветная безыдейность и анархистские стремления русского общества интеллигентов. Не будь этого, имя Деникина было бы записано на страницах русской истории золотыми буквами.

XI. Генерал Врангель

Пора греметь могучим хором:
на Руси русская земля.
Галицко-русский гимн

Большевики закупорили остатки Добровольческой армии в Крыму. Ген. Врангель принялся за ее переформирование. По гражданской части он подготовлял земельную реформу. Кто знает, что случилось бы с Россией. если бы поляки не заключили перемирия с большевиками. Русский народ в своей массе понял, что такое болыпевизм. Он был задет за живое, и население, которое нападало на отступающих деникинцев, добровольно шло в ряды врангельцев. Оно перестало смотреть на болыиевиков как на власть рус-

скую. Большевиков спасли, повторяю, поляки, заключившие с большевиками перемирие, после чего у большевиков развязались руки для борьбы с Врангелем.

Борьба Врангеля была лишь эпилогом грандиозной деникинской борьбы с большевиками. Ни в коем случае она не могла прекратиться с уходом Деникина, ибо чем дальше на юг отступала Добровольческая армия, тем ярче обнаруживался у нее патриотизм. Инстинктивно все оглядывались вокруг себя и искали такого человека, который один, сильною рукою подчинил бы себе солдатские массы. Этим самым объясняется факт, выдвинувший Слащова в крымского героя, не допускавшего суждений и колебаний.

Так как ген. Врангель отличался очень сильной энергией и волей, он был избран офицерским корпусом на пост главнокомандующего. Период его борьбы был рядом отчаянных и сверхчеловеческих усилий на фронте и в тылу, засвидетельствовавших не только желание, но и святейший порыв жертвы во имя свободы России. Боями впервые запечатлен русский облик, который потерял свои черты в революции. Впервые поняли русские люди, что такое Русская земля и зачем она им дана предками. По-моему, Белое движение имеет глубокий смысл в возрождении России, как бы о нем теперь ни говорили.

XII. Чаша страданий выпита до дна

А на той калине
пташечка сидела
и напевала
жалобную песню.
Народная песня

Славянский стрелковый полк был в Крыму расформирован. Ген. Вицентьев умер от сыпного тифа. Оставшимися и новоприбывшими из Чехии и Италии галичанами стал командовать полковник Маркович. В это время они могли уехать из Крыма, однако долг перед Родиной велел им прийти к другим выводам: уезжать из России, пока продолжается борьба с большевиками, нельзя. Думалось, что переворот наступит непременно, отрезвление охватит народные массы, раньше или позже водворится порядок в великой стране — Россия станет опять могучим в Европе фактором. Прикарпатская Русь воспрянет вместе с ней.

Оправившийся после тяжелой болезни Григорий Семенович Малец созвал на совещание комитет. Решено оставаться при Врангеле. Малец, Бачинский и Гнатик отправились к нему с докладом в Севастополь. Нужно с ударением подчеркнуть, что ген. Врангель не разбирался в карпаторусских делах так, как его предшественник. Он смотрел на карпатороссов сквозь очки всего русского общества, не имеющего точного понятия, что такое есть Прикарпатская Русь. Он знал, что у Карпат живут какие-то славяне, но кто они — это был для Врангеля темный лес. В штабе все-таки были люди, которые знали Карпатскую Русь. Таковыми были министр П.Б. Струве, ген. Вязьмитинов и мин. Кривошеий. Ген. Врангель обещал поддержку. Галичане были переведены в Сводно-стрелковый полк и образовали 2-й Карпаторусский отдельный батальон, командиром которого был назначен поручик (и скоро затем штабс-капитан) Владимир Гнатик.

Батальон переехал из Феодосии по Арбатской Стрелке на позиции против города Геническа, где пополнился прибывшими из Новороссийска студентами-галичанами. Между прочими сюда пришли: Яблонский, Богонос, Оленич, Гресюк, Войцеховский, гимназ. А.Кобылецкий и другие. Скоро, после расформирования Сводно-стрелкового полка, Карпаторусский батальон был влит в 49-й Брестский полк, входивший в 13-ю дивизию 2-го корпуса. Здесь, однако, батальон был сведен в 4-ю Карпаторусскую роту с тем же командиром Гнатиком и начальником пулеметной команды поручиком Львом Пелехом.

20 мая 1920 г. Феодосия наполнилась всех родов войсками. Ранним утром, едва взошло солнце, в гавани перед пароходами, нагруженными солдатами, явился генерал Врангель. Грянул орхестр, гряну-

ло «ура!», и 42 парохода выплыли на Черное море. Уехали и галичане.

Десант был весьма удачен, несмотря на то, что войска бросались в море и приплывали к берегу. Кирилловка была взята без боя, но уже в соседних деревнях завязались сильные бои, результатом которых было взятие Давыдовки, города Мелитополя, Константиновки, Мордвиновки, станции Федоровки. Эти успехи опять подняли дух армии. Перед врангельцами раскинулась роскошная, широкая малорусская степь. Их обласкала очаровательная южная весна. На этой роскошной степи и в такую очаровательную весну происходили бои каждый день и каждую ночь, бои до сих пор небывалые с большевиками, которые под руководством опытных генералов и офицеров императорской армии приобрели воинский вид, дисциплину и необходимые на войне приемы.

Походы и бои продолжались. Карпаторусская рота шла впереди Брестского полка, командуемого полковником Хаджи. Под Кизиаркой разведчики-галичане отбили у латышского большевистского полка знамя. В бою под Лесным, называемым немецкими колонистами Вальдгеймом, они взяли в плен взвод большевиков. Кроме этого, принимали участие при взятии города Большого Токмака.

В бою под Вернерсдорфом, на речке Токмачке, автор настоящей статьи был ранен и ушел из строя раз навсегда, потому что вскоре был назначен в распоряжение генерал-квартирмейстера при главнокомандующем в помощь Г.С. Мальцу.

Дальнейшая судьба Карпаторусской роты в точности мне неизвестна. Знаю только, что она продолжала сражаться и принимала участие при разгроме огромных сил Жлобы корпусом ген. Кутепова. Затем она перешла было на Днепр на Каховскую переправу, оказавшуюся ловушкой и гибелью врангелевского наступления. Когда войска ген. Врангеля уже взяли город Александровск и станцию Сине льниково, то Каховская переправа, почти у самого Перекопа, была в большевистских руках. Следовательно, тыл армии был постоянно загорожен. И наконец, когда большевики, заключив перемирие с поляками, стянули все свои силы, тогда отрезали ген. Кутепова от Крыма именно от Каховки. Можно себе представить напряжение большевиков, с одной стороны, чтобы уничтожить противника, и стремление ген. Кутепова — с другой, чтобы пробиться в Крым.

Войска ген. Кутепова, быть может, погибли бы, если бы не пришли им на выручку крестьяне. Они помогли также ген. Врангелю вывести с честью полки из Крыма на далекую чужбину.

В боях при ген. Врангеле Карпаторусская рота оставила в степях Малороссии несколько офицеров и солдат. Под Кизиаркою у Мелитополя был убит подпоручик Галиковский, под Каховкой погибли поручики Сойка, Процык, Кмицикевич, Бокало. Почти каждый офицер был ранен: Гнатик, Бачинский, Бродский, Яблонский, Долгий, Пел ex, Стефчак, Ющак, Брояковский, Богонос. Поручик Сьокало был взят в плен во время налета большевиков на село Чаплинку и спасся таким образом, что прятался у одного крестьянина в сене, пока опять не явились войска Кутепова. Штабс-капитан Моцко, оставшийся в Крыму, был зарублен большевиками в Симферополе. Неизвестно, что случилось с оставшимися у большевиков Гаевишиным и Гнездуром.

Вот таков краткий очерк военных действий карпатороссов в составе Добровольческой армии, сражавшейся за лучшее будущее русского народа, а тем самым и за нашу теснейшую Родину — Карпатскую Русь.

Несколько слов в заключение

Работа галицко-русских студентов и гимназистов не ограничивалась одними военными действиями. После прекратившейся — вследствие революции — деятельности Совета Прикарпатской Руси в Ростове-на-Дону галицко-русский отряд защищал дела Карпатской Руси посредством своего представителя, каким был Г.С. Малец.

Очень жаль, что у меня нет протоколов Комитета по организации Карпаторусского отряда; из них можно бы убедиться, как неусыпно и с каким самопожертвованием работал Григорий Семенович Малец. Не имея абсолютно никаких средств, он три года бился с трудностями в штабе и в разных ведомствах, чтобы проводить успешно организацию. Целыми днями ему приходилось выстаивать по разным ведомствам и канцеляриям. Записки, меморандумы, карты, широкое устное ознакомление делались им с большой аккуратностью и прилежностью. Кроме всего этого, он все время, когда был в отряде, брал оружие и шел вместе с другими в бой.

Добровольцы Карпаторусского отряда шли к генералу Корнилову, Деникину, Врангелю и отдавали свою жизнь не по личным соображениям, а во имя той идеи, которая столько проповедовалась и лелеялась среди галицко-русского народа и за которую столько лучших сынов нашей теснейшей Родины томилось и страдало по тюрьмам и Талергофам. Ведь лучше было бы сидеть им в городе, чем погибать от ран, делать походы, переправы, дозоры, строить ночами мосты и дороги, выносить холод, дождь, грязь, воду, мороз, снег, бессонные ночи, насекомых и все тяжести войны.

На знамени отряда было написано: «Освобождение Родины и единство русского народа». Он боролся за величие русского народа, за тысячелетнюю его историю, веру и культуру. Каждый доброволец-галичанин старался не запятнать грязью своего имени, каждый был предан чести, долгу, был в самом деле рыцарем в боях, а в тылу защитником русского имени, достоинства и порядка. Каждый нес от Кавказа по Днепр рассказы о своей несчастной Родине. Поэтому нравственною обязанностью каждого русского галичанина должна быть память о погибших на полях сражений.

Для некоторого изображения того, чем были и что представляли из себя карпаторусские добровольцы, пусть послужит нижеследующее письмо начальника Арбатского отряда от 8 мая 1920 года, за № 682, урочище Счастливцево, ген.-майора Гравинского, данное на имя командира Карпаторусского батальона ВТ. Гнатика:

«Вверенный Вам батальон, будучи влит в Сводно-Стрелковый полк, разделил с ним всю тяжесть обороны Генической позиции, являя собою пример доблести, мужества и стойкости. Внутренняя спайка между офицерами и стрелками, дисциплина, безукоризненно-добросовестное отношение к делу, подтянутость — вот что сразу обратило мое внимание и заставило меня сохранить батальон отдельным, не нарушая сложившегося в нем внутреннего порядка.

Правильное понимание батальоном национального единства и общности с нашей Родиной, не раз с гордостью высказываемые Вашими чинами слова, что "мы такие же русские, как и вы", что "у нас одна Родина — Россия", доставляли глубокое нравственное удовлетворение и вселяли веру, что в борьбе за справедливость и Славянскую культуру шовинизм родных сынов одной матери исчезнет, и Россия найдет своих потерянных когда-то, но дорогих ей детей.

Мое горячее "спасибо" за доблестную, безукоризненную службу Карпаторусскому батальону».

Впоследствии с Карпаторусским отрядом и его идеологией познакомились более широкие круги; в него, кроме галичан, угророссов и буковинцев, охотно поступали уроженцы России — как юга и севера, так и Белороссии. Между ними студенты Московского университета Яковлев, Б.Иванов, Зворыкин, С.Альтштадт, приват-доцент А.Муселиус, поручик И.Бродский, крестьяне Извощиков, Калмыков и др.

Осенью 1919 года прибыло в отряд около десятка галичан из военнопленных в Италии, которым удалось исключительным образом освободиться из плена. Предпринимавшиеся отрядом усилия, чтобы

среди многочисленных пленных карпатороссов в Италии произвести широкую вербовку добровольцев, не имели успеха вследствие разных посторонних причин и соображений.

В конце 1919 года прибыл из Чехословакии в Одессу а затем в Крым Русский добровольческий отряд, в составе которого находилось около двадцати офицеров и семьдесят рядовых добровольцев галичан и угророссов. Отряд этот действовал отдельно и самостоятельно от Карпаторусского отряда. Карпатороссы поступали добровольцами также и в другие части вооруженных сил Югороссии, даже в казачьи части.

Обстоятельнее и обширнее о действиях Корнилова написал Борис Суворин: «Ледяной поход». Очень ценным историческим материалом является книга генерала «Очерки Русской Смуты». Об организации Карпаторусских отрядов в Сибири написал очерк В.А. Саврук: «Карпаторусы в Сибири», появившийся в 1922 году, в Календаре американской газеты «Правда». Там же поместил несколько статей о Карпаторусском отряде в Италии С.С. Пыж. Отсутствуют целиком данные о Карпаторусской роте в Чехии и сведения о тех, кто принимал участие в боях в украинской армии.

Д-р Юлиан Михайлович Еднакий

Судьба играет человеком,
Она изменчива всегда...
А.С. Пушкин.

В львовских газетах появилось известие о том, что 9 мая 1923 года скончался в селе Нагуевичах отличающийся большими умственными дарованиями и энергией, выдающийся молодой общественный деятель, д-р Юлиан Михайлович Еднакий. В посмертном известии подчеркнуто, что продолжительная болезнь и смерть явились результатом пережитых тяжелых военных испытаний.

Достаточно! Уже две недели спустя могила где-то в Нагуевичах заросла майскою травою: осенью она высохла, могила развалилась — и словно человека вовсе не было. Люди поговорили, покивали головами и разошлись по своим домам, по своим путям.

В истории борьбы Прикарпатья за его свободу, быть может, и не будет отмечено то, что у Кичкасского моста над Днепром были разбиты части галичан. Она пройдет молча мимо этого события, и имена павших в бою не будут переданы памяти потомства. О том, что Юлиан Еднакий был взят махновцами в плен и с большим трудом бежал из него, не будет вовсе упомянуто. Между тем один Юлиан Еднакий может заполнить целую страницу весьма ценным историческим материалом.

В дни великой войны он отличался не ремеслом-промыслом, а жаждою жертвенного дела. Выговаривая заветное слово «Родина», он загорался почти девичьим, восторженным взглядом очей. Порывистое, неудержимое влечение в борьбу за нее рвалось из каждого высказанного им положения. Все это в настоящее время грубого материализма не имеет значения. Ныне какой-нибудь Махно или крикливый, заносчивый, хвастливый, прибегающий к хитростям и уловкам демагог обращает на себя внимание; тихий труженик пропадает бесследно в шуме кривотолков и цинизма.

Современный человек-машина улыбнется лишь с недоверием, когда ему расскажут, что Юлиан Михайлович, любя русский народ, шел с открытой грудью на «неприступную крепость», которой был каждый махновец, обвешанный наганами, шашками и пулеметными лентами. Тот же человек-аппарат сочтет глупостью и вычурной сентиментальностью, когда услышит, что Еднакий, прошедший несколько раз мимо смерти, доктор прав и взрослый мужчина, искал в Карпатах чего-то возвышенного, благородного и уносящего в высь. Как бы к этому ни относились люди с каменными сердцами, за Еднакием остается великий идеал добра и красоты. На вытоптанной тропинке он, однако, встречал вместо ангела таинственную кикимору, выглядывающую из-за сирени, из-

за винограда и мамоны. Запала думушка в сердце, и бессонные ночи в темной, сырой монастырской комнате обессилили мужественного Еднакого. Пропала жизнерадостность, он побледнел, пожелтел, иссох и затем, переправившись через Карпаты, умер в Нагуевичах.

Юлиан Михайлович Еднакий сошел в могилу в расцвете своей жизни. Ему было не выше тридцати лет. Будучи еще студентом, он начал играть в галицко-русской жизни выдающуюся роль. В Вене он состоял председателем студенческого кружка «Буковина». Развал Австрии застал его в армии в Загребе. Одолев тяжести путешествия, он приехал в 1918 году в Новороссийск, где поступил добровольцем в Кубанский пластунский полк. Перешедши в Карпаторусский отряд, Еднакий с присущим ему рвением принялся за организационную роботу. При Александровске отряд был разбит повстанческими отрядами Махно. Еднакий был взят в плен. Воспользовавшись темнотою ночи, он бежал от махновцев в подсолнухи, где пролежал полные сутки и затем окольным путем добрался до Харцыска. Казалось бы, что после такого события Еднакий уйдет из армии. Так, однако, не сталось. Он не принял места при командире полка, отказался уехать в ставку и вновь принялся собирать полк. Когда только нужно было изготовить план по изъятию галичан из петлюровской армии, Еднакий отправился в Одессу, которая в скором времени была отрезана от Крыма. С новыми надеждами и с неугасающим рвением к делу он переехал в Карпатскую Русь. В Ужгороде не замечали на нем следов военных лишений. Он работал в «Касино», «Бояне», «Соколе», «Самопомощи», «Русской Земле» и «Карпатской Руси», которой был вдохновителем и учредителем. Всегда и везде он был жизнерадостен, здоров и неутомим.

* * *

Вдруг Юлиан Михайлович заболел. Причина его смерти остается тайной, однако ее начало не в военных лишениях, а в Ужгороде. Тайну глубокого и трогательного содержания он унес в могилу, на которой, подобно пушкинской Татьяне на могиле убитого другом Ленского, печальная Русь уронит тяжелую слезу.

Александр Осипович Пелех

В очерке В.Р. Ваврика «Карпатороссы в Корниловском походе и Добровольческой армии» на одной из страниц сказано: «В боях у Малой и Большой Джалги, Пелагияды, станиц Барсуковской и Невинномысской положили свои головы прапорщик Александр Пелех, очень деятельный студент, и...» такие-то и такие солдаты. Очень просто, кратко и ясно. Положили головы «за Русь, святую Русь». Кажется, этим сказано все и добавлять ничего. Впрочем, разве можно в кратком очерке представить все то, что пришлось поодиночке каждому корниловцу и добровольцу перенести до рокового дня?

Между тем крик боли так и вырывается из груди, что многое-многое не досказано, особенно при вспомине той потери, какую понесла Галицкая Русь с преждевременной смертью Александра Осиповича.

Это может понять даже мало-мальски знавший юного карпаторусского богатыря. Видом как будто невзрачный, но зато какая светлая душа, какой талант, какая энергия, сила воли и красота духа! Достаточно сказать, что кончил он гимназию с золотой медалью, прекрасно пел и играл на рояле; куда только ни появится — повсюду рассеивал грусть, печаль, уныние, а натомест вносил своей жизнерадостностью веселие, бодрость и радость. Вследствие этого был всеми любим и ценим.

Александр Осипович ставил превыше всего любовь ко всему, что ни есть русское. Во имя этой любви к Руси оставил отца и мать родную, сестру и брата, а быть может, еще одно бьющееся и любящее его сердце, и поступил туда, куда звал его долг пред Родиной. Когда надвинулись на Русь свирепые, мутные волны ее врагов, Александр Осипович первым поспешил с горсточкой карпатороссов защищать

Русскую землю от нашествия разнузданного большевизма и поступил в грозные ряды корниловских богатырей, с которыми разделил все тяжести «Ледяного похода» и радости первых успехов Добровольческой армии.

Смело можно сказать, что Александр Осипович являлся не только бойцом но и Орфеем Карпаторусского отряда. Своей игрой и песней поддерживал он бодрость и дух в армии. Бывало, на привалах и стоянках, где нашелся рояль или пианино, Александр Осипович так и исцелял игрой и пением душевные раны соратников. Помнится, как в Романовском хуторе дал он игрой на рояле в сопровождении скрипки, заливавшейся в артистических руках И.И. Киричинского, настоящий концерт, к которому прислушивались за окном толпы местного населения.

Во время отступления корниловцев от Екатеринодара, когда уныние достигло высочайших пределов, Александр Осипович и тогда сумел влить духа бодрости в соратников. Идут они бывало, понурив головы, еле передвигая ногами, а Александр Осипович выйдет бывало вперед и затянет песню:

Засвисталы козаченьки
В похид с полуночи...

Или:

Розвивайся, ой ты, старый дубе,
Скоро весна будэ.
Выбирайся, молодый козаче,
Завтра похид будэ.

Выбегают козачки и восклицают: «Це наши!» А козаки, бросая орлиный взгляд подтягивают кушаки, как будто проверяя, крепко ли держится на них верный друг-кинжал или шашка-подруга. И кто знает, не сделала ли песня карпатороссов больше, чем все возвания добровольцев к козакам?

Когда же путь добровольцам заграждали большевики, Александр Осипович выступал одним из первых против них с винтовкой и песней:

Мы смело в бой пойдем
За Русь святую...

Что это были не пустые слова, пусть доказательством послужит один из многих случаев, который всего более врезался в память, потому что произошел в самом начале Корниловского похода.

В Ростове-на-Дону, когда корниловцы, оставив в феврале 1918 г. город, находились на противоположном берегу Дона, ринулись большевики, чтобы разбить, уничтожить отступающих. Командир чехословацкого полка, к которому были приделены галичане, капитан Немечек, видя это, обратился к своим подчиненным с вопросом, кто желает доброохотно охранять и защищать мост от наседающих большевиков. Никто не откликнулся. Немечек повторил свой вопрос. Тишина. Из чехов никто не вызвался. Положение становилось тягостным и неловким. Тогда выступает какой-то студент в очках и говорит: «Я». То был Александр Осипович Пелех. За ним пошли и другие, и таким образом навале большевиков был дан отпор.

Право, поневоле насувается мысль: были у римлян Коклесы, были и у нас не хуже их!

А может быть, одного случая недостаточно? Так пусть же знают читатели, что первым из корниловцев, кто был ранен и пролил «кровь молодую», это был тоже Александр Осипович Пелех. После ранения Александр Осипович, как медик, был назначен фельдшером, так что мог не участвовать в опасных боях, но это дело ему не понравилось и он в скором времени опять поступил в первые ряды бойцов. Да, «были люди в наше время!».

Александр Осипович совершил Корниловский поход и первые подвиги Добровольческой армии. Рожден в 1896 году в Сулимове, Жолковского уезда, в Галичине, в священнической семье; убит на Кубани 12 октября 1918 года, в бою под Большой Джалгой. Тленные останки его перенесены и погребены с большой честью в Ростове-на-Дону.