Русь, Малая Русь и Украина

Роман ХРАПАЧЕВСКИЙ. Историк

Происхождение и становление этнонима «Украина», взаимосвязь этих процессов с комплексом названий «Русь —Юго-Западная Русь», «Малая Русь —Малороссия», их взаимное отношение к «Москве» и «России» — все это вопросы, которые до сих пор представляют значительный интерес как для историков, так и для современной жизни в ныне отдельных государствах «Республика Украина» и «Российская Федерация». При всем этом современное состояние проблематики нельзя признать удовлетворительным. Причиной этому большая политизированность вопроса, — дело в том, что корни данного явления зародились в период противостояния Московской Руси и Польско-Литовского государства, что отзывается вплоть до нашего времени.

Разрыв с исторической традицией, т.е. с дореволюционной историографией, замена ее на «украинскую советскую», привели в вопросе генезиса понятия «Украина» к торжеству одной единственной точки зрения — концепции М.С. Грушевского. Ибо именно она лежит в основе как советской, так и современной украинской историографии. Поэтому прежде чем перейти к основной теме — как, когда и почему появился этноним «Украина», в каких он находился отношениях с «Русью», «Малороссией», «Москвой» и «Россией» в разные исторические периоды, какие этнические, конфессиональные и профессионально-политические группы выдвинули и употребляли его и когда конкретно — перечислим основные течения историографии, в которых рассматривалась вышеуказанная тематика.

Для С.М. Соловьева характерно признание единства русского народа, и потому Юго-Западная Русь у него меняет название только хронологически, в соответствии с периодизацией политической власти там: сначала это просто Русь, позже Южная Русь, затем Литовская Русь и наконец Малороссия, которую населяет «православное русское народонаселение»; «украйна» используется только как название соответствующих пограничий Московского государства, Великого княжества Литовского и Польши — Речи Посполитой[1]. Аналогичного, т.е. политико-хронологического, подхода придерживается и В.О. Ключевский, разве что он добавляет к указанной выше последовательности еще и «Украйну» как синоним Малороссии с ее малороссийской народностью (при этом не указывая времени ее появления)[2].

Отечественная историография впервые стала подробно рассматривать проблему генезиса названий Малороссии, начиная с работы М.А. Максимовича «Давно ли Малая Русь стала писаться Малороссией), а Русь Россией» («Киевский Телеграф», № 7, 1868 г.). В ней М.А. Максимович попытался опровергнуть несколько мифов, которые были сформированы польской историографией того времени: приписывание Московскому государству внедрения названия «Малороссия» после 1654 г. и деления русского народа на

«Русь, рутенов и московитов», причем «московиты причисляются даже не к славянскому племени». Ряд фактических неточностей, допущенных М.А. Максимовичем (например, использование в качестве аргументов «универсалов Хмельницкого» из «Летописи» Самойло Величка[3]), вызвали опровержения со стороны Н.И. Костомарова.

В полемическом ответе Н.И. Костомаров выдвинул свои объяснения, суть которых в том, что в XVII в., и до и после Переяславской Рады, «Малая Русь» и «малороссияне», конечно, употреблялись в Южной Руси, но были редко используемыми терминами (Костомаров считал, что сохранилось не более 4 упоминаний Малой Руси до 1654 г.), более всего присущими высокому слогу сочинений православных авторов, а в широком обиходе были просто «Русь» и «руський народ», а термин «Украина Малороссийская» является просто изобретением Самойло Величка в его «Летописи» и является характерным признаком якобы «универсалов Хмельницкого», сочиненных или самим Величкой, или кем-то в гетманской канцелярии как «бурсацкие штуки»[4]. В дальнейшем Н.И. Костомаров развил свою концепцию существования двух русских народностей — великорусской и малороссийской.

В основном на базе аргументации М.А. Максимовича и Н.И. Костомарова покоятся взгляды «украинофилов» русской историографии. И если и есть какое-то отличие позиции В.Б. Антоновича от Д.И. Багалея, то только в большем или меньшем согласии с Н.И. Костомаровым. Однако никто из них не отрицал, а точнее, все они признавали, что:

а) историческое название что для Великороссии, что для Малороссии — «Русь», или «Россия» в греческой огласовке, как общее название для них, т.е. как более широкое понятие;

б) «Украина» появилась как топоним, обозначавший окраинные земли Речи Посполитой и Московского государства, а «Малороссия» (или Южная Русь) является действительным на тот момент этнонимом для «малороссийской/южнорусской» народности.

Разногласия между «украинофилами» и другими дореволюционными историками заключались только в вопросе существования южнорусской, или малороссийской, народности как части общерусского народа. Одни из них осторожно настаивали только на существовании большей или меньшей этнографической самобытности ее, а другие более решительно заявляли о ней как об отдельной (но при этом русской) народности. Положение это изменилось с появлением концепции М.С. Грушевского.

М.С. Грушевский создал т.н. «украинскую историческую школу», согласно которой представленные выше «традиционные схемы русской истории» неверны, а на самом деле ход исторического процесса был иным: домонгольская «Киевская держава» была творением одной, «украiно-руськой» народности, а «Владимиро-Московская держава» — другой, «великорусской». Соответственно, «Малая Русь» у него — это Галицко-Волынская держава (с ее гибелью и вхождением ее земель в состав Польши данное название «выходит из употребления»), а названия «малороссийский», «Малороссия», которые стали «официально принятыми надолго в российской державе... среди украинского общества не принимались и вместо их во все более широкое употребление входили названия "Украина", "украинский". Старое это название, употреблявшееся в старорусских временах в общем значении приграничья, а в XVI в. специализированное в приложении к среднему Поднепровью, которое с конца XV в. становится небезопасным, поставленным в исключительные обстоятельства выдвинутого против вечных татарских нападений приграничья — приобретает особое значение с XVII в., когда та восточная Украина становится центром и представительницей новой украинской жизни»[5].

За вычетом положения М.С. Грушевского о существовании уже на этапе Древней Руси отдельных народов — великорусского и украинского, суть его схемы

была воспринята украинской советской историографией. Политика «коренизации», проводившаяся в УССР в 20-х годах XX в., на практике внедряла ее в образовательную и научную среду. В итоге, даже в сборниках «Материалов к истории Украины» можно было видеть такие вещи: в заголовке писалось «лист брацлавскоi шляхти королю Стефану Баторда про те, щоб укази писалися гм не польскою мовою, а украшською», а в тексте самого памятника под этим заголовком читалось — «просимо... руским писмом выдавати»[6]. Последовательная подмена в таком духе производилась повсеместно, что полностью коррелировало с подходом М.С. Грушевского, который настойчиво заменял «Русь» на «Украину» в своей многотомной «Iсторii Украiни-Руси», объяснив, как это было выше процитировано, почему теперь существует только понятие «Украина» вместо Руси «старорусских времен».

Появление этой «схемы украинской истории» вызвало серьезную и даже резкую критику со стороны таких крупных историков Великого княжества Литовского и Малороссии, как И.А. Линниченко, А.В. Стороженко и И.И. Лаппо. Если И. А. Линниченко в статье «Малорусский вопрос и автономия Малороссии», изданной в 1917 г.[7], опроверг как методологически неверную всю предложенную Грушевским схему, то А.В. Стороженко[8] и И.И. Лаппо[9] более подробно остановились на вопросе генезиса понятия «Украина» в связи с историческими названиями «Русь» и «Малороссия», а также на вопросе существования единого русского народа, объединяющего три русские народности.

Для наших целей следует более подробно остановиться на двух последних работах. Обе они очень подробно исследуют этимологию слова «Украина» как в русском, так и польском языке. Кроме того, в них дается большое число цитат из русских и польских источников, демонстрирующих практику использования понятий «Украина/украйны», «Малая Русь/Малороссия» на протяжении всего древнерусского периода и вплоть до XIX в. Наиболее подробно исследуется вопрос в работе А.В. Стороженко, тогда как Н.И. Лаппо более сосредотачивается на вопросе единства русской нации, и собственно «украинский вопрос» является вспомогательным для него (правда, при этом у него приведены большие отрывки из сочинений таких польских авторов, как Я.Длугош, М.Стрыйковский и А.Гваньини, вместе с параллельными латинскими и польскими текстами их оригиналов).

Данные работы исчерпывающе исследовали этимологию понятий «Малая Русь» и «Украина», поэтому приведем их выводы на этот счет, дополнительно проиллюстировав примерами из источников:

а) Малая Русь — это название придумано греческими православными иерархами, когда после монгольского нашествия остались только две Руси — Галицко-Волынская и Владимиро-Суздальская, сохранившие активные сношения с Константинопольской Патриархией. Как пишет А.В. Стороженко, «явилась необходимость отличать одну Русь от другой каким-нибудь определением. Византийцы воспользовались готовыми географическими терминами: страна Малая или Великая, унаследованными ими от классической древности», а согласно им, Малыми считались исконные земли, бывшие «прародиной одного народа или нескольких родственных племен... Великими назывались у классических географов страны, колонизованные населением из малых, иначе говоря: разросшиеся из недр страны-матери»[10]. Поэтому в 1347 году византийский император Иоанн Кантакузин писал литовскому князю Любарту Гедиминовичу: «Ты знаешь, что так было установлено и узаконено с той поры, как народ русский познал Бога и просветился святым крещением, дабы был один митрополит — Киевский, для всей России, как для Малой, так и для Великой»[11]. Это самое раннее сохранившееся свидетельство использования указанного термина со стороны греков. Но он, очевидно, появился значительно раньше, поскольку уже в 1335 г. галицкий князь Юрий-Болеслав II в грамоте к великому магистру немецкого ордена Дитриху, от 20

октября 1335 года, называет себя «Dei gratia natus dux totius Russiae mynoris» («Божией милостью прирожденный князь всея Малыя Руси»)[12]. В конечном итоге, названия «Великая Русь» и «Малая Русь» вышли на официальный уровень: в 1361 г. патриарх учредил две митрополии — одну в «Великой Руси», с центром во Владимире и Киеве, и другую — в «Малой Руси» («Микра Росиа»), с центром в Новгородке и Галиче[13]. В дальнейшем названия «Великая/Малая Русь» или «Великая/ Малая Россия» (в греческой огласовке, в которой «у» заменяется на «о») оказались в преимущественном употреблении у православных духовных лиц (из русских или греков), а также тех, кто получил образование в их среде. Особенно часто эти названия стали появляться после Брестской унии 1596 г. в текстах православных публицистов. Например, у Ивана Вишенского в сочинениях постоянно используется для различения Руси вообще термины Великая и Малая Русь: «абовем ныне християне Малое Русии» («Книжка», около 1600 г.), «если не хочеш плодоносил спасителнаго языка словенскаго от Великой России доведоватися, доступи в Киеве в монастырь Печерский» («Зачапка», около 1608 г.)[14]. А митрополит Мир Ликийских Матфей пишет Львовскому братству, что ему даны патриархом Константинопольским полномочия «относительно церковных дел в Малой России и в Московском царстве» (1606 год). Иов Борецкий[15], Исайя Копинский и Зиновий Копыстенский также постоянно используют понятие России (или Малой России) в своих полемических — против унии — сочинениях.

б) «Украина» первоначально появилась как обозначение приграничных, окраинных территорий как на Руси, так и в Польше. В русских летописях имеется около 20 случаев упоминания «украины», но при их изучении приходишь к тому же выводу, что и И.И. Срезневский: «Украина — пограничная местность»[16]. Вот характерные примеры: из Ипатьевской летописи — «И еха и Смоленьска в борзе; и приехавшю же емоу ко оукраине Галичькои (Выделено здесь и ниже мной. — Р.Х.), и взя два города Галичькыи, и оттоле поиде к Галичю» (1189 г.)[17]; и из Первой Псковской летописи — «и по сем Андреи с полочаны и своея оукраины пригнавше без вести и повоеваша неколико селъ» (1343 г.)[18]. И позднее, в конце XVI в., грамота царя Федора Иоанновича (1593 г.) донским казакам отмечает опасность того, что татарские «царь или царевичи пойдут на наши украины и с ними азовские люди... а велено черкасом запорожским гетману Хриштопу Косицкому и всем атаманом и черкасом быть на Донце на шляхех и за царем итти к нашим украинам»[19]. Совершенно аналогично употребление этого слова у поляков в те же времена. Так, Самуил Грондский, автор истории Хмельниччины (около 1660 г.), поясняет: «Margo enim polonice kray, inde Ukrajna, quasi provincia ad fines regni posita», что значит: «Латинское margo (граница, рубеж) по-польски край, отсюда украина — как бы область, расположенная у края королевства». Таким образом, слово «украина» в качестве нарицательного, в значении пограничья, пограничной местности или области, известно и в русском, и в польском языках и использовалось в них издавна. Когда в Польше стали заменять «Русь» на «Украину», т.е. в середине XVII в., не только Грондский еще помнит истинный смысл этого слова. Так, познанский воевода Ян Лещинский в своем меморандуме от 2 июля 1658 г., вынужден давать пояснение, какую именно «Украину» он имеет в виду: «gentis nomine Ukraina sive Rus» («имя народа — Украина, или Русь»)[20]. Именно такой переходный момент отражает Михаил Гунашевский, православный шляхтич с Подолии (его язык — смесь разговорного с внедрением польских оборотов, присущих по-польски образованному шляхтичу), автор «Львовской Руской летописи», в своей фразе: «а затым в вшиткой Украине Русь выстинали, аж до Москвы»[21].

Ясная для русского и польского народов этимология вышеуказанных понятий стала серьезным затруднением в политике сначала Великого княжества Литовского, а потом Речи Посполитой, в свя-

зи с выдвинутой Иваном III программы сбора «земель праотец» под руку великого князя Московского, что на тогдашнем уровне государственных установлений фиксировалось в его титуле — «великий князь и государь всеа Русии». Программа эта была сформулирована четко и недвусмысленно в его словах литовским послам в 1493 г.: «чем его Бог подаровал от дед и прадед от начала, правой есть уроженный государь всеа Руси»[22]. Такая постановка вопроса вызвала резкое неприятие со стороны Польско-Литовского государства и поэтому некоторое время обе стороны не писали титла «всеа Руси»: «государево и королево имя писано без титла и всеа Русии не написано»[23]. Но добровольный переход к России Северской земли и неудачные для Великого княжества Литовского войны, с особенно чувствительной потерей Чернигова и Смоленска (1514 г.), некогда центров крупнейших княжеств Древней Руси, привели к длительному противостоянию России и Польско-Литовского государства не только вооруженными средствами, но и на идеологическом поле.

Претензия Московского государства на свое правоприемство во всех русских землях — Черной, Белой и Червонной Руси, поделенных между Москвой, Великим княжеством Литовским и Польшей, вызвала ответную польско-литовскую концепцию Москвы как не русской земли, Русью были признаны только Малая и Червонная Русь. Тут нужно пояснить происхождение названия «Черная Русь». Уже у итальянского географа XIV в. Фра-Мауро фиксируется разделение Руси на «Russia bianca, negra, rossa». В XIV — XVI вв. «Черной Русью» называли в основном земли Северо-Восточной Руси, попавшие под власть Золотой Орды и платившие ей поголовную дань — «черный бор». Этимология названия поэтому ясна — «черными» в Древней Руси называли людей или земли, облагаемые повинностями или налогами; например, податное сословие называлось «черные люди», в противоположность «обеленным», т.е. тем, которые подати не платили[24]. Итак, по состоянию на 1-ю половину XVI в. в Московском государстве находились Черная Русь и часть Белой, т.е. Смоленск и Псков; в Польше — Червонная Русь, т.е. Галичина; в Литве — Белая и Малая Русь.

Одним из первых начал противопоставлять русских (Ruteni) «московитам» Матвей Меховский в своем «Трактате о двух Сарматиях» (1517 г.); хотя он и считает их славянами, но в своем списке всех славянских народов перечисляет их по отдельности[25]. Столицей «Руссии» Меховский называет Львов, а саму ее помещает между Польшей — с запада, Литвой (так в его терминологии, на самом деле — это Белая Русь, принадлежавшая Великому княжеству Литовскому) с севера, Северным Причерноморьем — на востоке и Карпатами с Днестром — на юге. В описании Литвы Меховский упоминает о том, что часть ее земель раньше были русскими, в том числе Киев, который «некогда был столицей Руссии»[26]. «Московия» определяется им как государство, где живут «моски», или «московиты», и нигде в тексте описания их страны они не упоминаются как часть русского народа; единственный факт, который Матвей Меховский не мог обойти, так это то, что «речь там повсюду русская или славянская»[27].

Эта схема была принята и быстро укоренилась в тогдашней польско-литовской публицистике, так что даже Михалон Литвин, написавший в момент обострения польско-литовских отношений памфлет в защиту своего литовского народа (1550 г.), в основном принимал ее. Однако в двух местах он оговаривается и показывает, что образованная часть поляков и литовцев знала о тождестве «московитов» и русских: в одном месте он пишет о «москвитянах» как части всех «рутен»[28], а в другом сообщает, что Киев был «владением князей Руссии и Московии»[29]. Польский историк М.Стрыйковский также знает об этом единстве и иногда пишет об этом, но и его сочинение было в определенной степени полемическим и пролитовским в условиях все большей полонизации Литвы. Кроме того, он владел русским языком и пользовался в написа-

нии своей «Хроники» (1582 г.) русскими летописями[30]. Поэтому, как пишет И.И. Лаппо: «По Стрыйковскому, один и тот же русский народ живет по всей Руси, будет ли это ее запад, юг, или северо-восток, т.е. те ее части, которые теперь называются Белоруссией, Малороссией или Великороссией»[31].

Надо отметить, что несмотря на использование политическим классом Речи Посполитой теории об отдельности «мос-ков» и русских, целый ряд польских историков и географов в своих сочинениях продолжали считать Московское государство частью Руси. Например, польский хронист XVI в. М.Кромер писал: «Но один из многих народов так стал называться от реки и города Москвы, приблизительно с того времени, когда, после разделения руссов на многие княжества, князь Иоанн, сын Даниила, сделался главою этой территории и, восстановив крепость, которая раньше была незначительной и неизвестной, там устроил свою резиденцию. Его потомки не только подчинили себе всех князей того же языка и той же народности; остальные также народы русских, много крупнейшие, древнейшие и важнейшие, чем Мосхи в то время, а именно владимирцы, новгородцы, ярославцы, тверичи, можайцы, суздальцы, псковичи, рязанцы, северцы и другие, будучи все завоеванными, вошли в московское имя, притом, однако, так, что даже и теперь еще одинаково охотно признают имя русских. Так, некогда Киевский, а теперь Московский митрополит еще именуется митрополитом России, как другими, так и Константинопольским патриархом, и сам этот титул, как более значительный и почетный, чем Московии, употребляет. И сами также Московские князья не столько Москов, сколько всей России господство в своих написаниях, хотя и ложно, себе присваивают. Оттуда ясно, что имя москов не древнее и что они составляют часть Русских и некий один народ, не так давно изменивший свое название от крепости-города, который на громадные пространства земель отстоит от древней страны этих москов или мосхинов». Польский географ начала XVII в. Симон Старовольский писал в своем географическом труде «Полония» о «Руссии» следующее: «разделяется на Руссию Белую, которая входит в состав Великого Княжества Литовского, и на Руссию Красную, ближайшим образом называемую Роксоланией и принадлежащую Польше. Третья же часть ее, лежащая за Доном и истоками Днепра, называется древними Руссией Черной, в новейшее же время она стала называться повсюду Московией, потому что все это государство, как оно ни пространно, от города и реки Москвы именуется Московией»[32].

В виду всего вышеизложенного становится ясным, что в политическом смысле польские и литовские авторы всегда называли «Московией» и «московитскими» территории и людей, принадлежавших Московскому государству, т.е. это были термины, так сказать, политической географии, даваемые по политическому, государственному принципу. Когда же речь заходила об историческом, этнографическом и чисто географическом понимании «Руссии», Московские государство и его народ признавались польско-литовскими авторами частью всей Руси, куда помимо нее входили Белая, Малая и Червонная («Красная») Русь. Сравнение этого вывода с известиями иностранцев, нейтральных в польско-литовско-русском политическом противостоянии, подкрепляет его. Например, итальянцы Иосафат Барбаро (купец, живший в венецианской приазовской колонии Тане в 1436-1452 гг.) и Антонио Контарини (венецианский посол в России в 1473-1479 гг.) писали следующее: «Москва, город в России»[33], а первым городом в Польше, в который попадаешь из Москвы, Барбаро называет литовский «Троки»[34]. Контарини называет Нижней Россией земли, где находятся города Луцк, Житомир, Белгород (ныне с.Белогородка в 20 км от Киева) и Киев, а Верхней Россией — Московское государство[35], причем «великий князь Московский» у него называется также «русским великим князем»[36], кроме того он считал Смоленск последним московским

городом перед литовскими землями[37], что неверно с политической точки зрения (Смоленск тогда принадлежал Великому княжеству Литовскому), но правильно с точки зрения этнографической.

Австрийский посол в России Сигизмунд Герберштейн (побывавший там в 1517 и 1526 годах), автор «Записок о Московии» (1549 г.), наиболее авторитетного сочинения о России в Европе и использовавшегося там как основной источник сведений о ней вплоть до конца XVII в., также считал Московское государство не только частью всей Руси, но и «главным государством в Руссии»[38]. Герберштейн писал также, что «Руссией владеют ныне три государя; большая ее часть принадлежит [великому] князю московскому, вторым является великий князь литовский, третьим — король польский»[39]. Также, как и польские авторы, Герберштейн использует термин «московиты» для различения государственной принадлежности разных русских, а русских из Великого княжества Литовского он называет литовцами. В этом подходе с ним солидарен и автор энциклопедического труда «История северных народов» (1555 г.) шведский историк XVI в. Олаус Магнус, который при в целом негативном отношении к «московитам», тоже считает их частью Руси, так как использует устоявшееся латинское наименование «рутены»[40].

Если же перейти к «Описанию Московии» Александра Гваньини (1578 г.), веронца по происхождению, но служившего Речи Посполитой, то в его сочинении присутствуют как взгляд иностранца, так и отношение польского служилого человека: с одной стороны Российское государство для него «Московия» (в указанной польско-литовской тенденции отрицать правомерность его претензий на древнерусское наследство), но с другой — он сообщает, что «Московия, по-местному называемая Москвой, обширнейший город, столица и метрополия всей белой Руссии» (Russiae albae)[41]. Любопытно его понимание той части Руси, которая была в составе Российского государства, как «Белой». Скорее всего, он, будучи комендантом Витебска, воспринял местные представления о Московском государстве, которое на памяти еще живших в его время поколений включило в себя часть Белой Руси, а именно Смоленск и Псков[42].

Итак, мы выяснили, что несмотря на политическое разделение Руси на русские земли, которые принадлежали сначала Москве, Великому княжеству Литовскому и Польше, а потом только Москве и Речи Посполитой (после Люблинской унии 1569 г.), они сохраняли свое этническое единство в глазах большинства населения и иностранцев. Такое положение было нетерпимо для властной верхушки Речи Посполитой, особенно в условиях начавшейся там контрреформации, приведшей к усилению натиска на православие в русских землях Речи Посполитой. В этом общем курсе на унификацию веры и ополячивание была предпринята попытка унии Русской Православной Церкви в Речи Посполитой с католической. Брестская уния 1596 г. была резко отвергнута большинством православных, они сразу же оценили ее как попытку «уничтожить Русь в Руси»[43] (из жалобы православной шляхты и духовенства сейму в 1623 г.). Неудивительно, что именно с конца XVI в. начинается публицистическая активность русских православных авторов, в текстах которых становятся штампом выражения вида: «руская вера», «народ руский». Например, львовские мещане пишут для сейма 1608 г. инструкцию, в которой присутствуют слова: «в том руском Лвове», «полский народ веспол[44] з русским единого сут права», «прирожоной земли своей руской»[45].

В этих условиях в польской письменной традиции все чаще начинает появляться понятие «Украины» вместо Руси. Как выше уже упоминалось, исходно это название приграничья-украйны применялось к таким пограничным регионам Польши, как воеводство Русское, т.е. Червонной Руси, потом, с включением Киевского и Брацлавского воеводств в состав коронных (т.е. польских) земель после Люблинской унии, уже они стали новым польским пограничьем. Слияние этих ук-

раин польского государства — старой и новой — и породили обобщенное названий всех этих воеводств как «Украины». Это название не стало официальным, но, рано укрепившись в бытовом употреблении польской шляхты, стало постепенно проникать и в делопроизводство.

Начало этого перехода Руси в «Украину» в польском обществе можно наблюдать в сочинениях иезуита Антонио Поссевино, папского эмиссара, который вел переговоры между Речью Посполитой и Московским государством в 1581— 1582 гг. Он знает о существовании Белой и Червонной Руси, подчиненных польскому королю[46]. Более того, он ясно отдает себе отчет в проблеме русского единства и связанной с ней претензией русского царя на титул «всеа Руси», почему Поссевино пишет о нем: «ему не следует писать так, чтобы не называть его государем всея Руси, но просто Руси, и не наследником Ливонии»[47]. Как понимающий все значение этой идеологической борьбы, он предлагает наряду с унией использовать меры по разделению единства Руси на понятийном уровне — т.е. как средство борьбы с Московским государством, единственным государством тогда, в котором существовал православный государь.

Программа Поссевино о введении церковной унии в «королевской Руси» (так он называл части Руси под властью короля Речи Посполитой[48]), как средства влияния на Московское государство, выполнялась в ходе проведения Брестской унии. Именно в это время происходит поляризация понятий в обоих противостоящих лагерях внутри Речи Посполитой — православные называют себя «русинами», «народом руским православным»[49], а поляки все чаще используют понятия «Украина» и «украинский». Так, еще в 1594 г. Эрих Ляссота (австрийский дипломат, оставивший интереснейшие и подробные описания Малороссии и Запорожской Сечи), общаясь и с поляками, и с русскими, не знает «Украины», зато он знает, что есть «нынешние великие князья Руси или Московии» и что существует «русский язык»[50].

Но уже в 1596 г. польный гетман С.Жолкевский пишет о восстании Северина Наливайки: «вся Украина показачилась для измены, шпионов полно. Обязательно нужно, обычно, тщательно заботится об этой Украине»[51]. И хотя здесь еще видно, что «украина» скорее пограничье (уточнение — «этой Украине», указывает на это), но это название как название всей «королевской Руси» уже входит в общепонятийный круг высшего польского руководства. К середине ХVII в. Украина — устоявшийся польский термин для всей территории Малой Руси. Это показывает сравнение официального универсала короля Яна-Казимира (декабрь 1657 г.) о мерах по расквартированию войск, где говорится о «воеводствах Русском, Волынском, Подольском, Вельском и Подлясском»[52], с его пересказом в частном польском письме, где все эти воеводства названы одним словом — «Украина»[53].

В таком же виде воспринял его от своих польских сослуживцев и Гийом Левассер де Боплан, французский инженер на службе польской короны в 1630-1647 гг., который написал в 1650 г. интереснейшее сочинение «Описание Украины» (L'Ucraine). Правда, в посвящении ее королю Яну-Казимиру он пишет: «Я осмеливаюсь предложить Вашему Королевскому Величеству описание этой обширной пограничной украины, находящейся между Московией и Трансильванией».

В этот переходный период в переписке еще встречается и старое название «Русь» для обозначения всех русских земель Речи Посполитой. Так, например, польский аноним в конце 50-х годов XVII в. сообщает о настроениях в Гетманщине при введении туда московских войск следующее: «Co chlopom i Rusi nie milo, ze im do roboty kazali [isc] i danine dawac» («То холопам и Руси не нравится, что им приказали [идти] на работы и отдавать подати»)[54]. Но такие случаи уже редки, и в польском употреблении к концу XVII в. господствуют «Ukraina», «Kozaki» и «Moskwa». То, что инициатива замены «Руси» на «Украину» шла от поляков, видно из донесения папского нунция в

Польше Торреса (1622 г.); в этом деловом послании он придерживается более привычной и понятной для контрагентов в Риме терминологии: «Русь, которая делится на три части: Червоная Русь с городами Львовом и Перемышлем, к которой принадлежит и Волынь; Белая Русь, протянувшаяся от Риги, столицы Лифляндии, до Московской границы, включая Полоцк, Оршу, Витебск, Могилев; Черная Русь, находящаяся между Литвой и Волынью, до Киева с городами Пинском, Новогрудком и Овручем»[55].

В своем развитии эта польская концепция замены Руси на «Украину» доходит до логического конца в XIX в. — т.е. теорий графа Тадеуша Чацкого (1822 г.) и католического священника Ф.Духинского (середина XIX в.). У первого Украина — древнейшее название от древнего славянского племени «укров», а у второго полностью отрицается славянское происхождение великоросов и утверждается их «финно-монгольское» происхождение⁵⁶. Эстетической подпоркой для подобного представления об «Украине» в польском обществе 1-й половины XIX в. была так называемая «поэтическая украинская школа», ее последователем был и А.Мицкевич. Поэтому сила воздействия ее была очень велика, поддерживая и без того серьезные политические претензии польской аристократии на «утерянные земли» на Востоке. В этом комплексе и заключается живучесть польского мифа об «Украине».

Перейдем к вопросу внедрения этой польской концепции среди русского населения Малой России. В комиссиях с пограничными реестровыми казаками комиссары польского короля в преамбулах договоров с ними пишут: «прибыв сюда на Украину»[57] (Ольшанская комиссия 1617 г.). Тут в «Украине» еще слышится семантический оттенок «пограничье». Но в данном случае важно другое: такое общение казаков (точнее — их верхушки) с поляками, получение от них своего экземпляра договора с ними, где фиксируется понятие «Украины», показывает, что они понемногу начинают так же воспринимать данный термин. Вместе с внедрением «Украины» как заменителя «Руси» у поляков, данное понятие воспринимается и старшиной казачества, получившей польское образование, но при этом она еще отграничивает его использование как внешнее (т.е. при общении с поляками), от использования понятий «Русь/Малая Русь» в общении с православными людьми, духовенством и государственными институтами Российского государства. Но со временем казачья старшина, во многом равнявшаяся на обычаи и образование польской шляхты, начинает использовать название «Украина» наравне с «Русью» и «Малой Русью».

Особенно хорошо это иллюстрируют универсалы и письма Богдана Хмельницкого, который в письмах и договорах с поляками использует термин «Украина» или как общий термин, например: «ani go cierpiec w Ukrainie kozacy moga»[58] («ни терпеть его в Украине козаки не могут»), или в понятии приграничья: «urzdow ukrainnych»[59] («украинных урядников»). Но в своих текстах, написанных «руским писмом», Хмельницкий пишет, например, о правах малороссийской шляхты так: «Шляхта, которые в России обретается»[60], или о «самой столицы Киева, також части сие Малые Руси нашия»[61]. Следует заметить, что именно со стороны малороссийской элиты в то время наблюдалось явление, которое А.П. Толочко характеризует как «серйозну духовну еволюцiю, яка вивела княжу Русь за межi безпосереднiх джерел Украiни. Втрата «руськостi», отже, i е набуттям «украiнськостi»[62]. Причиной этого было как то обстоятельство, подчеркиваемое Толочко, что интеллектуальная элита Малороссии существовала «в межах Речi Посполитоi» и была людьми, которые «переважно з повагою ставилися до легiтимних пiдстав королiвськоi влади й державного устрою цiеi краiни»[63], так и тем, что свое образование они получали в польских образцах и затем воспроизводили его в своих учениках, как например П.Могила[64]. Это же касается высшей православной иерархии в Киеве — митрополиты Петр Могила и

Сильвестр Коссов[65] были примерами политики сближения с польской культурой, хотя и путем «утраты русскости». То же мы видим в «Летописи Самовидца» (1648-1702 гг.), его автор, получивший польское образование полковник Роман Ракушка-Романовский в своей «Летописи» нигде не выходит из описанной выше польско-литовской концепции отдельности Москвы от Руси и использует соответствующую польскую терминологию.

Здесь имеет смысл сравнить употребление терминов «Украина» и «Русь/Малая Русь» Богданом Хмельницким, получившим образование в польском иезуитском училище (он лично пишет по-польски и чаще использует в своих текстах термин «Украина») и кошевым атаманом Запорожской Сечи Иваном Сирко (его современником, бывшим не намного младше Хмельницкого), который такого образования не имел. Если проанализировать письма И. Сирка, то очевидно использование им в основном таких выражений, как «вся Малая Росия», «ратных Руских», «о отчизне нашей Малой Росии»[66]. «Украина» используется им или для обозначения пограничья («около наших украинных городов», «на Украине Заднепрской»[67]), или как «Малороссийской Украины»[68], знаменующей изобретение этого понятия к 1677 г., и которое затем укоренилось в гетманской канцелярии (ср. аналогичные обороты в Летописи Величко). Кроме того, в письмах Ивана Сирка есть одно любопытное упоминание о том, что Юрия Хмельницкого турки «имяновали князем над Украиной и уделным княжеством Украину приукрасить»[69], что коррелирует с употреблением турецким автором середины XVII в. Эвлия Челеби термина «русы» в противопоставлении «московитам»[70]. Этот факт вполне объясняется наличием интенсивных турецко-польских контактов, и вообще, многие из европейских идей и понятий турки получали как раз через Польшу и Венгрию. А к 1677 г., которым датируется данное упоминание «турецкой Украины», Польша по Бучачскому договору 1672 г. уступила часть своей Украины — Подолию, а также свои права на все Правобережье Днепра, оставшееся за Речью Посполитой по Андрусовскому перемирию с Россией[71]. Так что турки были хорошо осведомлены в польской терминологии.

Несмотря на все эти изменения в этнополитической терминологии элит (что польской, что малороссийской), еще в начале XVIII в. поляки помнили, что «Московия» — это Русь, и «Украина» — тоже часть Руси. Но такие свидетельства доходят до нас или через посредников, которые не так связаны укоренившейся традицией отделять Московию от Руси, или в узкоспециальных сочинениях (например, географических). Например, словак Даниель Крман, побывавший в Польше и Малой России в 1707-1709 гг., пишет в своем дневнике: «на границе Черной Руси, называемой теперь Московия»[72]. А польский географ Христофор Гарткнох в сочинении «Республика Польская» (1698 г.) называет две «Руссии», а именно: Белую и Красную. К первой он относит воеводства Новгородское (т.е. Новгородка Литовского), Мстиславское, Витебское, Полоцкое, Смоленское, Черниговское, Киевское; входящими же в состав второй он считает воеводства Русское (главный город — Львов), Подольское, Волынское, Белзское и Брацлавское. Из этих воеводств, прибавляет Гарткнох, воеводства «Брацлавское, Киевское и Черниговское называют Украиною»[73]. В малороссийской традиции примером такого рода можно назвать вышедшую во второй половине XVIII в. из недр канцелярии Гетманщины «Историю Русов или Малой России» псевдо-Кониского, — несмотря на свою фантастическую историческую концепцию, употребление в ней «Украины» только как синонима Малой Руси и наравне с ней, весьма характерно.

Выше рассматривались в основном сведения, исходившие или от высших и образованных классов Польши и Малороссии, или от иностранцев. Но важен вопрос и народного понимания и самоощущения. К сожалению, по понятным причинам, источников для выяснения этого вопроса очень мало: это духовная литера-

тура, которую писали близкие к народной стихии авторы, например И.Вишенский, И.Копинский (выше цитировались примеры их понимания Южной Руси как «Малой России»), «старчик» Григорий Сковорода, мелкая православная шляхта и народные думы. В низшем православном духовенстве существовала линия, противоположная линии Могилы-Коссова, которая в основном и возобладала. Ее лучшим выразителем можно назвать настоятеля Киево-Печерского монастыря Иннокентия Гизеля, с его «Синопсисом» (1674 г.), где было сформулировано понимание русского народа как триединого народа в составе великорусов, малорусов и белорусов, а государственная власть Московского государства во всех трех частях — Великой, Малой и Белой Руси — единственно законная, так как московские князья, а потом цари, ведут свой род от Александра Невского, который «бысть князь Киевский из земли Российския, Александр Ярославич Невский».

Если же посмотреть произведения Г.Сковороды, то в его языке нельзя найти ничего похожего на современный украинский язык, и он тоже знает «Малороссию», а не «Украину». При всем этом, он прекрасно понимает, что различия существуют, но вовсе не собирается их ставить во главу угла; в его философии частные различия представляют неразрывное единство в своем многообразии под всеобъемлющем главенством разума:

Всякому городу нрав и права;
Всяка имеет свой ум голова;
Всякому сердцу своя есть любовь,
А мне одна только в свете дума,
Как умереть бы мне не без ума[75].

В малороссийских думах, имеющих сюжетами самые ранние периоды, — «Плач невольника», «Маруся Богуславка» (XV—XVII вв.), — упоминаются «берег святоруский», «берег руский»[76], и только в поздних по своей тематике думах начинает появляется «Украина». При этом надо учитывать известный эффект взаимного влияния записывателей дум и их исполнителей, кобзарей и лирников, друг на друга. Поэтому фольклористами давно отмечены случаи как искажения оригинального произведения записывателем (например, анонимным поляком в записи думы конца XVII в. вписано слово «Украина», совершенно не характерное для ранних дум, а в русском фольклоре— это пример И.П. Сахарова, «поправлявшего» русские исторические песни), так и восприятие исполнителем новых, книжных сюжетов и слов от контактировавшего с ним записывателя из образованного класса[77]. Тем более драгоценны такие свидетельства из дум, которые в первую очередь записывались «украинофилами» середины XIX в.

Самойло Величко как представитель мелкой православной шляхты в начале XVIII в. также в основном использует понятие «Малой России», но и «Украина» для него уже синоним этого понятия, — по крайней мере, там, где он использует польские источники, вроде рифмованной «Woina domowa» С.Твардовского (1681 г.). Но в течение всего XVIII в. «Украина» практически выходит из употребления в Малоросии, ее появления спорадичны, вроде упомянутой «Истории Русов». Но с включением в состав Российской Империи Правобережья Днепра после 1792 г., с ее польскими владетелями земель, бывшими там единственным образованным слоем, их укоренение в государственных и образовательных учреждениях Российской Империи в Малороссии приводит к возрождению употребления термина «Украина». Именно с этим надо связывать использование «Украины» у Т.Г. Шевченко, — в 15 лет он переезжает в Вильно, где может общаться только с поляками, и изучает польский язык. В его стихотворениях уже в основном — «Украина» и нет «Малороссии». Но вот что характерно: в своем личном дневнике (за 1857-1858 гг.) он использует 21 раз слова «Малороссия/ малороссийский» и только 3 раз — «Украина» (при этом он не использует прилагательное «украинский» вообще); одновременно, в письмах единомышленникам-«украинофилам» (проанализировано 135 писем) — пропорция обратная — 17

раз «Украина» и 5 раз «Малороссия/малороссийский» [78].

Как видим из всего вышеизложенного, с XIV в. основными наименованиями народа и страны на территории нынешней Украины была Русь (Черная, Червонная или Малая), причем данные названия использовались до середины XVII в. всеми этническими, сословно-профессиональными и конфессиональными группами, жившими в Малороссии. И только с процессом проникновения в высшие слои русского населения польской культуры и образования среди него начало распространяться новомодное польское название «Украина». Вхождение Гетманщины в состав Российского государства остановило этот процесс, который возродился только в начале XIX в., когда в Российскую Империю вошла Правобережная Украина, потерявшая за 100 с лишним лет всю свою национальную русскую элиту, место которой заняла польская шляхта. Все это указывает на внешнее и искусственно культивируемое в кругах, захваченных малороссийской или украинской романтикой в середине XIX в., понятие «Украина» и его введение вместо естественных и исторических понятий Русь и Малая Русь. Анализ закрепления его усилиями украинофилов конца XIX — начала XX в., а потом и окончательной победы этой тенденции в советское время (период «коренизации» 20-х годов), приведшей к нынешнему неадекватному представлению об «исконности» понятия «Украина», уже выходит за рамки данной работы.

[1] См., напр.: С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. Т. 6//СМ. Соловьев Сочинения. Кн. 3, «Мысль», М., 1989. С. 306; то же, Т. 7. С. 206.

[2] См. напр.: В.О. Ключевский. Сочинения. Т. 3. Госполитиздат, М., 1957. С. 106, 110-111.

[3] См. Самійла Величка. Сказаніє о войне козацкой з поляками. К., 1926. Об их сочинении см. М.Н. Петровский. Псевдо-діяріуш Самійла Зорки. К., 1928.

[4] Костомаров Н.И. Давно ли Малая Русь стала писаться Малороссиею, а Русь Россией// Костомаров Н.И. Земские соборы, «Чарли», М., 1995. С. 453-454.

[5] Грушевський М.С Історія України-Руси. Т. І. «Наукова думка». К., 1994. С. 1-2.

[6] «Історія України в документах і матеріалах». Т. III. Вид-во АН УРСР, К., 1941, С. 21-22.

[7] Переиздана в сборнике «Украинский сепаратизм России». «Москва». М., 1998. С. 253.

[8] Там же. С. 280.

[9] Лаппо И.И. Идея единства русского народа в Юго-Западной Руси в эпоху присоединения Малороссии к Московскому государству. Изд. общество «Единство». Прага, 1929.

[10] Стороженко А.В. Указ. соч. С. 281.

[11] РИБ. Т. 6. СПб., 1880, прилож. № 3.

[12] Издано ее факсимиле в сборнике «Болеслав Юрий II, князь всей Малой Руси». СПб., 1907, табл. IX.

[13] РИБ. Т. 6, прилож. № 13.

[14] Иван Вишенстш. Сочинения. Изд-во АН СССР. М.-Л. 1955. С. 22, 192, соответственно.

[15] В своем завещании он, в частности, писал: «За наперший, и церкве божой и всему православному народови Российскому, потребнейший пункт... абы школы в братстве Киевском для цвичення деток хрестиянских...», « Памятники, изданные Киевской комиссией для разбора древних актов» Т. II. К., 1897. С. 410.

[16] Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка. М., 1958. С. 1184

[17] ПСРЛ. Т. 2, стб. 663-664.

[18] «Псковские летописи» Т. I. Изд-во АН СССР. М.-Л., 1941. С. 21.

[19] «Історія України в документах...». С. 25.

[20] Гарасимчук В. Матеріали до історії козаччини XVII віку. Изд. Института украинской археографии. Львовское отделение. Львов 1994. № 61. С. 77.

[21] «Історія України в документах...». С. 86.

[22] «Выписка из посольских книг» о сношениях Российского государства с Польско-Литовским за 1547-1572 гг.»//Памятники истории Восточной Европы. Источники ХV-ХVII вв.. Т. П. «Археографический центр». Москва-Варшава, 1997. С. 50.

[23] Там же. С. 41.

[24] См. у И.И. Срезневского Указ. соч. С. 1563: «чьрныи — тяглый, податной».

[25] Матвей Меховский. Трактат о двух Сарматиях, изд-во АН СССР. М.-Л., 1936, с. 78.

[26] Там же. С. 95-97.

[27] Там же. С. 112.

[28] Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян. Изд-во МГУ. М., 1994. С. 62.

[29] Там же. С. 102.

[30] Рогов А. И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения. «Наука». М., 1966. С. 46.

[31] Лаппо И.И. Указ. соч.

[32] Там же.

[33] «БарбарО и Контарини о России». «Наука». Л., 1971. С. 157.

[34] Там же. С. 159.

[35] Там же. С. 210-211.

[36] Там же. С. 225 и с. 229, соответственно.

[37] Там же. С. 232.

[38] Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии, изд-во МГУ. М., 1988. С. 53.

[39] Там же. С. 59.

[40] Щеглов А. Д. Олаус Магнус о России и русских//«Древнейшие государства Восточной Европы 1999 г.». Изд. фирма «Восточная литература» РАН. М., 2001. С. 230.

[41] Александр Гваньини. Описание Московии. М., 1997. С. 13. В противоположность «Московии» — «белой Руссии», Гваньини ту часть Руси, «которой правит польский король», называет «черной Руссией» (там же, с. 93).

[42] Гваньини в курсе, что «король польский... владеет и частью белой» Руси. Указ. соч. С. 93. Ср. с М. Меховским, называвшим западнорусские земли «alba Russia», т.е. так же как и Гваньини, и включавшим в их состав Псков со Смоленском. То же и у Павла Иовия (1525 г.): он называл все Московское государство «Белой Руссией».

[43] «Історія України в документах...». С. 57.

[44] Т.е. «вместе» — по-польски.

[45] «Історія України в документах...». С. 54.

[46] Антонио Поссевино. Исторические сочинения о России XVI в. Изд-во МГУ. М., 1983. С. 30.

[47] Там же. С. 32.

[48] Там же. С. 39.

[49] См. у Мелетия Смотрицкого: «Отступники наши стоят на том, чтобы русские не оставались в Руси, чтобы, говорим, русская святая вера, чудотворно пришедшая по Божьему велению с Востока, не была в русской церкви; она же не может быть уничтожена раньше, чем будет уничтожен русский народ» («Суппликация», 1624 г.), «Уния в документах», Минск 1997, с. 179. Заметим, что М.Смотрицкий также знает «Украину» как польский термин для пограничного Киевского воеводства, это видно из его перечисления пограничных областей Речи Посполитой: «живущих в краях, более близких к врагу, на Волыни, на Украине, на Подолии и на Подгорий» (там же, с. 175).

[50] «Історія України в документах...». С. 12-13.

[51] Там же, с. 30.

[52] «Матеріали до історії козаччини». № 14. С. 34.

[53] Там же. № 29. С. 48.

[54] Там же. № 23. С. 41.

[55] «Уния...», с. 194. Заметим, что Киевская земля, к которой тянули и Пинск с Овручем, в XIV в. платила «татарщину», причем следы этой зависимости сохранялись до конца этого века (см. раздел А.Л. Хорошкевич в совместной монографии: В. Т. Пашуто, Б.Н. Флоря, А.Л. Хорошкевич. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства,

«Наука», М. 1982, с. 71, прим. 2), а потому обозначение ее как «Черной» вполне логично. Ср. также выше у Гваньини.

[56] Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. «Индрик». М., 1996. С. 232.

[57] «Історія України в документах...». С. 43.

[58] «Універсали Богдана Хмельницького». К., 1998. № 2. С. 46.

[59] Там же. № 12. С. 73.

[60] Там же. № 10. С. 64.

[61] «Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы в трех томах». Т. III. Изд-во АН СССР. М.-Л., 1953. № 147. С. 257.

[62] Толочко А.П. «Русь» очима «України»: в пошуку самоідентифікації та континуїтету/ /Доповіді на II Міжнародному конгресі україністів. Ч. 1. Львов 1994. С. 69.

[63] Там же. С. 75.

[64] Как пишет украинский исследователь жизни и деятельности П.Могилы, «он не побоялся взять за образец систему обучения иезуитов». См.: Жуковський А. Петро Могила й питання єдности церков. К., 1997. С. 111.

[65] Об их политике достижения «удовлетворения русского народа без затруднения дел Речи Посполитой», как писал сам С.Коссов, см. Б.Н. Флоря в указ. монографии, с. 216-218.

[66] «Листы Івана Сірка», изд. Института украинской археографии, К., 1995. С. 13 и 16, соответственно.

[67] Там же. С. 15 и 58, соответственно. Ср. с вышеприведенным письмом царя Федора Иоанновича.

[68] Там же. С. 40.

[69] Там же. С. 44.

[70] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Т. I. Издательство восточной литературы. М., 1961. С. 250.

[71] «Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы XVII в.». Ч. 2. Памятники исторической мысли. М., 2001. С. 109-110.

[72] Крман Д. Шпегагішп 1708-1709. К., 1999. С. 103.

[73] См.: Лаппо И.И. Указ. соч.

[74] Вероятным автором ее называют В.Г. Полетику. См. А.В. Стороженко. Указ. соч. С. 288 и Н.И. Ульянов. Указ. соч. С. 135.

[75] Сковорода Г. Сочинения. Т. 1. М., 1973. С. 57.

[76] См. «Украинские народные думы». «Наука». М., 1972. С. 102, 104, 105, 106, 130.

[77] О причинах этого явления см. В.Я. Пропп Русский героический эпос. Изд-во ЛГУ. Л., 1955. С. 502-503.

[78] См.: Шевченко Т.Г. Повна збірка творів. Т. 3. К., 1949.