И. Г. Наумович как общественный, политический и религиозный деятель Галичины второй половины XIX века

Нина ПАШАЕВА. Доктор исторических наук

История русского движения в Галичине[1] — одно из белых пятен в отечественной историографии последних семи десятилетий. Эта страница истории края была практически запретной, всячески замалчивалась или подвергалась прямой фальсификации. Как известно, галицкие русские деятели считали себя и свой народ частью единого великого русского народа, а Галичину — частью великой России «от Карпат до Камчатки». Они не признавали существования отдельного от России украинского народа, упорно сопротивлялись ассимиляторским попыткам польской администрации и польских помещиков сделать Восточную Галицию — Галичину — частью Польши, полонизировать ее население, распространить католицизм. Во второй половине XIX в., в эпоху, когда Галичина стала центром украинского национального движения и украинского национализма, противостоящее ему «русское» движение находило отклик у русинов в разных слоях населения, прежде всего в среде интеллигенции и крестьянства. К русскому движению принадлежали деятели, оставившие яркий след в истории края и ныне у нас практически не известные. К ним относится и Иван Григорьевич Наумович (1826-1891).

Настоящая статья — часть моего исследования русского движения в Галичине. Задача статьи — познакомить читателя с разными сторонами деятельности Наумовича. В основу работы легли сведения, почерпнутые прежде всего из его собственных работ, а также биографической литературы о нем, довольно скудной. Особо нужно отметить широко используемую мной монографию О.А. Мончаловского[2], содержащую богатый фактический материал, а также большие многостраничные порой цитаты из выступлений Наумовича и других документов, делающие эту работу своеобразным источником. При написании статьи использован также обнаруженный в отделе рукописей РГБ небольшой комплекс неопубликованных источников.

Иван Григорьевич Наумович был сыном учителя-русина в местечке Бужск. Местная интеллигенция была в ту пору сильно полонизирована, в семье учителя Наумовича говорили по-польски, но принадлежность к «греческому обряду» сохранила в семье «русские» традиции.

Дед Ивана по матери Николай Дроздовский был униатским священником. После окончания гимназии восемнадцатилетний Наумович поступил в русскую семинарию во Львове. Бурный 1848 г. увлек и его. Он примкнул к польскому революционному движению, захватившему тогда многих галичан, вступил в польское «Общество братьев», провозглашавшее братство поляков и русинов, и попробовал вести пропаганду среди крестьян. Но первая же попытка окончилась комически. Пропольские речи юного семинариста вызвали хохот слушателей. Наконец один из крестьян спросил: «Чи вы, паны-

чу, не русская дитына. Ваш тато ходит на службу Божу до церкви, шо вы за такой поляк ?", другой сорвал с головы Наумовича конфедератку и бросил в Днестр, а какой-то парень попробовал просто подраться с семинаристом, который не смог произнести ничего внятного и только здесь впервые понял, что свобода, равенство и братство между польскими помещиками и крестьянами-русинами были лишь красивыми словами. «Какая же это свобода, если русскому народу не позволено упоминать о правах своей народности? Какое же это равенство, если польская народность должна господствовать? Какое же это братство, если на русина, назвавшегося своим народным именем, закричали, заверещали, окрестили прозвищем "шпег, здрайца" (т.е. шпион, предатель)». Так рассказывал об этом случае, произведшем переворот в его воззрениях, сам Наумович много лет спустя[3].

В 1851 г. Наумович окончил семинарию, женился и был рукоположен в униатские священники. Сначала он служил вторым священником в Городке недалеко от Львова, затем настоятелем в Ляшках Королевских и наконец с 1856 г. в местечке Перемышляны, где даже не было дома священника и пришлось поселиться при «дочерней» церкви в селе Коростне. Здесь он прослужил 11 лет, до 1867 г. С 50-х гг. начинается жизнь Наумовича как усердного пастыря, писателя, церковного, общественного и политического деятеля. Свое общественное поприще Наумович начал с так называемого «обрядового движения», «обрядовщины». Начало движению он положил у себя в Перемышлянах. На первой литургии, которую он там служил, присутствовало всего 17 человек. (Впоследствии к русскому приходу принадлежало более 800 прихожан). «Бедное состояние церкви в Перемышлянах, — пишет в биографии Наумовича хорошо знавший его лично Мончаловский, — отсутствие прихожан и латинская пропаганда со стороны костела вызвали у Ивана Наумовича мысль и стремление очистить во всей Галичине обряд Русской Церкви от всех латинских нововведений, которые в него примешались из-за нерадения духовенства и давления со стороны латинства[4]".

Языковое наследие святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, сохраненное в славянском богослужении, возвращало отторгнутых от восточнославянских корней галичан к их древней единой русской истории[5]. «Перемена хозяина» вызвала резкие изменения в галицкой церкви, постепенно нарастающие под давлением латинской пропаганды и прямого нажима польских помещиков. От их воли зависела судьба Церкви на местах даже после того, как в Галичине в 1772 г. установилась власть Австрии, ни один униатский священник не мог быть назначен на приход без специального разрешения местного помещика — «презэнты».

Местная администрация и под властью Австрии обычно была польская, перед лицом ее униатская церковь, как и крестьянское население — униаты, — была бесправна. Православных церквей в Галичине тогда вообще не было. Приближение богослужения к католическому, а в будущем — унификация обряда обрывали последнюю культурную, языковую и религиозную нить, связывающую галицких русинов с их братьями по ту сторону австро-русской границы, с великим наследием святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Позднее Наумович перечислит многие искажения богослужения, и кто немного знает православную службу, поймет, насколько они серьезны. Иногда в униатских церквах вообще нет иконостасов, нет завесы на царских вратах, нет трех обычных дверей, есть много алтарей, употребляются органы, монстранции (дарохранительницы), колокольчик во время службы. Существуют церкви, в которых опускаются или произвольно сокращаются часы, вечерни, полунощницы, утрени, по произволу сокращаются молитвы при совершении таинств, в Великий пост не служится литургия Преждеосвященных Даров, духовенству дано право совершать таинство Евхаристии трижды в день. Нет ни одного вполне устойчивого обряда, и поэтому между русскими

униатами возникла пословица: «Что попик, то типик»[6].

На страницах газеты «Слово» анонимный автор позднее вспоминал о многих безобразиях, которые творились в униатских церквах. На почернелых и запыленных стенах были развешаны не только образа святых, но часто мирские портреты шляхтичей и королей польских. Древние образа апостолов из иконостаса служили ступеньками на хоры, а образа Иисуса Христа и Богородицы там же в качестве пола. Вместо греческого престола стоял алтарь со статуями католических святых. Богослужение было сокращено, опускались ектений, для бедняков не полагалось отпевания, а только так называемое «покропление», отпевание совершалось только над богатыми[7].

Возврат к православным истокам, начатый Наумовичем, был подхвачен передовым галицким духовенством на местах. Этому способствовали и статьи Наумовича в «Слове»[8] — единственном органе Галицкой Руси того времени, который в пору некоторой либерализации в Австрийской империи начал издавать с 1861 г. Богдан Дедицкий. «Обрядовое движение» вызвало резкий отпор в католических кругах. Наумовича обвинили в схизме (схизматиками католики называли православных). Митрополит Григорий (Яхимович), вначале не мешавший Наумовичу, издал в 1862 г. под давлением Рима пастырское послание, призывающее галицкое униатское духовенство воздержаться от очищения обряда до решения Собора, который митрополит обещал вскоре созвать. Но внезапно поутру владыку нашли мертвым в его комнате. Новый митрополит вообще прикрыл это движение. Злоупотребления продолжались, о чем Наумович будет позднее писать в своей апелляции.

В 1864 г. последовало постановление Рима, согласно которому запрещалось переходить из католицизма в униатство или обратно, а в смешанных браках сыновья должны были придерживаться обряда отца, а дочери — матери. Решение это называлось «конкордия», т.е. «согласие», но на самом деле это было новое ущемление религиозного выбора галичан — после льготных полугода они уже не могли возвратиться к обряду дедов. «Обрядовое движение» так напугало католические власти, что в Риме при конгрегации распространения веры был создан специальный отдел по делам восточного обряда. Движение развивалось поначалу в рамках католической церкви. Но широкий отклик, который оно нашло в среде галицкого духовенства на местах, показывает, насколько в его среде сохранились православные корни, не уничтоженные трехсотлетним нажимом Ватикана.

Деятельность Наумовича снискала ему большую популярность среди русинов, ив 1861 г. он был избран депутатом в первый галицкий сейм, а позднее, в 1873 г., после введения прямых выборов — послом в рейхсрат. Как депутат Наумович горячо отстаивал права родного народа против польского засилия. В наблюдавшейся тогда национальной вражде русинов и поляков прослеживаются не только конфессиональные, но и социальные корни. В Восточной Галичине русины составляли крестьянство и низший слой мещанства, а помещиками были сплошь поляки, в том числе и потомки совершенно ополячившихся русских родов — Потоцкие, Дзедушицкие и др. Помещиков-русинов практически не было. Австрийское правительство при всех его колебаниях, при его принципе «разделяй и властвуй», провозглашая на бумаге равноправие всех народов Империи, ориентировалось в Галичине на высшие польские круги.

Против этой политики выступали передовые деятели Галичины и в их числе Наумович, не позволявший себе, однако, националистических выпадов. Более того, теоретически он допускал возможность галицко-польского примирения. Знаменательна в этом смысле его статья в «Слове» за 1861 г. Воображение поляков, говорится в ней, «видит великую державу, в которой над русскими землями аж по самый славный Днепр господствует польский язык, польский строй, польская

шляхта, а Руси на этих землях нет ни следа, ни знака»[9]. Но примирение было бы возможно только на одном пути. Обе стороны должны взаимно поставить свои условия. С русской стороны важнейшие следующие: нужно признать, что в Галичине два славянских народа — русский и польский, ни один не имеет права первенства (тогда Восточная и Западная Галиция составляли одну административную единицу). В русской части, подчеркивал Наумович, русский язык должен быть краевым, а польскому предоставлено право быть соразмерно употребляемым по справедливости и требованиям края; в польской части краевым языком должен быть польский. «Под такими условиями, — подчеркивает Наумович, — забылись бы давние исторические невзгоды и мы стали бы как два различных, но братских славянских народа, соединенных духом любви в деле истинной гражданской свободы»[10].

С трибуны львовского сейма Наумович выступал много раз: с запросом к правительству о неправомерности наложения секвестра на крестьян в Золочаевском и Бережанском округах за недоимки, когда там из-за неурожая возник голод; выступал против экзекуций, немилосердно проводимых властями за недоимки; обосновывал необходимость раздела Галичины на Восточную и Западную; требовал от сейма помощи русскому театру во Львове; выступал против графа Лешка Боровского, отказывавшего русскому языку в равноправии с польским и утверждавшего, что малорусское наречие является наречием польского языка. Последний вопрос отличался в 60-е гг. особой остротой и был непосредственно связан с опасностью полонизации всего управления краем.

В 1866 г. на страницах «Слова» Наумович выступил с программной статьей под скромным заголовком «Взгляд на будущее». В ней, едва ли не впервые в печати, он определенно заявил, что «все усилия дипломатии и поляков сделать из нас особый народ рутенов-униатов оказались тщетными» и что «Русь Галицкая, Угорская, Киевская, Московская, Тобольская и пр., с точки зрения этнографической, исторической, языковой, литературной, обрядовой — это одна и та же Русь... Мы не можем отделиться китайской стеной от наших братьев и отказаться от языковой, литературной и народной связи со всем русским миром»[11]. Статья была подписана: «Один из многих». Она вызвала отклики не только в австрийской прессе, но также в России, Франции, Германии{12}. В галицкой польской печати она произвела настоящую бурю. Так, например, «Газета народова» писала в том же году, что задача правительства может состоять только в том, чтобы уничтожить всякие влияния, которые стараются Галицкую Русь «омосковить»{13}.

Проведав, что Наумович хочет найти не слишком бедный приход, чтобы поставить на ноги своих семерых детей, граф Потоцкий обещал ему такой приход в своих владениях. В одном из следующих номеров «Газета народова» призывала А.Потоцкого не давать Наумовичу «презэнты», пока тот не отречется от «Москвы» и «шизмы». В ответ Наумович в «Слове» (1866, № 83) писал: «Как христианин и как проповедник науки Христовой я не могу не видеть в Москве моих близких, братьев, не могу их не любить или меньше любить, чем люблю ближних и во Христе братьев в Кракове, Варшаве и Познани. Как славянин не могу в Москве не видеть русских людей. А хотя я малорусин, а там живут великоруссы; хотя у меня выговор малорусский, у них великорусский, но и я русский и они русские... Старый наш отец Нестор, родом малорусе, начал летопись свою словами: "Се повести временных лет откуду пошла есть русская земля"... Под этой русской землей он подразумевал не одну Галицкую или Малую Русь, но всю Русь, весь северо-восток Европы»[14]. Наумович подчеркивал, что отречься от «всего общего с Москвой» — значит «перестать быть русским христианином, славянином, отречься от Греческой Церкви, богослужения, летосчисления, своих праотцев и стать ... предателем прадедовской Церкви, отступником Руси»{15}.

Потоцкий отказал Наумовичу в приходе, а в следующем году усилиями польских политиков мятежный священник не прошел в львовский сейм. Освобожденный на некоторое время от политической деятельности, он погрузился в деятельность пастырскую и общественную. Депутат, политик и публицист, он оставался добрым пастырем своей приходской церкви. Так, в 1861 г., на другой день после первого заседания львовского сейма, он получил известие, что село Коростно, где он жил и служил, наполовину выгорело. Он тотчас поспешил домой на помощь своим прихожанам. Сгорели церковь, приходские постройки и 58 крестьянских усадеб. Местечко Перемышляны и село Коростно принадлежали графу Потоцкому. Когда крестьяне обратились за лесом для домов к его управляющему, ополяченному немцу Мальсбургу, тот ответил кратко: «Выгоните вашего попа из села и все получите». Узнав об этом разговоре, Наумович сказал: «Что ж, вас 58, а я один, лучше вам прогнать одного, чем всем бедовать»[16].

Крестьяне не отпустили своего священника. Обладая блестящими организаторскими способностями, он начал собирать помощь погорельцам. Откликнулись его прихожане, митрополит Григорий (Яхимович), редакция «Слова», окрестные священники, граф Потоцкий дал лесу на половину хат. Пожар произошел весной, а к осени погорельцы отстроились. Не были восстановлены только приходские постройки, но Наумович решил раньше построить каменную церковь, что ему с помощью пожертвований и удалось. Жители Коростна опубликовали в «Слове» (1867. № 5) благодарственное письмо, подписанное девятью десятками крестьян, из которых 27 принадлежали к латинскому обряду. Авторы письма с благодарностью вспоминают, что Наумович не оставил их в беде после пожара, помог «опамятоваться от той великой нужды», поставил каменную церковь — «красу на всю околичность», завел школу, прививал деревья, ходя с пилкой и веточками от сада к саду, подарил школе прекрасную пасеку для увеличения дохода учителя и обучения детей пчеловодству как делу весьма прибыльному. «Отец наш Наумович суть нам во всем порадою и примером», — писали благодарные крестьяне[17].

Свою просветительскую и благотворительную деятельность Наумович продолжал и позднее в селе Стрельче недалеко от Коломыи, где он был настоятелем с 1867 по 1872 г. Здесь он удачно лечил гомеопатией, к нему приезжали из окрестных сел, и он лечил всех — богатого и бедного, русина, поляка, еврея. Недаром, когда он уезжал из Стрельчи, получив приход в Скалате, по словам Мончаловского, плакали не только его прихожане, но и евреи[18].

В Скалате Наумович продолжал оказывать помощь крестьянам «деньгами и натурой, помогал медицинскими советами, основывал читальни, посылал им и отдельным людям даром и книжки»[19]. Религиозно-просветительская деятельность Наумовича распространялась далеко за пределы его прихода. Талантливый писатель и публицист, он много писал в галицкой периодической прессе. С 1848 по 1891 г. он сотрудничал более чем в 20 изданиях{20}. В 1872 г. он основал в Коломые ежемесячник «Наука» и совместно с типографом Белоусом двухнедельник «Русская рада». В письме к князю Черкасскому от 25 сентября 1873 г. Наумович пишет: «В покутском городе Коломые есть огнище простонародной литературы, там издаются газеты "Русская рада" (политическая) и "Наука" (беллетристическая с иллюстрациями), имеющие по 1500 подписчиков между духовенством, учителями, общинами и частными лицами земледельческого сословия; также издается мною еще и "Читальня" — ряд книжечек популярных, расходящихся быстро между народом...»{21}. «Наука», почти все материалы для которой писал сам Наумович на так называемом галицко-русском наречии, близком к народному языку, дошла до широкого читателя. Издания эти продолжали выходить и после смерти Наумовича. В своей книге, вышедшей впер-

вые в конце XIX в. (в 1896-1897 гг.), историк Ф.Свистун пишет: «Первые народные повременные издания прозябали лишь короткое время... Только покойному Наумовичу удалось приобрести для своей "Науки" (с 1872 г.) постоянную публику среди крестьян и мещан. Также держится популярная газетка "Русская рада" в Коломые, основанная также покойным И.Наумовичем»{22}. В статьях, помещаемых в «Науке», которую современный американский исследователь П.Мэгочи характеризует как «журнал с практическими советами для сельских жителей»{23}, Наумович ведет разговор со своими читателями, руководствуясь четырьмя им самим сформулированными лозунгами — «молися, учися, трудися, трезвися». Лозунги эти были чрезвычайно актуальны для тогдашней Галичины. Забитость, темнота, невежество и пьянство были, по мысли галицкого пастыря, едва ли не главными бичами галицкого села. Как священник он призывал молиться, на страницах «Науки» давал пояснения Священного Писания, учил жить «по-церковному»{24}. В то же время он старался снабдить крестьянина необходимыми сведениями из разных областей знания и познакомить его с передовыми методами ведения хозяйства, которые позволили бы ему выйти из нищеты. Здоровая, трудовая, одухотворенная верой и культурой жизнь должна была помочь крестьянину избавиться от пьянства — страшного порока тогдашней деревни. В насаждении пьянства были заинтересованы и поляк-помещик, получавший от корчмаря-арендатора порядочный куш, и сам корчмарь, обычно богатый еврей, делавший из корчмы едва ли не единственное место, где мог отдохнуть от своей скучной безнадежной и нищей жизни галицкий крестьянин.

Через два года после основания «Науки» Наумович предпринял еще один шаг для просвещения галицкой деревни. В 1873 г. он был избран в венский рейхстаг и здесь встретился со словенскими будителями, рассказавшими ему о недавно организованном в Словении обществе святого Могора. По образцу его в 1874 г. Наумович создает в той же Коломые общество имени М.А. Качковского (1802-1872), чиновника-энтузиаста, всю жизнь посвятившего помощи патриотическим начинаниям русских галичан. Так, в 1861 г. он из сэкономленных за счет аскетической жизни средств финансировал основание газеты «Слово». Целью общества имени Качковского было «распространение наук, нравственности, трудолюбия, трезвости, бережливости, гражданского сознания и всяческих добродетелей среди русского народа Австрии»[25]. В сборнике «Славянские и балканские культуры ХVIII-ХIХ вв.», выпущенном Институтом славяноведения и балканистики в 1990 г., помещена большая статья Мэгочи на эту тему. Я не буду ее повторять. Отмечу лишь главное — основным направлением общества была издательская деятельность: ежемесячно выпускались небольшие брошюры по различным отраслям знания «на традиционном галицийско-русском книжном языке... (Использовалось также традиционное этимологическое письмо, привычное для местного населения)»{26}. Издания общества завоевали широкую народную аудиторию. Проводились ежегодные собрания общества. При открытии его в 1874 г. присутствовало 300 человек, половину составляли крестьяне{27}. Впоследствии на ежегодные съезды собиралось до 5 тысяч человек{28}. Это были настоящие крестьянские праздники. Создавались также предусмотренные уставом общества читальни. Ф.Свистун в своей монографии писал: Наумович «считался массами народа не лишь учредителем, но и душою им придуманного и введенного в жизнь общества... Наумович предлагал народу чтение по всем отраслям исторических знаний... Если в поодиноких окрестностях среди крестьян обнаружилась охота к просвещению и улучшилось хозяйство — заслуга в том лишь Наумовича. Признают то также сами крестьяне. Наумович настаивал, дабы в цели отклонения крестьян и мещан от корчмы заводили всюду читальни»{29}.

Особую страницу деятельности Наумовича составляют его литературные

произведения, публиковавшиеся на страницах периодических изданий, а также выходившие отдельными книжками общества Качковского и в других издательствах. Со страниц своих повестей к читателям-прихожанам обращается любящий духовный пастырь. Проповедь христианских добродетелей, страха Божия, трезвости, трудолюбия, просвещения, объяснение малопонятных мест в богослужении, хозяйственные советы крестьянам, исторические сведения о прошлом и настоящем родного края — все это подавалось в таком пленительном виде, таким простым языком, что читалось легко и с удовольствием. Недаром известный московский священник говорил мне, что повести Наумовича давно пора переиздать, благо, в конце прошлого века они были переведены «с галицко-русского наречия» и изданы в серии «Приходская библиотека».

В своих статьях, выходивших на страницах «Науки», в повестях и брошюрах, обращенных к галицкому крестьянину, Наумович пытался способствовать улучшению его экономического положения. Он рекомендует конкретные методы хозяйства, советует приобретать машины в совместное пользование, заниматься разведением пчел, делится своими собственными секретами пчеловодства. Он стремится вселить в крестьянина веру, что при упорном труде, с помощью Божией, не тратя последние гроши на водку, можно выбраться из нужды. Если же земля все же не может прокормить, он рекомендует заниматься одновременно ремеслами, учить ремеслам детей. Это была довольно стройная экономическая концепция, неприемлемая для идеологов социализма и советских историков. Так, украинский ученый С.Злупко в своей монографии, посвященной экономической мысли на Западной Украине второй половины XIX в., отводит целую главу критике экономической платформы «Науки». По его мнению, Наумович — реакционер, крепостник, в его программе всегда преобладала феодальная политико-экономическая основа, его рекомендации помочь крестьянину не могли. Злупко не приводит ни одного высказывания из «Науки», отрывочные цитаты из других произведений галицкого мыслителя не дают цельной картины его экономических взглядов, а такие пассажи, как «реакционера Наумовича не интересовала доля простых людей» или «поп И.Наумович прилагал немало усилий, чтобы облегчить эксплуататорам туже затянуть петлю на шее украинского народа»[30], выглядят уже прямой неправдой. Думается, такую ненависть автора Наумович вызвал прежде всего тем, что в его экономических работах нет призыва к революционному изменению всей социально-экономической и политической ситуации в крае. Он учит крестьян не борьбе за социально-экономические права, а пытается дать конкретные советы, как выжить в конкретных условиях тогдашней Галичины.

Горячая просветительская, и политическая деятельность Наумовича не могла продолжаться долго. В 1882 г. австрийскими властями был организован громкий процесс — первый среди политических процессов конца XIX — начала XX в. Но все эти процессы, на которых русские деятели Галичины и Закарпатья обвинялись в государственной измене, кончались ничем, поскольку русское движение в Карпатской Руси носило легальный характер. Обвинения были беспочвенными, но процессы должны были служить методом устрашения, а иногда и расправы с инакомыслящими гражданами. Например, поводом для так называемого «процесса Ольги Грабарь», затеянного в 1882 г., послужил маленький эпизод в галицком селе Гнилички. Жители села хотели иметь самостоятельный приход, но этому воспротивился настоятель прихода в Гнилищах, к которому принадлежали Гнилички, и львовская консистория. Тогда крестьяне пожаловались своему помещику графу Делла Скала, православному румыну. Он предложил им перейти в Православие. «Я вам сведу из Буковины попа не такого гонорного»[31]. Прошение к администрации и местным епархиальным властям греко-католической львовской и греко-восточной черновицкой Церквей писал Наумо-

вич, назвав греко-восточную веру «верой наших отцов»{32}. Православие в империи отнюдь не было запрещено — оно было господствующим исповеданием в Буковине, в сербской Воеводине. Но здесь под чисто религиозный казус подводилась политическая подоплека. Были арестованы наиболее видные деятели русского движения: А.И. Добрянский, его дочь Ольга Грабарь, мать русского искусствоведа и художника Игоря Грабаря (тогда мальчика, находившегося у бабушки в Киеве), редактор «Слова» В.М. Площанский и еще целый ряд лиц, в их числе Наумович и его два сына. Арестованных обвиняли в российском панславизме, в том, что они старались «оторвать Галичину и Буковину и Северную Угорщину от... австрийской державы и вызвать опасность для державы извне и опасность гражданской войны изнутри»{33}. Наумовичу ставилась в вину его благотворительная деятельность, он якобы занимался ею не из любви к ближним, а «чтобы возбудить среди сельского населения... симпатии к России и распространить отвращение к здешним политическим учреждениям и к церковной унии»{34}.

Обвинение в государственной измене позорно провалилось. Однако суд присяжных признал Наумовича, Площанского и двоих крестьян виновными в нарушении публичного спокойствия. Их приговорили к нескольким месяцам тюрьмы. Наумовича, в частности, к восьми[35]. После более чем шестимесячного предварительного заключения он был временно выкуплен под залог, пока его кассационная жалоба рассматривалась в Вене. В свой приход он уже не мог вернуться, так как его отобрали духовные власти. Затем последовало отлучение его от Церкви. Кассационная жалоба не принесла результатов, Наумович отсидел еще полные 8 месяцев и вышел из тюрьмы 14 (26) августа 1884 г.

В ожидании решения из Вены он пишет в 1883 г. большую апелляцию к папе Льву XIII, протестуя против отлучения его от Церкви по обвинению в схизме. Он доказывает, что ничем не провинился перед духовными властями, просит снять с него отлучение, восстановить «в прежнем звании»³⁶. Не выходя за рамки своего положения униатского священника, он апеллирует к авторитетам, безусловно признаваемым Католической церковью, прежде всего к постановлениям Флорентийского Собора 1439 г., согласно которым при унии полностью сохраняется весь православный обряд, что было подтверждено и Брестской унией 1596 г. Однако весь тон апелляции — не мольба о пощаде, а грозная обвинительная речь против унии. Автор показывает бесправие униатского духовенства перед лицом польского и католического засилия, прямо говорит, что уния предназначена служить и на самом деле служит «только средством к преследованию чисто политических целей, в частности к искоренению русского народа»[37]. Он доказывает это многочисленными примерами. Так, по его словам, из духовных семинарий был изгнан не только отечественный, но и церковно-славянский богослужебный язык{38}. Надзор за церквами и приходскими священниками поручается людям чужого обряда и даже евреям, откуда происходят доносы, волнения и всяческие преследования русских униатов — священников и мирян{39}. Латинизируется богослужение, нарушается и искажается обряд.

В понятие восточного обряда Наумович вкладывает все церковное устройство Восточной Церкви. Он обличает такие нарушения соборности, как назначение, а не избрание митрополитов Собором, фактическое бессилие их в церковном управлении, отстранение от участия в управлении женатых священников и мирян. Отмечает, что Соборы не собираются, а на местах вся власть и влияние перешли к церковным патронам полякам-латинянам[40]. Древние богослужебные книги заменены новыми, которые переполнены ошибками. В новых богослужебных книгах ничего не говорится об употреблении на литургии губок и теплоты, не предусматривается более уставом пение на литургии двух псалмов, зато предписывается чтение Символа веры с прибавлением Filioque и обязанность поминать в цер-

ковных службах не только местного епископа, но и папу, что не полагается по древнему уставу и «умаляет авторитет местного епископа»{41}. Настоятели монастырей лишены их традиционной власти, количество монастырей греческого обряда все время уменьшается, черное духовенство в своих собственных монастырях подчиняется пришлым латинским монахам, утратив древнее право на возведение в епископский сан{42}. «Поколеблен весь строй церкви»{43}. Русский народ в Галичине с помощью унии обманут, и нет ничего удивительного, если он стремится вернуться к вере отцов, т. е. к Православию{44}.

В XX в. протоиерей Александр Шмеман скажет, что «Церковь знает только единство и не знает "унии". Уния есть в конечном итоге неверие в единство»[45]. Это чувствовал и понимал в конце XIX в. прагматик — униатский священник Наумович, закончив свой приговор унии в Галичине надеждой на христианскую любовь, которая подаст победу «Церкви Христовой против сильнейших врагов ее, прекратит несогласие, длящееся 800 лет, между Востоком и Западом и на место его восстановит прочное и непоколебимое согласие между верующими»{46}.

Естественно, что после такой отповеди Риму Наумовичу уже не на что было надеяться, хотя митрополит Сильвестр (Сембратович) призывал его покаяться, безусловно покориться Риму и даже поехать туда за прощением. «Я не мог этого сделать», — писал Наумович позднее Мончаловскому, рассказывая, что ему в обмен на отречение от своих взглядов Сильвестр (Сембратович) предлагал «светлую будущность» в его бывшем приходе[47].

В том же 1883 г. «Апелляция», написанная по-латыни, была издана в русском переводе в Петербурге в синодальной типографии с разрешения цензора духовной цензуры архимандрита Арсения. Путь Наумовича как униатского священника был завершен. В октябре 1885 г. в маленькой церкви во Львове он принял Православие[48]. Наумович всегда смотрел с надеждой на Россию. Определенные круги в ней действительно поддерживали русских галичан, однако ни у самого Наумовича, ни у других деятелей русского движения не было в ту пору надежд на политическую интеграцию Галицкой Руси в состав Российской империи. Поэтому верноподданнические по отношению к австрийскому императору заявления Наумовича не должны нас удивлять. Оказывая помощь русским галичанам как представителям русского населения, оказавшимся за пределами России, представители русской администрации и общества также соблюдали осторожность. Галицко-русские отношения, нашедшие отражение в жизни и деятельности Наумовича, могут составить тему отдельного исследования. Здесь я ограничусь упоминанием лишь нескольких эпизодов.

Контакты русских ученых, общественных и политических деятелей с русскими галичанами начались в 30-е гг. XIX в. и активно продолжались в 60-е. Такая серьезная акция, как борьба за чистоту обряда в униатской Церкви, начало которой положил Наумович, не могла не найти отражения в русской прессе, и, действительно, русские церковные журналы освещали этапы этой борьбы, и имя Наумовича уже было известно в России. Русским галичанам горячо сочувствовали славянофилы. Неудивительно поэтому, что Нил Александрович Попов, активный славянский деятель, усилиями которого в значительной мере была подготовлена в 1867 г. славянская этнографическая выставка, ставшая фактически славянским съездом, накануне выставки искал контактов с Наумовичем. Вероятно, он предлагал ему сотрудничество в журнале. В отделе рукописей РГБ сохранилось ответное письмо от февраля 1867 г., в котором Наумович отказывается от предложения Попова, мотивируя это тем, что надо поступить благоразумно, чтобы во время «всемогущества Польши»... «народность наша не понесла вреда»[49]. Опасения эти имели основание. Так, после посещения выставки в Москве признанный лидер русофильского движения Я.Ф. Головацкий был лишен кафедры во Львовском уни-

верситете и вскоре вынужден был эмигрировать в Россию. Осторожность Наумовича позволила ему продержаться в Галичине еще почти двадцать лет.

В 1873 г. Наумович попал в чрезвычайно трудное материальное положение. В отделе рукописей РГБ хранится письмо от 12 (24) июля 1873 г., имени адресата которого пока не удалось установить. В нем Наумович просит передать Владимиру Александровичу Черкасскому, известному крупному либеральному русскому деятелю, его просьбу — походатайствовать о принятии двух его детей — мальчика и девочки — в какие-либо учебные заведения России. (Всего у него детей было семеро). С горечью пишет Наумович, что все материальные надежды он возлагал на пасеку, «но вся моя пасека злобными людьми (под строкой «поляками») отравлена». Ходатайство увенчалось успехом. В письме от 25 сентября того же 1873 г. к самому Черкасскому Наумович пишет слова благодарности, затем дает как бы краткий отчет о своей общественной деятельности и заканчивает его оптимистическими словами: «Что бы ни было, Русь Галицкая наша не погибнет. Верна своему законному правительству на законном пути, она хотя и медленно, но неусыпно развиваться будет, и врата адовы не одолеют ей...»[50].

Процесс Ольги Грабарь 1882 г. и судьба Наумовича освещались И.Аксаковым в газете «Русь»[51]. Когда после процесса подсудимые временно были выпущены из тюрьмы и Наумович остался без средств к существованию — приход у него уже был отнят — ему, как и Добрянскому, была оказана материальная помощь. Она была передана через известного венского протоиерея Михаила Раевского. В своем письме Победоносцеву, в ту пору обер-прокурору Святейшего Синода, от 11 апреля 1883 г., хранящемся в РГБ, Раевский уведомляет, что «отец Наумович приедет сам в Вену за получением денег». Сумма не указывается, но к письму приложена расписка уже получившего помощь Добрянского на 15 тыс. гульденов{52}.

В 1884 г. в Галичине случился финансовый скандал — прогорел банк «Рольничо-кредитное заведение», его директор попал под суд. Основным капиталом банка были фонды епархиального духовенства, из которых выплачивались пенсии вдовам и сиротам священников, а участвовавшие своими вкладами крестьяне считались членами банка и отвечали за его дела всем своим имуществом. Крах банка грозил полным разорением нескольким тысячам крестьян. Как только в августе 1884 г. Наумович вышел из тюрьмы, галицко-русские патриоты просили его выхлопотать в России помощь банку. В сентябре Наумович вместе с Площанским выехал в Россию. Другом галичан в России был министр финансов Вышеградский, к которому и обратились Наумович и Площанский. Просьба двух недавних узников увенчалась успехом — они выхлопотали в форме займа 600 000 марок. Однако этой суммы оказалось мало, и в начале 1885 г. Наумович вновь поехал в Петербург. Как повествует Ф.Свистун, представляя в Петербурге бедственное положение галичан, Наумович сказал: «Для болгар вы истратили один миллиард рублей и 200 000 ваших воинов пало в борьбе за свободу южных славян. Какая бы ни была причина несчастного приключения с банком — невежество или легкомыслие — вы благое сделаете дело, если спасете наших священнических вдов, сирот и несчастных крестьян...» В Петербурге дали еще 650 000 рублей, и невинные жертвы скандала были спасены, как пишет Свистун, «благодаря великодушию императора Александра III»[53].

В РГБ хранится письмо Победоносцева императору от 23 октября 1885 г. Направляя ему письмо Наумовича (пока, к сожалению, не найденное), Победоносцев пишет: «Совестно утруждать Ваше Императорское Величество посреди многих забот и занятий еще новым чтением. Но почитаю нелишним представить Вам полученное мною вчера письмо священника Наумовича, в нем выражается поистине отчаянный вопль русского населения в Галиции о безысходном положении их в борьбе с польским правительством, ко-

торому предала их Австрия. Наумович, недавно перешедший из униатства и порвавший все связи с Римом, — человек почтенный и служит (неразб. — Н.П.) действительно лучшим представителем лучшей части русского населения в Галиции...» Наверху письма синим карандашом почерком Александра III написано: «Чрезвычайно больно и грустно читать его письмо. Авось даст Бог и нам и им светлый день когда-нибудь»[54].

Вскоре, в начале 1886 г., Наумович с семьей переселился в Россию. Хорошо знавший его Мончаловский говорит прежде всего о чисто экономической стороне его решения — как православный священник он не мог найти себе применения на родине — в Галичине или Буковине — по политическим причинам, а его литературные труды не могли прокормить его с семьей. Но была у этого решения и чисто духовная сторона — он был человеком глубоко религиозным и священником по призванию. Переехав в Киев, он получил пенсию, сан протоиерея Православной Церкви и некоторое время был настоятелем храма в Борщаговке под Киевом[55]. Не связанный никакими требованиями ни светских, ни духовных властей, предоставивших ему содержание, Наумович последние годы отдался литературной и общественной работе. Он выпустил целый ряд популярных брошюр, продолжал сотрудничать в «Науке», редакцию которой в 1886 г. перевел в Вену и передал Д.Козарищуку{56}, печатался на страницах журнала «Странник», выпускал свои повести и рассказы. В Петербурге вышел его «Православный народный календарь» на 1890 г., который и ныне мог бы служить образцом для издания подобных календарей для нашего современного православного читателя. В нем приводились объяснения церковных служб, евангельских чтений на весь год, помещались занимательные и просветительные статьи. Такой же календарь был издан на 1891 г.; над календарем на 1892 г. Наумович работал до самой смерти. На торжественном собрании Киевского Славянского благотворительного общества 17 октября 1890 г. он делает доклад, в котором кратко излагает всю историю Червонной Руси{57}.

В 1889 г. во время голода в Галичине Наумович организовал значительную помощь голодающим. Условия жизни галицких крестьян поставили на повестку дня вопрос об их эмиграции в Америку. Наумович хотел, чтобы галицкие крестьяне переселялись в родную им Россию, и для этого выхлопотал им разрешение покупать землю почти даром, по 5 р. за десятину, в рассрочку. Для переселения была выбрана земля в округах Новороссийском и Сухумском, где, как писал Наумович, «земной рай». «Сейчас за Азовским морем тянется эта пустая земля от Анапы до Сухума, и она призначена для галичан, но в таких размерах, чтобы наша земля не попала в чужие руки», — писал Наумович Мончаловскому осенью 1890 г.[58]

В 1891 г. он лично поехал выбирать места, пригодные для поселения, но на обратном пути внезапно заболел и умер в больнице в Новороссийске. Подозревали, что он был отравлен. Русские галичане уверены в этом доныне.

[1] Под наименованием Галичина подразумевается Прикарпатье, Восточная Галиция, это самоназвание местного населения — русинов. В Галичину входили территории трех областей нынешней Западной Украины — Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской, а также трагической Лемковщины с ее древним центром Перемышлем, сейчас польским Пшемыслом.

[2] См.: Мончаловский О.А. Житье и деятельность Ивана Наумовича. Львов, 1899. С. 112.

[3] Там же. С. 13.

[4] Там же. С. 20.

[5] См.: Гопцус П.О. Зарубежная Русь в борьбе за свою национально-культурную самобытность. Полтава. 1909. П. 91. XI. С. 1.

[6] Наумович И.Г. Апелляция к папе Льву XIII... /Пер. с лат. СПб., 1883. С.21-22.

[7] См.: Мончаловский О А. Указ. соч. С. 36.

[8] Там же. С. 20.

[9] «Русский» язык Наумовича мы приводим в соответствие с русским литературным языком. [10] Мончаловский О.А. Указ. соч. С. 34-35.

[11] Там же. С. 61.

[12]См.: Там же. С. 62.

[13] См.: Там же. С. 64.

[14] См.: Там же. С. 65.

[15] Там же. С. 67.

[16] Там же. С. 26.

[17] Там же. С. 67-68.

[18] См.: Там же. С. 73.

[19] Там же. С. 75.

[20] См.: Там же. С. 108.

[21] РГБ. ОР. Ф. 327. П. 12.5.

[22] Свистун Ф.И. Прикарпатская Русь под владением Австрии. Изд. 2-е доп. Trumbull Connuficut. Р.s. Hardy. 1970. С. 430.

[23] Мэгочи П. Р. Культурные институции как инструмент национального развития в XIX в. в Восточной Галиции // Славянские и балканские культуры ХVIII-ХІХ вв.: Советско-американский симпозиум. М., 1990. С. 124.

[24] Мончаловский О.А. Указ. соч. С. 103.

[25] Мэгочи П.Р. Указ. соч. С. 135.

[26] Там же. С. 136.

[27] См.: Там же. С. 134.

[28] См.: Там же. С. 136.

[29] Свистун Ф.И. Указ. соч. С. 418.

[30] Злупко С. Економична думка на Україні: Нариси історії економичної думки на західноукраїнських землях у другій половині XIX ст. Львів, 1969. С. 61.

[31] Свистун Ф.И. Указ. соч. С. 311.

[32] Наумович И.Г. Апелляция... С. 41-42.

[33] Мончаловский О.А. Указ. соч. С. 82.

[34] Там же. С. 75.

[35] См.: Там же. С. 82.

[36] Наумович И.Г. Апелляция... С. 69.

[37] Там же. С. 54.

[38] См.: Там же. С. 16.

[39] См.: Там же. С. 40.

[40] См.: Там же. С. 30.

[41] Там же. С. 23.

[42] См.: Там же. С. 28.

[43] Там же. С. 31.

[44] См.: Там же. С. 54, 70.

[45] Шмеман А., прот. Исторический путь Православия. Нью-Йорк, 1954. С. 301.

[46] Наумович И.Г. Апелляция... С. 71.

[47] Мончаловский О.А. Указ. соч. С. 87.

[48] См.: Давидович А. О жизни и трудах протоиерея Наумовича //Наумович И.Г. Заветные три липы. М., 1896. С. 26.

[49] РГБ. ОР. Ф. 239. 14, 29.

[50] РГБ. ОР. Ф. 327. П. 12.5.

[51] См.: Нашаева Н.М. История Галичины на страницах русской прессы 2-й пол. XIX — нач. XX в. //История, историография, библиотечное дело: Материалы конференции специалистов Государственной публичной исторической библиотеки. Москва, 23-24 марта 1993 г. М., 1994. С. 106.

[52] РГБ. ОР. Ф. 230. Картон 4392. Ед. хр. 126.

[53] Свистун Ф.И. Указ. соч. С. 339; Мончаловский О.А. Указ. соч. С. 86-87.

[54] РГБ. ОР. Ф. 230. Картон М 4394. Победоносцев. Ед. хр. № 1.

[55] См.: Мончаловский О.А. Указ. соч. С. 88.

[56] См.: Там же. С. 89.

[57] См.: Наумович И.Г. Червонная Русь, ее прошлое и настоящее: Чтение... в торжественном собрании Киевского Славянского благотворительного общества 17 окт. 1890 г. Киев, 1890.

[58] Мончаловский О.А. Указ. соч. С. 93.