Леонид СОКОЛОВ

Стремились ли украинцы к самостийности в 1917 году?

Леонид СОКОЛОВ — русский историк и публицист. Живет в городе Львове

В соответствии с утверждениями современных украинских пропагандистов, украинский народ веками мечтал о том, чтобы поскорее отделиться от ненавистной «московской империи», и только цепкие лапы царизма удерживали его в ужасном «имперском ярме». Каким же в действительности оказалось отношение различных слоев населения Украины к идее украинской самостийности в период между двумя переворотами или, если угодно, революциями 1917 года — Февральской и Октябрьской, когда царизм уже пал, а большевизм еще не воцарился?

В Российской империи к моменту Февральской революции 1917 г. идея украинской самостийности не пользовалась сколько-нибудь заметной популярностью среди самих украинцев (малороссов), хотя и внедрялась политическими силами, заинтересованными в разрушении Российского государства.

В высших кругах малорусского общества, среди помещиков, крупной буржуазии и интеллигенции идея украинского сепаратизма не могла найти приверженцев, ибо в Российской империи малороссы вместе с великороссами и белорусами составляли русский народ, следовательно, образовывали господствующую нацию; также в этих кругах достаточно хорошо понимали, кем и для чего пропагандируется идея украинского сепаратизма, и с точки зрения своих интересов не видели никакой надобности в переходе Украины под власть Австрии или под протекторат Германии.

Правых украинских партий до революции 1917 г. в Российской империи вообще не было. Как правило, наиболее консервативные элементы малорусского происхождения принадлежали к общероссийским партиям, таким как Союз 17 октября, Союз русского народа и т.п., стоявшим на позициях признания единства русского народа и категорически отвергавшим идею украинского сепаратизма в любой форме.

В настоящее время в украинской пропаганде большое внимание уделяется личности Николая Михновского, анонимно опубликовавшего в 1900 г. во Львове брошюру «Самостійна Україна», проникнутую духом украинского сепаратизма и шовинизма, что призвано создать впечатление, якобы такие взгляды были тогда распространены на Украине. Но даже если считать Украинскую народную партию (УНП), партию Н.Михновского, организацией правых, социально-консервативных украинских элементов, то и тогда не надо забывать, что в начале своего существования она состояла буквально из нескольких человек, а после 1907 г. своей деятельности как политическая партия не проявляла.

Только в среде мелкой буржуазии и в низшем слое интеллигенции имела некоторое распространение идея автономии Украины в составе Российского государства. Она находила отражение в программах украинских партий, выступавших под демократическими и социалистическими лозунгами.

Поскольку представители малорусской крупной буржуазии осознавали себя русскими, деятели украинских левых партий выдвинули тезис о безбуржуазности украинской нации, ограничивая таким образом

украинскую нацию только крестьянством и рабочими. Однако не следует полагать, что, в отличие от помещиков и буржуазии, украинское крестьянство и пролетариат были носителями украинского национального сознания, то есть считали себя отдельным нерусским народом и стремились к отделению от России. Украинские политики, выдвигавшие даже столь скромный лозунг, как автономия Украины в составе России, выражали только взгляды своих партий, а не мнение народа.

Один из украинских деятелей левого толка, П.Тучапский, еще до революции писал: «Я готовий був би визнати автономію України, коли б цього вимагало національне почуття українського народу. Тоді це були б вимоги нації. Але національне почуття українців розвинуте дуже мало. Українські селяни й український пролетаріят не виступають з домаганнями автономії України. Ми маємо діло поки що з домаганням партій, що визначаються майже виключно інтелігентським характером. Українським масам доводиться, так мовити, прищеплювати це домагання». (Здесь и далее украинские цитаты даны с сохранением орфографии оригинала.) («Я готов был бы признать автономию Украины, когда бы этого требовало национальное чувство украинского народа. Тогда это были бы требования нации. Но национальное чувство украинцев развито очень мало. Украинские крестьяне и украинский пролетариат не выступают с требованиями автономии Украины. Мы имеем дело пока что с требованием партий, которые отличаются почти исключительно интеллигентским характером. Украинским массам приходится, так сказать, прививать это требование».)

Впоследствии другой украинский деятель, самостийник Исаак Мазепа, так комментировал приведенное высказывание П.Тучапского: «Можна собі уявити, в якому стані перебувала тоді національна свідомість ширших українських мас, коли навіть піонери українського революційного руху співали “Слава” єдиній Росії й боролися... проти автономії України». («Можно себе представить, в каком состоянии пребывало тогда национальное сознание более широких украинских масс, когда даже пионеры украинского революционного движения пели “Слава” единой России и боролись... против автономии Украины».)

Поскольку прививать украинское национальное сознание городским рабочим было затруднительно, только в селе еще оставалась почва, на которой можно было пытаться взращивать это сознание.

«З усіх суспільних верств на Україні українським залишалося лише селянство і звязане з ним сільсько-господарське робітництво» («Из всех общественных слоев на Украине украинским оставалось только крестьянство и связанные с ним сельскохозяйственные рабочие»), — писал Исаак Мазепа и, задавая вопрос: но в каком состоянии это крестьянство пребывало? — отвечал на него: «Воно було національно несвідоме і неорганізоване. Політично перебувало під впливом російських політичних партій, особливо російських соціялістів-революціонерів, цеї специфічно російської партії, з її утопійними гаслами соціялізації землі і взагалі негайного заведення соціялізму в Росії, при всяких умовах». («Оно было национально несознательное и неорганизованное. Политически пребывало под влиянием российских политических партий, особенно российских социалистов-революционеров, этой специфически российской партии, с ее утопическими лозунгами социализации земли и вообще немедленного введения социализма в России, при любых условиях».)

Для народных масс первостепенное значение имели вопросы социально-экономического характера, однако ни рабочие, ни крестьяне на Украине не связывали решение этих вопросов с подрывом целостности Российского государства и с точки зрения настоящих «свидомых украинцев», таких как Исаак Мазепа, являлись национально несознательными А это значит, что не только высшим, образованным слоям малорусского общества, но и широким народным массам было присуще чувство общерусского единства.

Если правых украинских партий до 1917 г. вообще не было, то левые хотя и существовали, но партиями в строгом зна-

чении этого слова их едва ли можно было назвать. Как писал в своих воспоминаниях участник событий того времени, сторонник украинской самостийности Виктор Андриевский: «Організованих українських партій з европейськими засобами партійної роботи, з партійною практикою, з певним, для всіх членів однаковим світоглядом та ідеольогією на Великій Україні тоді власне не було». («Организованных украинских партий с европейскими методами партийной работы, с партийной практикой, с определенным, для всех членов одинаковым мировоззрением и идеологией на Великой Украине тогда собственно не было».)

После Февральской революции 1917 года партии монархического, консервативного направления были распущены, зато стали бурно развиваться всевозможные демократические и социалистические партии. В те дни оживилась и одна из старейших украинских организаций, так называемое «Товариство українських поступовців» (ТУП), основанное в 1908 году и состоявшее из элементов мелкобуржуазного происхождения, которые психологически и идеологически представляли самую умеренную часть мелкобуржуазной демократии и занимались исключительно культурно-просветительной работой.

4 (17) марта 1917 г. собрание туповцев при участии делегатов ряда других украинских организаций образовало Украинскую Центральную Раду как всеукраинское общественное представительство. Центральная Рада избрала своим председателем Михаила Грушевского.

В конце марта в Киеве состоялись съезды ТУПа и Украинской радикально-демократической партии, которые, объединившись, создали Союз украинских автономистов-федералистов, позднее переименованный в Украинскую партию социалистов-федералистов (УПСФ). Слово «социалисты» в этом случае было просто данью моде, так как ни с крестьянством, ни тем более с рабочим классом УПСФ никаких связей не имела. В национальном вопросе, как следует из второй части ее названия, эта партия выступала за автономию Украины в составе Российской Федерации.

Возобновила после революции свою деятельность и Украинская социал-демократическая рабочая партия (УСДРП), созвавшая в Киеве съезд своих сторонников, на котором был поддержан принцип автономии Украины. Возглавили эту партию В.Винниченко и С.Петлюра.

В начале апреля прошел учредительный съезд Украинской партии социалистов-революционеров (УПСР), находившейся под влиянием одноименной российской партии и опиравшейся на крестьянство. Попутчицей партии украинских эсеров была «Селянська Спілка», которая также вела работу среди крестьянства. Украинские эсеры приняли платформу автономии Украины в федерации с Россией.

Впоследствии были образованы еще несколько украинских партий, в том числе и партия социалистов-самостийников, выдвинувшая требование провозглашения самостийности Украины, однако в своем большинстве представленные в Центральной Раде украинские партии, которые советской пропагандой определялись как «буржуазно-националистические», в 1917 году не шли дальше требования автономии Украины в составе России и никакого права Украины на полное отделение не добивались.

Что касается социалистов-самостийников, то, по словам В.Винниченко: «З соціалізмом вони мали ще меньче спільного, ніж “федералісти”. Вони так само ні серед селянства, ні серед робітництва не мали ніякісенького впливу, та, здається, й не дуже журилися тим. Це був переважно військовий “отаманський” елемент, без виразної соціальної програми, без усякої політичної освіти, але з виразним націоналістичним темпераментом, який служив їм і програмою й тактикою, й аргументами. Роля цієї групи в усьому рухові незначна, але часом досить сумна». («С социализмом они имели еще меньше общего, чем “федералисты”. Они так же ни среди крестьянства, ни среди рабочих не имели ни малейшего влияния да, кажется, и не очень сожалели об этом. Это был преимущественно военный “атаманский” элемент, без выразительной социальной программы, без

всякого политического образования, но с выразительным националистическим темпераментом, который служил им и программой, и тактикой, и аргументами. Роль этой группы во всем движении незначительная, но временами достаточно печальная».)

Центральную Раду иногда называют первым украинским парламентом, однако на самом деле она таковым не являлась, потому что, как отмечал украинский эмигрантский историк И.Нагаевский: «В Центральній Раді засідали індивідуальні діячі, представники партій та організацій. Всі вони в європейському розумінні не мали безпосереднього мандату народу говорити від його імені, а без цього не можна було ввести в життя автономію чи схвалити будь-який тривалий закон». («В Центральной Раде заседали индивидуальные деятели, представители партий и организаций. Все они в европейском понимании не имели непосредственного мандата народа говорить от его имени, а без этого нельзя было ввести в жизнь автономию или принять какой-нибудь долговременный закон».) Это понимали и сами члены Центральной Рады, почему на апрель 1917 г. был назначен Всеукраинский Национальный конгресс делегатов народа. «...Але треба сказати, — продолжал И.Нагаевский, — що й вони не були представниками народу в повному того слова значенні, бо не були обрані демократично проведеними виборами». («...Но надо сказать, — продолжал И.Нагаевский, — что и они не были представителями народа в полном этого слова значении, потому что не были избраны демократически проведенными выборами».)

Когда говорится, что народные массы Украины не обладали украинским национальным сознанием, это означает, что они не считали себя представителями совершенно отдельной украинской нации. Однако некоторые украинские авторы высказывают по этому поводу противоположное мнение. К примеру, современный украинский историк В.Мороз уверяет, что «русифікація була поверховою. Вона не зачепила, так би мовити, спинний мозок української духовности» («русификация была поверхностной. Она не задела, так сказать, спинной мозг украинской духовности»). Подтверждением этой мысли обычно служит упоминание о массовой демонстрации, прошедшей в Киеве 19 марта (1 апреля) 1917 года, на которой М.Грушевский выступил с требованием автономии Украины. Как заявляет В.Мороз: «Демонстрація 1 квітня стала переломним моментом. Цей потоп української сили показав усім, що українство є домінуючим чинником, а не екзотичною сектою, як переконувала довгі роки імперська пропаганда». («Демонстрация 1 апреля стала переломным моментом. Этот потоп украинской силы показал всем, что украинство есть доминирующий фактор, а не экзотическая секта, как убеждала долгие годы имперская пропаганда».)

То, как этот «доминирующий фактор» затем проявил себя на деле, показало его подлинную значимость, а в первые дни после Февральской революции по всей стране толпы народа охотно участвовали в демонстрациях, опьяненные чувством якобы обретенной свободы, еще не предвидя, сколь горькое похмелье ждет их впереди. Кстати, и сам В.Мороз характеризует первый этап революции как «романтический», после чего пишет: «Як скрізь і завжди, він відзначався великим рівнем ейфорії й ідеалістичної наелектризованості <...>. Політичні справи ще не опустились на заболочену поверхню буднів і були оточені сяючим ореолом пробудження». («Как везде и всегда, он отличался большим уровнем эйфории и идеалистической наэлектризованности <...>. Политические дела еще не опустились на заболоченную поверхность будней и были окружены сияющим ореолом пробуждения».)

А несколько ниже тот же автор, который на основании отдельных проявлений «эйфории и идеалистической наэлектризованности» делал вывод об украинстве как о доминирующем факторе, всегда существовавшем под внешним покровом «русификации», указывал: «Як бачимо, український гриб виріс за одну ніч». («Как видим, украинский гриб вырос за одну ночь».)

Всплеск эмоций, характерный для первых послереволюционных дней, даже ког-

да он был окрашен в украинские национальные цвета, не имел ничего общего со стремлением к сепаратизму. В.Винниченко, называвший киевскую манифестацию «грандиозным взрывом национального чувства», писал о том времени: «Ні про який сепаратизм, самостійність навіть мови не могло бути, а коли чулись рідесенькі голоси, то це були голоси або схоластиків, чистих теоретиків, запеклих “самостійників”, або людей занадто вже, хоробливо пронятих національним чуттям. На конференції укр. соц.-дем. роб. партії в квітні питання про самостійність зустріло майже однодушне негативне відношення. За самостійність висловилось з усієї конференції тільки два-три голоси». («Ни о каком сепаратизме, самостийности даже речи не могло быть, а когда слышались реденькие голоса, то это были голоса или схоластиков, чистых теоретиков, заядлых “самостийников” или людей слишком уже, болезненно проникнутых национальным чувством. На конференции укр. соц.-дем. раб. партии в апреле вопрос о самостийности встретил почти единодушное негативное отношение. За самостийность высказались из всей конференции только два-три голоса».)

В действительности «свидомых украинцев» тогда было крайне мало, и фактически украинская нация начала формироваться только после революции 1917 г. Украинский историк и политический деятель Д.Дорошенко писал в своих воспоминаниях: «Нас, “свідомих українців”, було так мало, ми всі так добре знали один одного, були так тісно зв’язані між собою різними зв’язками по громадській роботі, що в нас виховалася ота “кружковщина”, сектярська вузькість і замкненість <...> Тепер поняття нації безмірно поширилося, і властиво сама нація українська тільки тепер почала формуватись і викристалізовуватись». («Нас, “свидомых украинцев”, было так мало, мы все так хорошо знали друг друга, были так тесно связаны между собой разными связями по общественной работе, что у нас выработалась та “кружковщина”, сектантская узость и замкнутость <...> Теперь понятие нации безмерно расширилось, и собственно сама нация украинская только теперь начала формироваться и выкристализовываться».)

Самостийник В.Андриевский отмечал: «Українські соціялісти поставили собі за першу і з початку за одиноку ціль: поділити після Марксового катехизму українську націю на кляси. Одно тілько вони забували, що на Великій Україні тоді ще не було Української Нації!» («Украинские социалисты поставили себе как первую и вначале единственную цель: поделить согласно Марксового катехизиса украинскую нацию на классы. Одно только они забывали, что на Великой Украине тогда еще не было Украинской Нации!»)

Если чувство русского единства в народных массах Малой Руси было стихийным, то в кругах настоящей буржуазии и интеллигенции оно было вполне осознанным и твердым. Один из немногих в то время «свидомых украинцев», Исаак Мазепа, писал: «За два роки революційного життя в Катеринославі, з його понад 200 000 населення, я не пригадую собі, щоб ряди нашої української інтелігенції поповнилися хоч би півдесятком “навернених” малоросів. Як була нас жменька в два десятки людей на початку революції, такою залишилася до самого мого від’їзду з Катеринослава, після двох років революції. Як багато цей факт повинен говорити майбутньому історикові для характеристики українських національних сил в час великої української революції!» («За два года революционной жизни в Екатеринославе, с его более чем 200 000 населения, я не припоминаю себе, чтобы ряды нашей украинской интеллигенции пополнились хотя бы полудесятком “обращенных” малороссов. Как была нас горстка в два десятка человек в начале революции, такой осталась до самого моего отъезда из Екатеринослава, после двух лет революции. Как много этот факт должен говорить будущему историку для характеристики украинских национальных сил во время великой украинской революции!»)

С самого начала революции в настроениях масс на Украине, точно так же как и в Великороссии, наибольшую, решающую роль играл социальный фактор. Револю-

ция началась и развивалась под знаком идей демократии и социализма, которые были чрезвычайно популярными в народных массах, к сожалению, не имевших никакого представления о том, как практически воплощать эти идеи в жизнь, и о том, что из всей этой затеи в конечном счете получится. Мысли же об отрыве от России, стремления к сепаратизму в украинских массах тогда вовсе не было.

Лишь впоследствии в среде украинской эмиграции стали появляться рассуждения, повторяемые некоторыми современными украинскими пропагандистами, о том, что якобы существовала возможность отделения Украины от России еще весной 1917 г., сразу после Февральской революции, но все дело испортили украинские социалисты, ограничившиеся требованием автономии Украины и не желавшие разрушать «московскую империю».

К примеру, один из сторонников подобной версии, Р.Млыновецкий, заявлял: «Рівно ж ясно, що коли б автономісти не були в 1917 році запеклими ворогами самостійности — нині Україна була б вільною, а політична мапа світу виглядала б цілком інакше». («Равно же ясно, что если бы автономисты не были в 1917 году заядлыми врагами самостийности — ныне Украина была бы свободной, а политическая карта мира выглядела бы совершенно иначе».)

Далее тот же автор писал: «Але наші автономісти були так засліплені “наукою” Драгоманова, що всю свою енергію скерували не на те, щоб підготувати свій нарід до активної участи в знищенні ворожої імперії і до здобуття суверенности, а на те, щоб реорганізувати і зберегти московську імперію!» («Но наши автономисты были так ослеплены “наукой” Драгоманова, что всю свою энергию направили не на то, чтобы подготовить свой народ к активному участию в уничтожении враждебной империи и к обретению суверенности, а на то, чтобы реорганизовать и сохранить московскую империю!»)

Если, с одной стороны, деятелей Центральной Рады за то, что они выдвигали только требование автономии, а не полной самостийности Украины, следовательно, хотели не уничтожить, а лишь реорганизовать и тем самым сохранить «московскую империю», обвиняли в предательстве национальных интересов эмигрантские украинские пропагандисты, то, с другой стороны, тех же деятелей, по тому же поводу и в том же самом смысле обвиняли пропагандисты... советские.

В многотомной «Истории Украинской ССР», выпущенной в 1980-х годах, говорилось: «Добиваясь ограниченной автономии в рамках российского буржуазного государства и связывая с его сохранением будущее Украины, Центральная Рада предавала подлинные интересы национально-освободительного движения».

Как было отмечено выше, деятели украинских партий, жившие на Украине и несомненно знавшие истинное положение дел, в один голос заявляли об отсутствии украинского национального сознания у народных масс и указывали, что даже требование автономии Украины этим массам еще необходимо прививать. В то же время в России существовала партия, руководитель которой был большим приверженцем права наций на политическое самоопределение, то есть на образование самостоятельного государства. Причем, живя вдалеке от Украины, он тем не менее безусловно поддерживал версию о полной национальной отдельности украинцев (малороссов) от великороссов, из чего вытекало, что реализация права наций на самоопределение, в соответствии с его замыслом, должна была привести не только к отделению Польши или Финляндии, представлявших собой весьма обособленные части Российской империи, но и к разрыву собственно России, к разделению русского народа.

Речь в данном случае идет о Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков) и о ее вожде В.И. Ленине, который ради утопической мечты о мировой революции готов был без колебаний принести в жертву Российское государство и разрушить русское национальное единство, что по существу ставило его в один ряд с отъявленными врагами России и русского народа. Правда, после мировой ре-

волюции, как предполагал В.И. Ленин, на основе принципа пролетарского интернационализма все народы должны были соединиться во Всемирную Республику Советов; но это впоследствии, а прежде, по его мнению, надо было разделиться, развалив для начала Россию и разобщив русский народ.

«Лишь признание пролетарского права наций на отделение обеспечивает полную солидарность рабочих разных наций и способствует действительно демократическому сближению наций», — отмечалось на Седьмой Всероссийской конференции РСДРП(б), состоявшейся в апреле 1917 года, тогда как на конференции УСДРП вопрос о самостийности, по словам В.Винниченко, встретил почти единодушное негативное отношение.

Когда военный министр Временного правительства А.Ф. Керенский заявил о несвоевременности созыва Второго украинского войскового съезда в связи с военными обстоятельствами, В.И. Ленин с возмущением писал по этому поводу: «Мы спрашиваем: совместимо ли с достоинством даже не социализма, а простого демократизма такое третирование угнетенных национальностей? Мы спрашиваем: где же предел “шалостям” гр. Керенского и тех, кто с ним?»

В.И. Ленин клеймил позором деятелей Временного правительства за то, что они не торопятся предоставить Украине автономию и полную свободу отделения. 17 (30) июля 1917 г. он писал в газете «Правда»: «Эсеры и меньшевики терпели то, что Временное правительство кадетов, т.е. контрреволюционных буржуа, не исполнило своего элементарного демократического долга, не объявило, что оно за автономию и за полную свободу отделения Украины».

Как известно, украинцев Ленин причислял к угнетенным национальностям, а великороссов — к угнетающим. Эсеры и меньшевики, медлившие с признанием полной свободы отделения Украины, по мнению Ленина, поддались запугиванию со стороны именно великорусских помещиков и капиталистов: «Вы обезумели от страха, господа эсеры и меньшевики, поддавшись контрреволюционным воплям великорусских помещиков и капиталистов, возглавляемых Родзянкой и Милюковым, Львовым и Терещенкой, Некрасовым и Шингаревым с Ко».

Движимый неприязнью к великороссам, защитник угнетенных и третируемых украинцев В.И. Ленин, написав эту фразу, как видно, даже не обратил внимания на то, что из шести перечисленных им «великорусских» помещиков и капиталистов, двое — Родзянко и Терещенко — являются не великороссами, а малороссами, то есть украинцами, чем сам же и показал, что в России представители малороссов (украинцев) принимали участие в управлении государством. Определяющим фактором для доступа как великороссов, так и малороссов в органы государственной власти тогда была не этническая, а классовая, сословная принадлежность. Если же не отождествлять термины «малоросс» и «украинец», понимая их в этническом смысле, а считать украинцами только так называемых «свидомых украинцев» — сторонников идеи полной национальной отдельности малороссов (украинцев) от великороссов, тогда правильнее будет вести речь не об этнической принадлежности, а о политических взглядах.

Очевидно, что, выступая за полную свободу отделения Украины, В.И. Ленин не ставил своей целью создание украинской державы в том смысле, как ее представляли себе украинские самостийники, впрочем, точно так же, как, в свою очередь, германское командование, обеспечивая проезд Ленина и его соратников в Россию через территорию Германии, не ставило своей целью содействие мировой революции, о которой мечтал Ленин. И для Ленина в его показной заботе об украинцах, и для немцев в их реальной помощи Ленину главным мотивом было стремление к подрыву и разрушению Российского государства.

Рассматривая события 1917 года на Украине и встречаясь с упреками, которые украинские самостийники задним числом адресуют деятелям Центральной Рады по поводу того, что они сразу после Фев-

ральской революции не объявили полную самостийность Украины, следует также учитывать, что тогда шла мировая война. Россия участвовала в ней, находясь в числе стран Антанты, в союзе с Англией и Францией против Центральных держав — Германии и Австро-Венгрии, которые вместе со своими союзниками Болгарией и Турцией составляли так называемый Четверной союз.

В отношении к войне опять обнаруживается совпадение позиций большевиков и украинских самостийников. Если Временное правительство и Центральная Рада выступали за продолжение войны, то и большевики, и самостийники были сторонниками заключения сепаратного мира с Центральными державами, предпочитая, однако, не распространяться о своих намерениях сдать Украину немцам и австрийцам.

Говоря о событиях мая 1917 г., украинский эмигрантский автор П.Мирчук отмечает: «Під час Першого Українського Військового З’їзду <...> українські соціялістичні лідери, використавши для цього свій мандат представників Української Центральної Ради, виступили рішуче проти вимог українських самостійників, щоб негайно проголосити самостійність України, заключити з центральними державами сепаратний мир і відкликати українське вояцтво з російських фронтів в Україну для охорони української держави». («Во время Первого Украинского Войскового Съезда <...> украинские социалистические лидеры, использовав для этого свой мандат представителей Украинской Центральной Рады, выступили решительно против требований украинских самостийников, чтобы немедленно провозгласить самостийность Украины, заключить с центральными державами сепаратный мир и отозвать украинских военнослужащих с российских фронтов в Украину для защиты украинской державы».)

Впрочем, нет никаких оснований полагать, что самостийники могли своими силами осуществить подобный замысел. В одном из официальных изданий партии украинских самостийников-социалистов, выпущенном в 1920 г., говорилось о ситуации на Украине в начале революции 1917 г.:

«Після вибуху всеросійської революції укр. партії С.-Р., С.-Д., С.-Ф., У.Т.П. открито стають до громадської роботи. Самостійники-Соціялісти цього зробити не могли: Росія все ще була “єдиною неділимою”, влада на Україні була в руках агентів “Россійского Временного Правительства”, яке так само, як і царський уряд, не допускало і рішуче поборювало всякі прояви українського “сепаратизму”. З цих причин істновання партії С.-С. було півлегальне, аж поки “Временне правительство” не упало. Отже обставини довго не сприяли організаційній праці партії С.-С.».

(«После взрыва всероссийской революции укр. партии С.-Р., С.-Д., С.-Ф., У.Т.П. открыто приступают к общественной работе. Самостийники-Социалисты этого сделать не могли. Россия все еще была “единой неделимой”, власть на Украине была в руках агентов “Российского Временного Правительства”, которое так же, как и царское правительство, не допускало и решительно боролось со всякими проявлениями украинского “сепаратизма”. По этим причинам существование партии С.-С. было полулегальным, аж пока “Временное Правительство” не упало. Таким образом, обстоятельства долго не способствовали организационной работе партии С.-С.».)

Спрашивается, каким образом самостийники могли взять власть весной 1917 года, если тогда они еще не были даже организационно оформлены?

Открытое выступление в то время, в ходе войны, с призывом к разрушению России, к заключению сепаратного мира с Центральными державами являлось бы актом измены, который даже «сверхдемократическое» Временное правительство не оставило бы без последствий, почему самостийники в 1917 г. предпочитали особо не высовываться. Это потом уже эмигрантские сочинители, в расчете на неосведомленность своих читателей, запустили выдумку, якобы самостийники располагали возможностью в 1917 г. уничтожить «московскую империю», а затем защитить

Украину от вторжения немцев и австрийцев.

23 июня (н. ст.) 1917 г. Центральная Рада издала свой Первый Универсал, в котором заявляла об автономии Украины в составе России. Правительством автономной Украины был призван стать образованный вскоре Генеральный Секретариат (Совет министров).

Как уже было сказано, Центральная Рада не являлась всенародно избранным органом, что делало ее позицию весьма уязвимой, и это прекрасно понимали в Петрограде. Временное правительство, исходя из того факта, что Центральная Рада не избрана путем всенародного голосования, не считало ее правомочной, в смысле признания за ней компетенции выражать волю всего населения тех местностей, которые Центральная Рада желала включить в территорию будущей Украины. Временное правительство полагало, что как с формальной, так и с фактической стороны вопрос установления автономии Украины может быть решен только Всероссийским Учредительным собранием.

Однако в обстановке нарастающего в стране хаоса, угрозы со стороны большевизма, и непосредственно в связи с подготовкой наступления на Юго-Западном фронте Временное правительство, хотя и имело все основания сомневаться в правомочности Центральной Рады, решило тем не менее достичь с ней взаимоприемлемого соглашения, в надежде, что Центральная Рада сможет посодействовать наведению порядка на Украине, и с этой целью направило в Киев своих представителей.

В ходе переговоров с ними М.Грушевский и В.Винниченко уверяли, что Центральная Рада стремится оградить край от разрушения и анархии, а представитель Временного правительства А.Керенский со своей стороны выражал надежду, что Центральная Рада имеет на народ достаточно влияния, чтобы удержать его от эксцессов. Во время пребывания в Киеве министров Временного правительства был согласован текст Второго Универсала Центральной Рады и декларации Временного правительства. Генеральный Секретариат признавался органом краевой власти Временного правительства на Украине. Предусматривалось расширение состава Центральной Рады за счет представителей неукраинских политических партий, что должно было свидетельствовать о ее превращении из национального органа в территориальный. Во Втором Универсале, изданном 16 июля (н. ст.) 1917 г., снова было сказано об автономии Украины в составе России, причем особо оговаривалось, что эта автономия должна быть утверждена Всероссийским Учредительным собранием.

В уже упоминавшейся «Истории Украинской ССР» соглашению между Центральной Радой и Временным правительством дается следующая характеристика: «Сговор Центральной рады и Временного правительства только оформил предательство буржуазными националистами национально-освободительных стремлений украинского народа».

Следовательно, по утверждению компартийных идеологов получалось, что украинский народ стремился освободиться от связи с Россией, а украинские «буржуазные националисты» эти стремления народа предали и сговорились с Временным правительством об автономии, оставляя Украину в составе России. В данной оценке компартийные идеологи по существу опять же солидаризировались с украинскими самостийниками, с той разницей, естественно, что последние не использовали термин «буржуазные националисты», а говорили об украинских социалистах или автономистах.

К концу июля 1917 г. Генеральный Секретариат подготовил «Статут Высшего Управления Украины», который должен был стать основой администрации Украины и оформить отношения Генерального Секретариата с Временным правительством. Примечательно, что ни в соглашении, ни в Статуте нет упоминания о территории, к которой они относятся. М.Грушевский мотивировал это тем, что Центральная Рада не считала полезным для развития украинской государственной жизни выдвигать данную проблему в то время, потому что ее решение зависело больше от

самого населения. Очевидно, он имел основания опасаться, что решение Центральной Рады по этому поводу может не совпасть с мнением населения. Кроме того, в Статуте не было указано, откуда автономная Украина будет брать средства на содержание своей администрации и т.п. В целом Статут имел характер чисто декларативного документа, и представить на его основании, как практически должна была осуществляться автономия Украины, было совершенно невозможно. Для определения окончательного текста «Статута Высшего Управления Украины» Малая Рада — орган, действовавший между сессиями Центральной Рады — направила в Петроград делегацию под руководством председателя Генерального Секретариата В.Винниченко.

Со своей стороны, Временное правительство с целью конкретной регламентации автономного статуса Украины на период до принятия соответствующих решений Всероссийским Учредительным собранием подготовило «Временную инструкцию» для Генерального Секретариата, согласно которой в ведение последнего передавались вопросы внутренних дел, финансов, земельных дел, просвещения, труда, торговли и промышленности. Полномочия Генерального Секретариата распространялись на неполные пять губерний: Киевскую, Подольскую, Волынскую, Полтавскую и частично Черниговскую.

Впоследствии В.Винниченко очень возмущался тем, как Временное правительство отнеслось к запросам деятелей Центральной Рады, выдав им вместо желаемой Конституции «Временную инструкцию». Но как бы то ни было, а Центральная Рада и ее Генеральный Секретариат согласно данной Инструкции получали возможность приступить к реальной административной деятельности. И здесь обнаружилось, что даже в рамках предоставленных им ограниченных полномочий указанные органы практически недееспособны, ибо не располагают соответствующими кадрами. Это и неудивительно, если учесть, что люди образованные, настоящая буржуазия и интеллигенция не поддерживали идею обособления Украины пусть и в виде скромной автономии, рассматривая украинский сепаратизм как порождение сил, враждебных России. А деятели украинских социалистических партий, они же украинские автономисты, в основном составившие Центральную Раду и возглавившие Генеральный Секретариат, не имели для практической административной работы ни знаний, ни способностей. Не было таких людей и в рядах самих этих партий. Тот же В.Винниченко, жаловавшийся, что Временное правительство не предоставило Генеральному Секретариату всей полноты власти на Украине, сокрушался по поводу нехватки кадров: «А головне — людей мало. Вже не було мови про партійність служащих у тому чи инчому Секретарстві. Есдек с радостю хапав есера й давав йому високу посаду, коли той виявляв якесь знання справи. Ради бога, людей!.. кричав кожний Генеральний Секретарь». («А главное — людей мало. Уже не было речи о партийности служащих в том или ином Секретарстве. Эсдек с радостью хватал эсера и давал ему высокую должность, когда тот проявлял какое-то знание дела. Ради бога, людей!.. кричал каждый Генеральный Секретарь».)

В.Андриевский, самостийник, который считал, что Центральная Рада во всяком случае является организацией украинской, хотя и недостаточно национальной (потому что выступала за автономию, а не за полную самостийность Украины), но все-таки не «московской», так писал о Центральной Раде:

«Але з другого боку я дуже добре знав її склад як і її чільних мужів — з самого початку аж до сього дня. Окрім двох трьох осіб, котрих я міг на пальцях порахувати, яких я поважав і міг-би від них сподіватися чогось розумного (як напр. проф. Грушевський, котрий тоді ще був славним професором Михайлом Грушевським, а не українським ес-ером, або С.Єфремов, або небіщик І.М.Стешенко) решта були анальфабети під кожним зглядом, а не тілько в політиці. Ще добре коли студенти першого курсу як В.Винниченко та М.Ковалевський, а то бухгальтери, кооператори, “знані громадські діячі”, і просто люде “неопред-

єльонних” занятій, — здебільшого “ура-соціялісти” з переконання і демагоги з фаху».

(«Но с другой стороны, я очень хорошо знал ее состав, как и ее ведущих мужей — с самого начала аж до сего дня. Кроме двух-трех лиц, которых я мог на пальцах пересчитать, которых я уважал и мог бы от них ожидать чего-то разумного (как напр. проф. Грушевский, который тогда еще был славным профессором Михаилом Грушевским, а не украинским эсером, или С.Ефремов, или покойный И.М. Стешенко) остальные были безграмотными в любом отношении, а не только в политике. Еще хорошо если студенты первого курса, как В.Винниченко и Н.Ковалевский, а то бухгалтера, кооператоры, “известные общественные деятели”, и просто люди “неопределенных” занятий, большей частью “ура-социалисты” по убеждениям и демагоги по специальности».)

Интеллектуальному уровню членов Центральной Рады соответствовал и их моральный уровень. В.Андриевский продолжал:

«Рівень моральний та й інтелєктуальний простих рядових її членів я знав хотяй-би на зразках полтавських депутатів: салдата Матяша, та того салдата, що в “окопах кров проливав”. Величезна більшість була в тім-же роді. Тим-то й не дивно, що люде, яким доводилося заночувати в інтернаті для “депутатів” (Інститутська ч.17), як коли на другий день не знаходили свого годинника, або гаманця.

Так: — ні сама Центральна Рада, ані її генеральні секретарі не стояли на належній висоті, щоб їм взагалі можна було довірити якусь поважну справу». («Уровень моральный, да и интеллектуальный простых рядовых ее членов я знал хотя бы на примере полтавских депутатов: солдата Матяша и того солдата, что в “окопах кровь проливал”. Огромное большинство было в том же роде. Потому-то и не удивительно, что люди, которым приходилось заночевать в интернате для “депутатов” (Институтская н-р 17), иногда на другой день не находили своих часов или кошелька.

Да: ни сама Центральная Рада, ни ее генеральные секретари не стояли на надлежащей высоте, чтобы им вообще можно было доверить какое-то серьезное дело».)

Кстати, если рядовые депутаты не прочь были прихватить чужие часы или кошелек, то некоторые секретари Центральной Рады использовали свои должности в украинском правительстве куда более эффективно. Тот же В.Андриевский, пребывая в эмиграции, писал: «...тепер деякі з колишніх секретарів Центральної Ради і ще теперішні соціялісти вважаються одними з найбагатших капіталістів-рантіє не тільки поміж Українцями, але й серед капіталістів европейських» («...теперь некоторые из бывших секретарей Центральной Рады и еще нынешние социалисты считаются одними из самых богатых капиталистов-рантье не только среди Украинцев, но и среди капиталистов европейских»).

В еще большей степени дефицит кадров ощущался на местах, где укомплектовать органы новой власти было просто некем, почему и после провозглашения автономии Украины продолжал действовать аппарат власти, напрямую подчинявшийся Временному правительству.

Описывая ситуацию на Екатеринославщине, Исаак Мазепа отмечал, что Первый Универсал не внес в общее положение украинства никаких решительных перемен. «Навіть більше того: наші “малороси” разом з росіянами та іншими прихильниками “єдиної Росії”, тепер особливо розпочали кампанію проти українського “сепаратизму”». («Даже более того: наши “малороссы” вместе с россиянами и другими сторонниками “единой России”, теперь особенно начали кампанию против украинского “сепаратизма”».)

Тот же автор, который работал тогда в организации, занимавшейся заготовками для армии, писал, что в этой организации, среди более чем двухсот сотрудников «свидомыми украинцами» были только двое — агроном П.Лещенко и он сам — Исаак Мазепа. Далее следует высказывание, характеризующее истинный уровень популярности украинской идеи среди интеллигенции

на Украине: «На двіста людей два свідомих українця — це був той фактичний стан, в якому в той час перебували українські інтелігентські сили на Великій Україні». («На двести человек два сознательных украинца — это было то фактическое состояние, в котором в то время пребывали украинские интеллигентские силы на Великой Украине».)

Тогда как малороссы с подозрением относились к автономистским устремлениям Центральной Рады и категорически отвергали идею украинского сепаратизма, эта идея нашла поддержку среди представителей тех национальностей, которые и до революции проявляли заинтересованность в разрушении русского единства. «Це були євреї й поляки. Особливо євреї, — указывал В.Винниченко, — чисто єврейські політичні партії поставились розсудливо, а деякі з них навіть прихильно до ідеї української державности». («Это были евреи и поляки. Особенно евреи, — указывал В.Винниченко, — чисто еврейские политические партии отнеслись рассудительно, а некоторые из них даже одобрительно к идее украинской государственности».)

В.Винниченко даже счел нужным повторно подчеркнуть искреннюю приверженность еврейских организаций этой идее: «І знов мушу підкреслити: особливо ця щирість виявлялась у представників єврейських організацій. Вони вже прийняли в свою свідомість Центральну Раду, як свій орган...». («И снова должен подчеркнуть: особенно эта искренность проявлялась у представителей еврейских организаций. Они уже приняли в свое сознание Центральную Раду, как свой орган...».)

В числе упомянутых чисто еврейских организаций ведущую роль играли, безусловно, сионисты. В.Андриевский вспоминал об одном из заседаний Малой Рады: «З великою утіхою, яку рідко коли доводилося зазнавати, вислухав я промову Жида-Сіоніста (на превеликий жаль тепер не можу згадати його прізвища).

В імени своєї фракції він домагався від Центральної Ради, щоб вона стала твердою стопою раз на все на грунті суверенности українського народу, і коли він того потрібує, то й на грунті самостійности України <...>

Я був до глибини зворушений його промовою, яка мені здавалася надто характеристичною на тлі настроїв і поступовань українських партій!»

(«С большим удовлетворением, которое редко когда приходилось испытывать, выслушал я речь Жида-Сиониста (к превеликому сожалению теперь не могу вспомнить его фамилии).

От имени своей фракции он добивался от Центральной Рады, чтобы она встала твердой стопой раз навсегда на почве суверенности украинского народа, и когда он того потребует, то и на почве самостийности Украины <...>

Я был до глубины растроган его речью, которая мне казалась слишком характерной на фоне настроений и поступков украинских партий!»)

Такая вот была особенность у идеи украинской самостийности — как и в дореволюционный период, так и после Февраля 1917 г. ее наиболее рьяными приверженцами являлись не сами украинцы, а представители других национальностей, прежде всего евреи-сионисты и поляки.

Надежды Временного правительства на то, что Центральная Рада имеет достаточно влияния на народ, чтобы удержать его от эксцессов и оградить край от разложения и анархии, не оправдывались. В Петрограде видели слабость Центральной Рады и не особенно с ней считались. Временное правительство откровенно игнорировало Центральную Раду, не устанавливало с ней непосредственных официальных сношений, сохраняло на Украине свои государственные учреждения. В октябре 1917 г. министр юстиции Временного правительства отдал телеграфное распоряжение прокурору Киевской судебной палаты провести тщательное расследование деятельности Центральной Рады на предмет обнаружения в ее действиях склонности к сепаратизму.

Кто знает, какие выводы по итогам данного расследования сделало бы в отношении Центральной Рады Временное правительство, однако ни до итогов, ни до

выводов дело так и не дошло, потому что Временное правительство само оказалось неспособным защитить страну от разложения и анархии, и 25 октября (7 ноября) 1917 г. оно было свергнуто в результате большевистского переворота.

Это правительство потому называлось Временным, что его задачей было осуществление власти в стране до созыва избранного демократическим путем Всероссийского Учредительного собрания, которое и должно было решить все основные вопросы государственного устройства послереволюционной России.

Назначенные на ноябрь 1917 г. выборы во Всероссийское Учредительное собрание проходили уже после большевистского переворота, в обстановке, когда никакой общероссийской власти фактически не существовало, так что на Украине Центральная Рада получала полную свободу действий, и даже украинские самостийники могли безбоязненно выйти из подполья и принять участие в выборах.

В ходе этих выборов большинство голосов на Украине получили партии эсеров (украинские эсеры — 52% и российские — 25%). Столь значительное количество голосов, поданных за эсеров, вполне объяснимо: они выступали как выразители интересов крестьянства, а крестьянство составляло в то время более 80% населения Украины. На первый взгляд преобладание голосов, поданных именно за украинских эсеров, можно истолковать как показатель того, что к ноябрю 1917 г. более половины населения Украины уже прониклось украинским национальным сознанием. Но прежде чем делать такой вывод, приведем весьма любопытное свидетельство жившего тогда в Киеве А.А. Гольденвейзера, проливающее свет на природу этих цифр, если рассматривать их с точки зрения национального вопроса:

«Из неукраинских национальностей политики Рады согласны были признавать еврейскую и польскую; “российская” же была под большим подозрением, так как уж слишком трудно было провести демаркационную черту между русскими и украинскими жителями Украины. Это было и небезопасно для украинцев. Не различая на Украине украинцев и “россиян”, можно было всех жителей объявить украинцами. В деревне, как я уже упоминал, этот факт имел большой успех, благодаря чему, например, на выборах во Всероссийское Учредительное Собрание украинцам удалось провести от нашего края почти исключительно депутатов своего национального блока. Но предоставлять коренному населению право национального самоопределения было все же не безопасно; особенно в городах, это привело бы к большому конфузу для украинцев. Поэтому украинские политики были с своей точки зрения совершенно правы, когда они, после некоторых колебаний, отказались от мысли создавать особое национальное меньшинство из граждан, причисляющих себя к русской национальности».

О том, каким влиянием в народе пользовались настоящие самостийники, писал в своих воспоминаниях один из них — В.Андриевский. На Полтавщине, где он принимал участие в выборах во Всероссийское Учредительное собрание, партия конституционных демократов (кадетов) имела за собой городскую интеллигенцию и чиновничество, «Хлеборобы-Собственники» — помещиков и зажиточных крестьян, руководимая эсерами «Селянська Спілка» — остальное крестьянство. Чтобы оттянуть у них некоторый более «свидомый» элемент, полтавские самостийники решили выставить межпартийный «самостийнический» список.

В этом списке было четыре кандидата. Первым стоял известный непримиримый самостийник Николай Михновский, вторым был сам В.Андриевский, затем его приятель, бывший украинский социал-демократ М.Злобинцев, а четвертым инженер П.Макаренко.

Это и был единственный «самостийнический» список № 11, за который на Полтавщине из общего числа около 1 700 000 голосов было подано несколько более тысячи ста голосов. Но и такой результат был расценен как большой успех.

«Ми були цілком задоволені тим результатом, — писал В.Андриевский, — <...>

понад тисячу свідомих самостійників на Полтавщину в ті часи, то була вже не шутка, а щось поважне...».

(«Мы были полностью удовлетворены этим результатом, — писал В.Андриевский, — <...> более тысячи сознательных самостийников на Полтавщину в те времена, это была уже не шутка, а нечто серьезное...».)

Украинская социал-демократическая рабочая партия, лидеры которой преобладали в руководстве Центральной Рады и Генерального Секретариата, получила на выборах во Всероссийское Учредительное собрание только 1,3% голосов. Большевики в среднем получили около 10% голосов, но в промышленных центрах и крупных городах этот процент достигал 34,5%, а, например, в Донбассе приближался к 50%.

Более 12% голосов на Украине собрали представители буржуазии и помещиков. Только в пяти избирательных округах (Екатеринославском, Харьковском, Черниговском, Полтавском и Таврическом) их кандидаты получили более 121 тысячи голосов из 239,3 тысячи в целом по России. Следовательно, как отмечает современный украинский историк А.П. Гриценко: «На кінець 1917 р. Україна дедалі більше перетворювалась на центр зосередження сил тієї частини російського суспільства, яка рішуче не прийняла перемогу радянської влади і продовжувала сповідати ідею “єдиної і неділимої Росії”. («К концу 1917 г. Украина все более превращалась в центр сосредоточения сил той части российского общества, которая решительно не приняла победу советской власти и продолжала исповедовать идею “единой и неделимой России”».)

Таким образом, никаких реальных предпосылок для отделения Украины от России после Февральской революции 1917 г. не имелось. Украинское национальное сознание, как сознание того, что украинцы представляют собой не часть русского народа, а совершенно отдельный народ, не было присуще ни широким народным массам, ни тем более высшим слоям общества на Украине, а проявлялось лишь у отдельных представителей мелкой буржуазии и интеллигенции. Но и весьма немногочисленные сторонники украинской национальной идеи были в большинстве своем не самостийниками, а автономистами, выступавшими под лозунгом автономии Украины в составе федеративной России. Вопрос о статусе Украины передавался на рассмотрение Всероссийского Учредительного собрания, что в любом случае исключало возможность принятия по этому вопросу решения о полном отделении Украины от России.

Ситуация коренным образом начала меняться после взятия власти в Петрограде большевиками...