На рубеже XIX и XX вв. в русском движении Галичины происходят серьезные процессы, к руководству приходят новые люди, причем этого требовали сами обстоятельства все ухудшающегося положения русских галичан. Современный американский ученый Поль Роберт Мэгочи утверждает, что к концу 1890-х годов в Галичине кроме старорусинов и украинофилов „обособилась еще одна группа, а именно руссофилы, которые с самого начала отождествляли себя с великорусской национальностью и языком" [145, с.554]. Категорически не соглашаясь назвать деятелей русского движения начала XX в. отдельной группой и противопоставлять их представителям старшего поколения, в то же время мы должны признать, что к началу XX в. в Галичине сложились условия для деятельности, по формулировке Ваврика, „молодого поколения карпато-русского национального движения, которое открыто заявляло о своей идеологии единства русского народа, т.е. великороссов, малороссов и белороссов"

[8, с,59]. Главным представителем этого поколения Ваврик сразу же называет Димитрия Андреевича Маркова (1864-1938) [8, с.59], родного брата Осипа Андреевича Маркова. К первым представителям этого направления, вероятно, надо отнести, и известного уже нам О.А.Мончаловского (1858 -1906), ученика и друга Наумовича, писавшего уже в 90-х годах хорошим русским литературным языком. Политическое направление в деятельности этого молодого поколения возглавлял Владимир Феофилович Дудыкевич (1861 - 1922) Идеологией нового курса было - „в условиях Австро-Венгрии - национально-культурное единство всех трех ветвей русского народа... а впоследствии и политическое единство с Россией" [8, с.64]: Напомним, что на торжествах, посвященных 25-летнему юбилею Общества им. М.Качковского, прозвучало среди других и пылкое выступление д-ра В.Ф. Дудыкевича, тогда, в 1899 г., адвоката из Коломыи. С горечью говоря о тяжкой доле галицкого мужика Червонной Руси на протяжении столетий, Дудыкевич подчеркнул,, что успехи Общества за 25 лет изумительны. „Сотни тысяч народных изданий, расходящихся ежегодно, сотни читален, Обществ трезвости, лавок, касс, и складов, борьба за попранные, народные права, противодействия дерзким насилиям, кровь и смерть наших мужиков во время избирательных оргий - наглядные доказательства растущей („успевающей") зрелости нашего крестьянства... Почему же с галицко-русским народом юбилей не празднует правительство? Потому что оно чуждо русскому народу и ему чужды интересы этого народа" [86, с.146 - 147]. К сторонникам этого нового курса принадлежал среди других и Мариан Феофилович Глушкевич (1878-1935), судья, адвокат, доктор юридических наук и достаточно талантливый лирик [8, с.64]. Мы едва ли сможем назвать точную дату начала деятельности молодого поколения русских галичан или „руссофилов", как хочет их называть Мэгочи. Скорее всего переломным следует считать все тот же 1899 год, когда совершилась реорганизация русско-народной партии. В упоминавшемся уже нами докладе Мончаловский кратко излагает ее программу. Приводим это изложение полностью:

„Русско-народная партия в Галичине исповедует, на основании науки, действительной жизни и глубокого убеждения, национальное и культурное единство всего русского народа и поэтому признает своими плоды тысячелетнего национального и культурного труда всего русского народа".

„Русско-народная партия твердо убеждена в необходимости для русского населения Австрии образовываться и развиваться без разрыва связи с традиционными основами жизни русского народа и верить, что только на культурно-исторической почве лежат пути к развитию и возвышению Галицкой Руси.

„Задача русско-народной партии состоит в стремлении не только защитить русское население в Австрии от его национальных противников и от убийственного для русской народности и Церкви социализма, но и в развитии, путем просвещения народа в направлении, указанном историей, и на религиозных: основаниях его национальных сил".

„Принимая во внимание принадлежность русского населения Галичины к малорусскому племени русского народа, а также местные условия, русско-народная партия признает необходимым и целесообразным просвещать русское население Галичины на его собственном, галицко-русском наречии, не отказываясь, однако, от помощи, какую русскому народу в Австрии могут принести и действительно приносят общерусский язык и общерусская литература, представляющие национальное и культурное выражение всего русского народа" [87, с.28].

Далее в своем докладе Мончаловский перечисляет девять обществ и учреждений, которые трудятся „во имя и для утверждения в русском населении Галичины начал, выраженных в приведенной программе", среди них Ставропигийский институт, Народный Дом, Общество им. Качковского, политическое общество „Русская рада" и, разумеется, Галицко-русская Матица, в которой уже в 1900 году ярко проявился приход новых молодых сил. На общем собрании членов Общества Галицко-русской Матицы произошло два важных события. С основания Матицы в 1848 г. согласно ее уставу покровителем Общества являлся митрополит Львовский. Он занимал почетное место на общих собраниях, если

он присутствовал, он их открывал, ему предоставлялась возможность вникать в ведение дел управляющего Совета, и, наконец, именно он должен был председательствовать на общем собрании, если бы решался вопрос о закрытии общества. Этими правами и преимуществами за последние 30 лет галицкие митрополиты не пользовались. Только в 1865г. митрополит Спиридон Литвинович прислал из Вены благословение собранию да в 1887 г. митрополит Сильвестр Сембратович посетил собрание, но не сказал на нем ни слова. Исключая Григория Яхимовича, ни один галицкий митрополит не оказывал Матице ни материальной, ни нравственной помощи, не способствовал развитию ее деятельности. Собрание 1900 года, возглавляемое председателем Матицы Дедицким, единодушно проголосовало за исключение из устава параграфа о покровительстве митрополита, и в таком виде устав получил государственную регистрацию [83, с.2]. Собственно, это решение было направлено против митрополита Сильвестра Сембратовича, открытого врага православия, фигуры достаточно одиозной. Так, по свидетельству Дедицкого, когда фонетическое правописание было введено насильно в школах, депутация уважаемых русских галичан отправилась к митрополиту, прося его не вводить фонетику в церковные издания. Сембратович попросту обманул членов делегации, пообещав им просимое и через 4 года, одобрив выход катехизисов с фонетическим правописанием [83, С.16 - 17]. Однако решение собрания Матицы било принято через два года после смерти С. Сембратовича при митрополите Юлиане Куиловском, старом друге Дедицкого{Дедицкйй считает, что опоздание произошло из-за „байдужности (т.е. равнодушия - Н.П), свойственной хохлам-малороссам" [83, с.60]. Нам думается, что, возможно, здесь просто был проявлен гуманизм - злополучные катехизисы, одобренные Сембратовичем, вышли в 1896 и 1897 гг., когда митрополит умирал от рака, по словам Д.Маркова, „покинутый даже своими близкими родственниками" [87, с.54].}. Митрополит, по утверждению Дедицкого, добрый русин-святоюрец и противник („поборник") всякого украиноманства [46, с.60] никак не отреагировал на это решение. Зато ставший митрополитом после его кончины небезызвестный Андрей Шептицкий направил Матице протест - Допись

„язычием" с „пасторским остережением". На что Совет Матицы дал на чисто русском литературном языке ответ, написанный корректно и холодно, за подписью председателя Дедицкого и секретаря Мончаловского (1904). Очевидно, не привыкший к такому тону общения с духовным лицом, возлагавший надежды на нового митрополита Дедицкйй приложил к официальному ответу еще свое личное, смиренное оправдательное письмо. Все это было опубликовано на страницах сборника Матицы и отдельной брошюрой [83].

То же Общее собрание приняло еще одно важное решение. Приглашенный Матицей в качестве главного сотрудника для работы над сборниками Юлиан Яворский предложил печатать сборники не на „язычии", а на чистом русском литературном языке. Он пояснил, что в России существуют и находятся в употреблении две формы русского языка -книжный литературный общерусский язык и областное малорусское наречие, по выражению Яворского, „с нелюбимой нами фонетикой". И необходимо галичанам выбирать одну из указанных двух существующих форм. „Tertium non datur" (третьего не дано) - воскликнул он в заключение. Яворского поддержал Мончаловский, сказав, что поскольку „мы, галицкие русины" боремся с фонетикой, мы не можем избрать иной формы русского языка, как только близкий нам по слогу и правописанию язык книжно-литературный, общерусский. На собрании преобладали представители младшего поколения, собрание единодушно воскликнуло „славно!" и подтвердило принятие Матицей предложение Яворского-Мончаловского [46, с.61]. Петрушевич и еще кое-кто из старших на собрание вообще не пришли. Трое присутствовавших - Гушалевич, финансовый советник Нестерович и Дедицкйй, „тогда же астмою сильно немощен", промолчали. Однако в своих воспоминаниях Дедицкйй горько сожалеет о „язычии", пытается защитить это tertium. „Язычие" видится ему как естественный язык - „наша малорусчина" [46, c.65], та форма чи норма русского языка яка по примеру Ломоносова начата была у нас на основании пра-русских букварей [46, с.61] и развивалась с лучшим намереньем как можно ближе соединиться с Москвой. Сожаления старого Дедицкого остались сожалениями, сборники Матицы стали выходить

на довольно правильном русском литературном языке. В то же время пока лингвисты не займутся анализом памятников галицко-русской научной непопулярной литературы на „язычии" и специально не установят, насколько часто „язычие" совпадало или почти совпадало с местными говорами, мы можем только констатировать, что оно было хорошо понятно местному населению Галичины. Общество им. М.Качковского продолжало и дальше выпускать свои издания отнюдь не на русском литературном языке „Язычие" сохранялось, напр., и на страницах „Вестника Народного Дома". Хотя понятие „билингвизм" тогда еще не было распространено, равно как и „второй родной язык", однако явление это в образованных руссофильских кругах уже существовало. Как мы увидим, позднее, в межвоенную эпоху, лидеры русского движения не гнушались публиковать свои произведения на родном наречии и порой - ненавистной фонетикой, усвоенной насильственно в первых классах школы, великолепно владея в то же время русским литературным языком. (Напр. творчество В.Р.Ваврика.)

С начала XX в. русский литературный язык завоевывает в Галичине все более прочные позиции. Это было связано с убеждением русских галичан, что поскольку русины составляют неотъемлемую часть всего русского народа, они должны использовать в качестве литературного „общерусское" достояние - русский литературный язык. (Недаром ныне современный русский исследователь пишет, что сам этноним „русские" на протяжении веков использовался всеми ветвями восточнославянского этноса - и великорусами, и белорусами, и малорусами (украинцами) как самоназвание [19, с 9]. В среде молодых и самых юных русских галичан с начала XX в. прослеживается стремление влиться в поток общерусской культуры, передовой, либеральной, культуры единого великого народа. Причем и тогда, да и много позже, русские галичане понимали, как правило, Россию и ее культуру как нечто единое, не примыкая к какому-то одному направлению русской политики или общественной мысли.

Доходившие из России революционные идеи, а порой скорее даже настроения, находили отклик у значительной части галицко-русской молодежи. Показательным в этом

отношении стал небольшой эпизод, который приобрел неожиданно даже скандальный характер.

В последней четверти ХIХ в. во Львове существовало студенческое общество „Академический кружок", а после его закрытия москвофильское литературное студенческое общество „Друг". Его силами организовывались лекции, изучение русского литературного языка, беседы, литературные чтения. Количество членов к 1905 году насчитывало 124 человека. 30 января 1905г. состоялось торжественное заседание, посвященное 10-летию ,Друга". В отчетном докладе, подготовленном студентом Г.И. Навроцким, наряду с данными о количестве членов и культурной деятельности общества за десятилетие, были оглашены и сведения о том, что на съезде карпато-русского студенчества в сентябре 1902г. прозвучало требование реорганизации русско-народной партии, „соответствующее духу времени", что „более живая часть молодежи", к которой принадлежит большая часть членов „Друга", требует настоятельно такой реорганизации, с чем не соглашаются предводители партии. А студент Б.Ф.Глушкевич в своей пылкой речи горячо говорил о борьбе русского гения „за священную идею свободы". „Русский гений", - восклицал он, - действительно страдал за свою идею: Рылеева ведь повесили; Достоевскому смертный приговор был заменен 10-летней каторгой; Пушкин был сослан в глухую деревню за две нерелигиозных строки в одном частном письме; Лермонтов был в тюрьме за стихотворение „На смерть Пушкина"; Чернышевский был сослан в Восточную Сибирь и провел там 19 лет. В тюрьме написал он целый свой роман „Что делать?". Глеба Успенского тоже не миновала тюрьма: - он был даже наказан 25 розгами. Толстого же недавно отлучили от православной церкви, а Горькому угрожает ныне виселица". При этих словах известный уже нам русский консул Пустошкин и несколько москвофильских лидеров, присутствовавших на собрании, демонстративно покинули зал. А горячий докладчик продолжал свою пылкую речь и закончил ее призывом принять в свое сердце русскую идею, а „русская идея - свобода, и русская идея - любовь, и русская идея - всемирное братство, и русская идея - мир... Не громы пушек правят народами и судьбами

человечества, - воскликнул под конец оратор, - только эти незримые, тихие идеи, ибо всякая высокая идея есть жизнь и огонь, и движущая творческая сила!" [56, с.130 - 131]. Речь очень понравилась сотруднику украинского народовского органа „Діло", доктору И.Копачу, он кратко изложил в „Діле" сведения о вечере и довольно подробно речь Б. Глушкевича.

Иван Франко, старый опытный политик, сразу оценивший уязвимость высказываний студентов, обрушился на Ивана Копача со своих боевых партийных позиций в статье, опубликованной и на страницах „Літературно-наукового вісника" и отдельной брошюрой. Отвесив насколько нелестных комплиментов и Пушкину, и Достоевскому, и Льву Толстому, Иван Франко бросил обвинение бедным студентам: „У вас нет никаких убеждений и никаких выработанных идей, и вы по инерции держитесь шаблонов, выработанных не вами, направления, цель которого одна - нажива, карьера, личная корысть, а при том - желание освободить себя от обязанности тяжкого труда на пользу самого ближнего, родного вам народа" [134, с.256]. А И.С. Свенщщкий на страницах своего журнала „Живая мысль" в октябре того же отнюдь не мирного 1905 г. поместил подлинные материалы злополучного вечера - и доклад В.И.Навроцкого, и речь Б.Глушкевича, и свою собственную речь за товарищеской беседой [56], а сверх того в разделе библиографии критику брошюры И.Франко [56, с. 153-154. См. также 70, с.136-139].

К русскому движению нужно отнести и выходивший накануне 1 мировой войны издававшийся „на гроши кружка студентов" тонкий „общественный и литературный журнал" „Новая жизнь" [1913, № 4/5, с.31]. Он начал выходить с июня 1908 года. Анализируя содержание журнала за первые два года, 1908,1909 [70, с. 149- 152], ВА.Малкин подробно останавливается на резких выступлениях на его страницах студентов, как они себя называют, „галицко-русских прогрессистов", о их размежевании с „реакционным москвофилъством", политику которых они называют „черносотенной". „Новая жизнь" издавалась на чистом русском литературном языке, названном в одной из ее статей языком „русской оппозиции

или революции", причем журнал считал главным, чтобы культура распространялась на том языке, который более понятен народу" [70, с. 151]. Боевой характер всей критики, который журнал сохранял постоянно, юбилейная статья к 30-летию смерти Карла Маркса [1913, № 4 - 5, с.8 - 14], статьи о Герцене [1913, № 1, с.9 - 17], Кропоткине и др., пожалуй, позволят сказать, что это был попросту революционный журнал. Среди материалов отметим и небольшую, но очень важную статью, раскрывающую схему травли юных руссофилов перед 1 Мировой войной - „По поводу последних событий в Львовской „украинской"гимназии" [1913, №2, с.25 - 26]. „Не будем сидеть вместе с руссофилами, - предателями государства", - этот лозунг был подхвачен гимназистами-украинцами, устроившими проавстрийскую манифестацию. С пением австрийского государственного гимна на украинском языке манифестанты покинули гимназию и продемонстрировали свой австрийский патриотизм перед наместничеством с пением того же гимна, а вечером манифестация повторилась, на этот раз она сопровождалась „хулиганским разгромом окон в русских бурсах и других институтах" (с.25). Автор считает, что цель этих акций - склонить компетентные власти к исключению из гимназии русских учеников, по крайней мере, самых выдающихся, по схеме: украинскими гимназистами делается донос, затем обыск, конфискация русских книг - и уже предвидится исключение. На страницах журнала среди авторов чаще всего встречаются имена Кирилла Вальницкого, Ярослава Гелитовича, Владимира Застырца и др. Во время 1 мировой войны и Вальницкий, и Гелитович, и Застырец - узники страшного концентрационного лагеря Талергоф. Они сидели в одиночном заключении со 2-го июля по 3-е августа 1915 г. в бесчеловечных условиях только за то, что .назвали себя русскими, а свой родной язык русским [127, вып. 3, с.149- 150]. Вальницкий подвергался в Талергофе наказанию подвешиванием, после войны примкнул к партии „Сельроб" и был известен как деятельный публицист [76, с.51]. Владимир Застырец также пережил ужасы Терезина и Талергофа, умер в 20-х годах [76, с. 181], а Ярослав Гелитович, заключенный в Талергоф вместе с отцом-священником и братом в 1915 году,

по воспоминаниям отца, заслуженного галицко-русского деятеля Александра Гелитовича, „подвергся подвешиванием на столбу до обморочного состояния,.. После отбытия этого наказания он вместе с другими галицко-русскими студентами был включен в так зов. Strafkompagnie, (караемую компанию) и отправлен на итальянский фронт. Раненый там во время боя шрапнелью, он скончался от ран в военном госпитале 10-го марта 1916 г. [127, вып.4, с.155]. Сохранились его рисунки, опубликованные на страницах „Талергофского альманаха" [127. вып.4, с.53, 57].

Революционные настроения подхватывали не только студенты, но даже гимназисты. По воспоминаниям воспитанника бурсы Народного Дома, из России приходили песни, которые сразу охотно пели гимназисты - „Замучен тяжелой неволей", „Смело, товарищи, в ногу!", „Вы жертвою пали" и др., причем автор замечает - певшие даже не подозревали, что это были революционные песни [101, № 3 - 4, с. 13].

Говоря о воспитании руссофильской молодежи, нельзя не сказать о бурсах. Издавна во Львове существовала бурса Ставропигиона, со второй половины XIX в. - вторая бурса Народного Дома. Общество им. М.Качковского и две галицко-русские газеты обращались к крестьянам, призывая их посылать своих детей в школы; в 90-х годах школы в уездных городах были полны детьми крестьян из далеких деревень, причем жить им было негде, их пристраивали на частных квартирах, но это не было выходом из положения. И тогда с начала XX в. русская общественность в уездных городах стала создавать бурсы [75, №7-8, с. 13]. За небольшую плату дети получади там жилье, питание, а также - в разных бурсах по-разному - элементы патриотического образования - уроки русского языка, других дисциплин, а иногда музыки и пения. Порой бурсаки в обязательном порядке присутствовали на церковных богослужениях и составляли хор. (Обычно в простых церквах отдельного хора не было, пели хором все прихожане, и хор бурсы Ставропигиона славился особо.) Иногда строились специально русские гимназии и бурсы при них - так, в Бучаче усилиями О.О.Гецева и врача Владимира Осиповича Могильницкого были построены в 1910 году здания гимназии с русским языком и бурсы.

Гецев умер еще до войны, Могильницкий с женой и сыном-гимназистом в августе был отправлен в Талергоф, а оба здания и дом самого врача „были сравнены с землей озверевшей толпой, доказавшей этим свой австрийский патриотизм [75, №7-8, с. 14] В концентрационном лагере доктор Могильницкий „самоотверженно спешил с врачебной помощью заключенным, как „апостол своего звания", причем сам заразился тифом" [76, с.321].

В начале XX в. во Львове было 3 бурсы для мальчиков -Ставропигиона, Народного Дома и Селяньская, и одна для девочек - Пансион русских дам. Воспитанник бурсы Народного Дома с 1907 по 1914 гг. оставил любопытные воспоминания о своем пребывании в бурсе, опубликованные в галицко-русском американском журнале в 1974 г. [101]. Автор, очевидно, жил в пределах Советского Союза и, естественно, вынужден был подписаться криптонимом. Как свидетельствует автор, не менее 90 % учащихся обучались в украинской гимназии, сам автор - в польской, администрация бурсы не проводила никакой специально „русской" воспитательной работы. Одно время обязательными были уроки русского литературного языка, которые вел Семен Юрьевич Бендасюк (1877- 1965), крупный деятель галицко-русского движения 1-й половины XX в. Однако, когда сменился директор, и они прекратились. И тем не менее, как пишет автор, украинцы недаром называли бурсу „кацапской цитаделью". Рассчитанная на 250 воспитанников бурса создавала такую обстановку, при которой у детей сохранялась унаследованная от родителей еще инстинктивная вера в то, „что мы - часть великого русского народа". И „невозможно было отойти от русскости и перейти во враждебный лагерь" [101, 1974, №3-4, с. 13].

Среди изданий русских галичан первых лет XX в. ярко выделяются тома Научно-литературного сборника Галицко-русской матицы, издававшиеся, как и планировалось, на русском литературном языке. Их отличает достаточно высокий полиграфический уровень издания, изящные заставки в стиле модерн, разнообразие тематики. Издатели сборника, во главе которого стоял формально Б.Дедицкий, а фактически О.А.Мончаловский, а затем Ф.И.Свистун [70, с. 144], стремились

дать читателю представление как о галицко-русской, так и „общерусской" литературе, причем основной интерес для них представляла литература современная. Наряду с произведениями русских галичан - В.Д.Залозецкого, М.Ф.Глушкевича, Д.Н.Вергуна читатель находил произведения А.П.Чехова, А.М.Горького Л.Н.Андреева, И.Ф.Якубовича и др. Печатался и целый ряд славянских и западноевропейских авторов [Подробнее - 103, с.73 - 75]. На 1899 год падал 90-летний юбилей со дня рождения Н.В.Гоголя. На страницах украинских националистических изданий юбилейный год был использован для антирусских выпадов - в статье .„Гоголь и великорусские писатели" делалась попытка уверить читателя, что русские и украинцы совершенно чужды друг другу, в статье „Национальное раздвоение Гоголя" Е.Ефименко утверждалась концепция, согласно которой психология Гоголя целиком обусловлена двойным и противоречивым национальным чувством, раздвоенность национального чувства, сознание своего отщепенства привело автора „Мертвых душ" к мистицизму и преждевременной смерти и т.д. Приводящий эти данные В.А.Малкин справедливо указывает на прямо „враждебное отношение украинских националистов к Н.В.Гоголю, которому они не могли простить того, что великий писатель создал свои гениальные произведения на русском языке" [70, с. 136]{Позднее, к ,100-летию со дня рождения Гоголя духовный лидер украинофилов М.Грушевский прямо объявлял Гоголя украинским писателем и сожалел, что „он не был сознательным украинцем в нашем теперешнем понимании" [70, с.137].}. Пятидесятилетие со дня кончины Гоголя в 1902г. Галицко-русская матица использовала для ответа на подобные теории. Ею был организован торжественный вечер с кантатой в честь Гоголя, постановкой „Женитьбы", речью О.А.Мончаловского „Значение Н.В.Гоголя в русской литературе". На страницах „Сборника" 1902 г. читатель нашел „Сорочинскую ярмарку" и „Шинель", отчет о торжественном вечере с текстом речи Мончаловского, а также большую статью Д.Ф.Трублаевича „Николай Васильевич Гоголь. Его жизнь и литературная деятельность" с портретом писателя. На страницах „Сборника" выступали наряду с писателями и

поэтами также известные русские и галицко-русские ученые - И.Н.Филевич, М.П.Сперанский, А.С.Петрушевич и др. Особо надо отметить труд И.С.Свенцицкого „Материалы по истории возрождения Карпатской Руси.Т.1", вышедший на страницах „Сборника" и отдельной книгой в 1905 году и не утративший доныне своего значения как собрание исторических источников. Илларион Семенович Свенцицкий, или, как иногда его пишут Святицкий (1876 - 1956), в начале своей деятельности принадлежал к руссофилам, был даже одним из мужей доверия русско-народной партии, предложившим вместе с О.А.Мончаловским формулировку призыва ко всем деятелям и членам партии распространять русский язык, русскую науку и словесность во всех слоях русского населения Галичины [84,с.18], выпускал на русском языке журнал „Живая мысль" [70, с. 146 - 149]. Однако вскоре Свенцицкий постепенно начинает склоняться к украинскому направлению. Со второй половины 900-х годов почти все свои работы пишет по-украински и в конце жизни становится ведущим ученым Института общественных наук Академии наук УССР, заведует кафедрой славянской филологии в Львовском университете. В 1947-1951 гг. он - депутат Верховного Совета Украинской ССР.

На томе 1908 года издание „Сборника" прекратилось. В обращении к членам Матицы это объясняется смертью О.А. Мончаловского, а также недостатком средств - на Матице даже остался долг типографии. До 1 мировой войны Матица замолкла [103, с.75].

Первые годы XX века были, пожалуй, наиболее яркой страницей истории русского движения. Разносторонняя деятельность Общества им. М.Качковского вызывала отклик у широких слоев русинов, прежде всего у крестьян, на которых в основном оно ориентировалось. Благодаря бурсам гимназическое образование, а в дальнейшем университет, были доступны жителям отдаленных уголков Галичины. Произведения русской классической литературы, элементы русской культуры находили дорогу к читателю, причем в прекрасных подлинниках, ему понятных, а не в неуклюжих переводах на „язычие". И, наконец, быть может, самое главное: лояльное в отношении собственного государства

русское движение было оппозиционным, и с ним связывались смутные надежды на поддержку единой великой России, издалека казавшейся сильной. Это была трагедия русского движения - Россия тогда уже была внутренне слаба, ее раздирали противоречия, о них в Галичине знали очень мало. Русь Державная была не готова к той великой миссии, которую ожидали от нее руссофилы.

Переломным был 1907год. Как сказал позднее в 1915 году в своем последнем слове, перед австрийским судом лидер, старорусской партии Дмитрий Андреевич Марков, „1907 год, год борьбы за всеобщее право голосования в Австрии, электризует не только широкие слои населения во всех коронных краях, этот год электризует также нашего -часто интеллигентного, но притом сонного - мужика" [71, с. 19]{Основной социальной базой русского движения на протяжении всего исследуемого нами периода, думается, было крестьянство и частично интеллигенция. Революционные социалистические идеи, чуждые москвофилам, легче проникали в рабочую среду.}. Русское студенчество проявляло самую энергичную деятельность перед выборами 1907 года. Как пишет галицкий автор С.Медвецкий, очевидно, хорошо знавший, подлинные события, „Молодежь... буквально исходила все деревни и местечки, попадаясь часто в руки польско-австрийской жандармерии. Сколько нашей молодежи было избито своими же предателями, устраивавшими для жертвенной молодежи ловушки" [75, ,№ 9 -10, с.2]. Кровавые события разыгрались в селе Горуцко. Все село проголосовало за русского кандидата, даже еврей-корчмарь. И вдруг ожидавшие результатов селяне узнают от „украинского" священника, бывшего председателем избирательной комиссии, что якобы избран украинский депутат. Это вызвало естественное негодование. Внезапно в селе появляются никогда до того не бывавшие здесь жандармы, стреляют в толпу и убивают четырех человек, причем одного старика прямо в его доме, а 10 тяжело ранят [101, 1974, №3-4, с. 13]. Злодеяние имело огромный отклик, множество народа прибыло на похороны жертв.

Русское движение набирало силу. Несмотря на недостаток средств для развертывания агитации, в парламент попали

„русские" депутаты, и в том же 1907 г. Д.А.Марков произнес речь на русском литературном языке. В ответ министр внутренних дел барон Бинерт заявил, что в Австрии нет русского народа, кроме старообрядцев-липован. Но тут же в столицу поступило сто тысяч петиций в защиту русского языка [2, с.26-27; 110, с. 127]. И тогда польско-австрийская администрация начинает все более широко использовать давно уже сформулированный способ „puścić rusina na rusina" - „натравить русина на русина", использовать украинских союзников. Союз польско-австрийской администрации в Галичине с украинскими националистами в его зачатках, как мы видели, распознал еще Головацкий. Важным этапом его была выгодная и для польских помещичьих кругов и для австрийской администрации „Новая эра" и введение фонетики. После выборов 1907 г. власти сразу не решались наступать открыто, т.к. все же несколько были связаны нормами австрийского законодательства. Украинские и национальные и националистические идеи имели распространение в галицкой деревне. Существовали читальни „Просвиты", распространялись украинские книжки и брошюры, в которых восхваляется гетман Мазепа, именуемый „благодетелем своего народа" [140, с. 128] и т.д. Думается, правильно будет сказать, что в рассматриваемый нами период украинство в первую очередь становится не движением за распространение украинской культуры, а чисто политическим движением,{Мы позволим себе привести здесь и маленький говорящий об этом эпизод из жизни Самборской гимназии 1908 г., рассказанный Р.Д.Мировичем, бывшим гимназистом. Как пишет Мирович, „в польских гимназиях Восточной Галичины при австрийском владычестве вошло в обычай празднование торжественными вечерами годовщины Адама Мицкевича (в декабре) и Т.Г.Шевченко (в марте). Русская молодежь гимназии взяла устройство вечера в свои руки, он был уже почти подготовлен, напечатаны приглашения с программой. Но юные руссофилы, „чтоб подчеркнуть свой пылкий русский патриотизм", тайно напечатали часть тиража не официальным фонетическим правописанием, а этимологическим и разослали эти приглашения „русским людям". Об этом разузнала дирекция и попросту запретила вечер [82].} и его охотно используют власти на местах. В ряды галичан-украинцев начинается активная вербовка самых юных, и предлагаемые им лозунги спасения „всеми забытой

Украины, которая находится в чужих лапах" [140, с. 130] находят отклик и „в селах с чисто русским национальным сознанием" [140, с.132]. Важным элементом этой работы было создание товариществ под названием „Сичи". Это пожарно-гимнастические организации, построенные по типу внешнего сходства с запорожской Сечью. Историкам еще предстоит выяснить, какие бюджетные и внебюджетные средства использовались для создания этих организаций. Как пишет русский историк С.Н.Щеголев, „первые „Сечи" в Галиции появились в 1900 г. одновременно с вступлением проф. Грушевского на политическую арену; через 10 лет таких товариществ имелось около 600, преимущественно в юго-восточных уездах Галиции (Тернопольском и Сокальском) и на Буковине, т.е. вдоль русской границы. Просветительных целей сечевые товарищества не преследуют (по уставу они не имеют даже библиотек), но и пожарно-гимнастическим делом не ограничиваются: Сечи созданы с тою целью, чтобы „будить в крестьянстве национальную сознательность" в соборно-украинском (антирусском) духе" [140, с.131]. Организация Сечей имела четкое строение - во главе каждой - кошевой атаман, подчиняющийся атаману уездному, а уездные составляют „Главный сечевой комитет", возглавляемый атаманом, которому присвоено ношение золоченой булавы. Для крестьянской молодежи Сечи представляли большой интерес - крепкая дисциплина, торжества, маршировка, парады, смотры, для которых обязательна определенная красочная форма - казацкие шаровары, гуцульский „топорик" за поясом и широкая малиновая лента через плечо, захватывающие лозунги - и все это под покровительством государства. „М. Грушевский вполне прав, называя сечевые товарищества политическими народными клубами [140, с.132]. И под малиновые знамена шли юные галичане, чтобы во время 1 Мировой войны „украинськи сичови стрильци" „УСС", „усуси" составили часть австро-венгерской армии. Как пишет современный исследователь В.И.Савченко, австрийская администрация „всемерно поддерживала украинофильское течение, видя в нем своего союзника не только в борьбе против традиционного стремления русин к единению с Россией, но и в планах

территориальных приобретений за счет России, а также опору для еврей политики в отношении польских помещиков в Галиции. (В противоположность этому, деятельность москвофилов, особенно к концу ХГХ - началу XX вв. рассматривалась венским кабинетом как откровенное проявление сепаратизма.) Очевидно, не случайно расцвет украинофильства в Галиции пришелся на время складьтания германо-австро-венгерского блока, противостоявшего странам Антанты" [120, с.97].

Если русские галичане неизменно ориентировались на близость к России, воздерживаясь, впрочем, от каких бы то ни было антиавстрийских выпадов, то в отношении к братьям за кордоном положение России было крайне затруднительным. Война назревала, общий расклад политических сил в Европе, аннексия Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины, которой Россия не могла помешать, внутренняя слабость самой России после первой революции в преддверии новых - все это определяло направление официальной политики. Возможно, что анализ архивных дипломатических документов позволит еще сказать о каких-то конкретных шагах русского правительства. Пока же мы можем говорить только о том, что симпатиям определенных кругов в России к русским галичанам никто не мешал. Известный русский славист Антон Семенович Будилович, зять лидера закарпатских руссофилов Адольфа Ивановича Добрянского, председатель Галицко-русского благотворительного общества в Петербурге, в начале 1908 года взялся за редактирование катковских весьма правых „Московских ведомостей", стремясь сделать из них славянскую газету. В качестве корректора он пригласил из Львова в Москву русского галичанина Василия Ивановича Янчака, который не только прекрасно знал русский литературный язык и осуществлял работу корректора, но также писал на галицкие темы. Однако неожиданно в декабре того же 1908 г. умирает Будилович. Газета еще некоторое время продолжает публиковать материалы на славянские темы, но вскоре приобретает свой обычный облик. В.И.Янчак внезапно умер в Москве, семья его вернулась в Галичину [142].

В предвоенные годы галичане охотно ездили в Россию, причем поездки почти всегда носили совершенно легальный

характер и лишь в страшные годы военного террора тяяско отразились на судьбах путешествовавших. Так, например, известный уже нам Ярослав Гелитович на страницах „Новой жизни" опубликовал свой рассказ о посещении могилы Шевченко во время путешествия в Киев [30]. Заметим попутно, что благоговейное отношение к памяти Шевченко - типичная черта менталитета русских галичан от Головацкого вплоть до заокеанских издателей труда Свистуна в 1970 г. Контактам между гражданами "Державной" и „Подъяремной" Руси способствовала в этот период и деятельность Галицко-русского благотворительного общества в Санкт-Петербурге, имевшего свои отделения также в ряде городов Российской Империи. Постоянно устраивались заседания, целью которых было знакомить русское общество с "современным положением и нуждами Прикарпатской Руси" [25, с.4]. На них читались доклады русских ученых и общественных деятелей, устраивались открытые для всех бесплатные музыкальные вечера 25, с.4-5]. Иногда заседания заканчивались организованным по подписке недорогим дружеским ужином членов общества и гостей. Приезд гостей из „Руси Подъяремной" был постоянным явлением. В феврале 1912 года в Петербург прибыла даже целая крестьянская молодежная театральная дружина, сыгравшая три пьесы, причем на представлении „Подгорян" Ивана Гушалевича было много членов Государственной Думы во главе с ее председателем М.В.Родзянко. Юные артисты поехали еще по другим городам России, однако по возвращении на родину многие из них, как пишет отчет Общества, „попали под судебное преследование", так как при отъезде не смогли получить паспортов и переходили русско-австрийскую границу тайно ночью [25, с.8 -9]. В 1912 - начале 1913 гг. силами Общества организуются не только вечера, но и многолюдные собрания в Александровском зале Городской Думы, в Дворянском собрании [26]. Когда в 1913 году Прикарпатье постиг небывалый по размерам голод, во Львове был образован „Русский Спасательный комитет", одним из трех председателей которого был известный историк и общественный деятель Филипп Иванович Свистун. В октябре 1913 года Комитет обратился за помощью к населению России с воззванием „Вопль

из русской Галиции". Правление Галицко-русского благотворительного общества сразу же откликнулось, и в ноябре был образован в Петербурге в рамках Общества "Комитет помощи голодающим в Червонной Руси" Одним из двух почетных председателей стал - митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир, вскоре погибший как новомученик и ныне канонизированный Русской Православной Церковью. Среди членов Комитета мы находим архиепископа Финляндского Сергия, будущего патриарха, академика А.И.Соболевского, проф. И.О. Пальмова и др. По ходатайству Галицко-русского благотворительного общества Министр внутренних дел разрешил сбор пожертвований по всей стране, а Священный Синод установил, что пожертвования будут собираться по воскресным дням во всех церквах Российской Империи [27, с.5-15]. К 1 мая 1914г. голодающим было направлено более 100000 рублей.

Деятельность Общества носила, как и можно было ожидать, антипольский и антиукраинофильский характер. Правда, глава русской делегации на Пражском славянском съезде 1908г. граф Владимир Алексеевич Бобринский (1867-1927) [100, Т. 1, с.247 - 248], сразу же включивший семерых делегатов из Карпатской Руси в состав русской единой делегации, после Будиловича - председатель Галицко-русского благотворительного общества, ехал на съезд в Прагу, по его же признанию, с надеждой на „польско-русское примирение" [7, с.1]. При тогдашнем раскладе сил состояться оно не могло... На посту главы Общества В.А.Бобринский развил бурную деятельность. И значительное место в ней занимали религиозные вопросы Галичины, прежде всего травля набиравшего в ней силу православия. Собственно, реально помочь гонимым православным в Галичине, равно как и в Буковине, и Закарпатье, Общество не могло. На заседаниях звучали слегка завуалированные призывы к русскому правительству о помощи братьям за кордоном. Так, архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий, будущий глава Карловацкой церкви), в своей речи воскликнул: „Мы не имеем права отнекиваться от родных братьев,... а должны громко на весь мир воскликнуть: „Братья-галичане, мы слышим ваши стоны

и готовьтесь к часу возмездия" [26, с.7]. Заканчивая свою речь 25 марта 1913г., В.А.Бобринский предложил собранию принять резолюцию, в которой говорилось бы: „Собрание выражает горячее пожелание, чтобы правительство русское во исполнение исторических заветов России нашло способы воздействия для прекращения бесчеловечных страданий православных..." [26, с.47]. На галицко-русском митинге 1 марта 1914г., говоря о Маромарошском и Львовском политических процессах против карпато-русских деятелей член Общества И.В. Никаноров упомянул об отсутствии „той твердости русской политики, в результате чего оказалось возможным такое пренебрежительное отношение к русскому имени, какое видим теперь в указанных двух процессах" [27, с.31] и т.д. До начала Великой войны оставалось менее полугода, до „Великого Октября" - три с половиной.

В Москве в этот же период развертывается деятельность замечательного русского ученого, отца русского научного карпатоведения Федора Федоровича Аристова (1868 - 1932). С 1907 г., едва окончив 1-й Московский кадетский корпус, девятнадцатилетний Аристов начинает сбор материалов для монографического труда „Карпато-русские писатели". Под термином „писатели" подразумевались не только, а б.м. не столько создатели произведений художественной литературы, сколько, по формулировке Аристова, „выдающиеся деятели общерусской литературы в Карпатской Руси" [87, 3-я стр. обложки]. К началу 1 Мировой войны автором была проделана гигантская работа - закончено трехтомное исследование по неизданным источникам „Карпато-русские писатели". В нем представлены биографии „русских" деятелей Галичины и Закарпатья от Д.И.Зубрицкого до тогда здравствовавшего М.Ф.Глушкевича, написанные на основе писем, автобиографий, документов, с приложением уникальных портретов и обширной библиографии работ каждого деятеля и материалов о нем. Параллельно автор готовил серию публикаций сочинений самих галицко-русских „писателей", а ныне мы бы скорее назвали „деятелей" под названием „Библиотека карпато-русских писателей". Огромный материал, на базе которого был проделан этот гигантский труд, составил фонды подготовлявшегося к открытию, но еще не

открытого для широкой публики, „Карпато-Русского музея Ф.Ф.Аристова". Когда грянула война, Аристов ушел на фронт. На трех страницах обложки известной нам книжки Мончаловского и Маркова мы находим информацию об уже вышедших к 1915 году и печатающихся книгах, которые можно приобрести в Москве на Тверской в прогрессивном издательстве А.С.Дзюбенко, а в Петрограде - в Галицко-русском обществе. Результаты трудов Аристова постигла трагическая участь - „Карпато-русские писатели" были уже набраны, но вышел в свет только первый том, два других оказались в гранках и теперь сохраняются лишь в архиве Т.ФАристовой. Вышло лишь несколько книг „Библиотеки", а богатейшие материалы Музея, сданные Ф.Ф.Аристовым в ящиках на хранение, во время войны пропали бесследно. Несмотря на это мы можем с уверенностью сказать, что в карпатоведении Аристов представляет из себя уникальную фигуру русского ученого-историка, сумевшего оставить фундаментальные труды по отечествоведению, показать ту часть великой Руси, о которой было написано так мало серьезного, причём полностью избежать политических выпадов и сиюминутных выводов. Доныне „Карпато-русские писатели" т.1 [2] - необходимое пособие для каждого серьезного карпатоведа, а имя Ф.Ф.Аристова свято для русских галичан.

В религиозной жизни Галичины предвоенного периода происходят очень важные события. Еще Драгоманов на страницах „Вестника Европы" 1892 г. предсказывал возможность отпадения значительной части русских галичан от униатской церкви и образования „особых вероисповедных общин с характером более или менее протестантским" [49, С.480]. Это пророчество подтвердилось примерно наполовину - прокатолическая политика Сильвестра Сембратовича и Андрея Шептицкого оттолкнула многих в Галичине от про-украинской униатской церкви, однако не породила массы протестантских общин, а способствовала распространению православия.

До 90-х гг. старое униатское духовенство в значительной степени принадлежало к „русскому" направлению и во всяком случае не было орудием украинофильской пропаганды. Засилие иезуитов при Сильвестре Сембратовиче явно

было направлено на украинизацию и латинизацию подготовляемого к служению униатского духовенства, а приход к духовной власти Андрея Шептицкого, сначала в качестве епископа Станиславского, а затем и митрополита Галицкого означал активизацию этого процесса. Яркую картину насильственной украинизации униатской церкви и давления на ее прихожан ярко показал в своей статье композитор, общественный деятель Галицкой Руси И.И.Терех {Его имя пишут также Терох - Цьорох.} [130, 66]. Статья увидела свет лишь после смерти автора на страницах заокеанского галицко-русского журнала „Свободное слово Карпатской Руси" в 1962г. [129]. „С назначением Шептицкого главой униатской церкви, - пишет Терех, - прием в духовные семинарии юношей русских убеждений прекращается, из этих семинарий выходят священниками заядлые политиканы-фанатики, которых народ назвал „попиками". С церковного амвона, делая свое каиново дело, внушают народу новую украинскую идею, всячески стараются снискать для нее сторонников и сеют вражду в деревне... Учитель и „попик" мало-помалу делают свое дело: часть молодежи переходит на их сторону, и в деревне вспыхивает открытая вражда и доходит до схваток, иногда кровопролитных. В одних и тех же семьях одни дети остаются русскими, другие считают себя „украинцами", ... церковные и светские власти на стороне воинствующих попиков, многие из униатства возвращаются в православие и призывают православных священников. Австрийские законы предоставляют полную свободу вероисповедания, о перемене его следовало только заявить административным властям. Но православные богослужения разгоняются жандармами, православные священники арестовываются и им предъявляются обвинения в государственной измене..." [129, с.6]. В самом начале XX в., как считают некоторые исследователи, православие доходило до Галичины в значительной мере через возвращавшихся из Америки эмигрантов. Как сообщал возвратившийся из Америки о. Мурин, „униатские ксендзы по требованию Шептицкого берут с эмигрантов на родине клятву, что они в Америке не присоединятся к православию. Переселенцы, тем не

менее, массами возвращаются в веру их предков... Они по прибытии в Нью-Йорк первым делом являются в православный храм и требуют от священника разрешения от клятвы, данной на родине" [26, с. 10].

Хотя в Австро-Венгрии православие было разрешено законом, в Буковине оно было господствующим вероисповеданием, однако в Галичине попытки перехода из унии в православие пресекались самыми разными способами. Некоторые из этих фактов стали известны в России. Так, архиепископ Антоний Волынский (Храповицкий) рассказал, что жители галицкого села Сороки обратились к нему с просьбой выхлопотать им священника для женского православного монастыря, устроенного на земле крестьянина Ольховецкого. Но это не удалось, несмотря на переписку владыки Антония с православным митрополитом русско-румынской церкви и с Шептицким. В Галиции не желают признавать православия, й всех православных священников-галичан, получивших духовное образование в России, заключили в тюрьму, в которой они томятся без следствия и суда [26, с.6 - 7]. В селе Залучье крестьянам после смерти любимого пастыря не утвердили священником его зятя, заменявшего его и тоже снискавшего любовь паствы. Тогда крестьяне заявили, что перейдут в православие. В ответ в село на целый месяц был послан постой войск, а также спровоцирована перебранка и арестовано 78 крестьян. Они просидели под арестом 6 недель, как раз во время весенних посевов [7, с. 108 - 111]. В своем письме в „Times" В.А.Бобринский, тогда член Государственной Думы, писал: „1911 год открывает новую эпоху этой доблестной борьбы за веру. Целый ряд преданных и вдохновенных верой молодых людей, русских галичан и угро-руссов, австро-венгерских подданных, а следовательно, не могущих быть высланными из своего государства, получили священническое рукоположение в монастырях святой Афонской горы и в других церквах православного Востока и в минувшем году вернулись на свою родину в качества иеромонахов или священников для служения своим православным землякам... В то время, как я пишу эти строки все православные священники Галичины без единого исключения

находятся в тюрьме по распоряжению полиции" [25, с.13-14].

К 1911 году относится переход в православие русских сел на Лемковщине, в Сокалыцине и Коломыйщене [122, с.599].

17 марта 1912 года были арестованы два православных священника Игнатий Гудима и Максим Сандович, Семен Юрьевич Бендасюк{Как говорил в своей речи В.А.Бобринский через год после ареста, Бендасюк „болен. Ему грозит чахотка, судить его не за что, но цели своей австро-польские власти, вероятно, достигнут и сведут в могилу эту молодую русскую силу" [26, с.38].} и студент-юрист Василий Андреевич Колдра. Их держали в тюрьме два с половиной года, не предъявляя обвинений, наконец, перед самой войной „во Львове начался нашумевший на всю Европу чудовищный процесс о „государственной измене", „шпионстве" против двух галицко-русских интеллигентов (Бендасюка и Колдры) и двух православных священников (Сандовича и Гудимы). На этот процесс неожиданно явились пять депутатов Государственной Думы...и они, войдя в зал, публично во время заседания суда поклонились до земли сидящим на скамье подсудимых со словами: "Целуем ваши вериги!" Подсудимые были оправданы присяжными заседателями, несмотря на то, что председательствующий судья в своей напутственной речи заседателям, очевидно, по указанию свыше не скрывал надежды на то, что будет вынесен обвинительный приговор" [129,с.8]. Бендасюк и Колдра после оправдания успели уехать в Россию, Сандович и Гудима остались...