НАЦІОНАЛИСТЪ.

За послЪднее время приходится очень часто слышать эти два выраженія: націонализмъ и патріотизмъ; нерЪдко бываетъ, что эти два понятія отожествляются, а во всякомъ случаЪ понимаются не всЪми одинаково. Постараемся въ нЪсколькихъ словахъ освЪтить ближе эти два понятія, тЪмъ болЪе, что въ дальнЪйшихъ статьяхъ нашего изданія часто придется встрЪчаться съ этими выраженіями, а не хотимъ, чтобы наши читатели относились къ нимъ, на счетъ существеннаго ихъ пониманія, каждый со своей особой точки зрЪнія.

Прежде всего, что такое націонализмъ? Это — любовь къ своей націи, выражающаяся въ невольномъ тяготЪніи къ ней, желаніи ей добра и готовности пожертвовать собою для ея развитія и процвЪтанія. Въ задачу націонализма входитъ также и защита интересовъ націи отъ посягательствъ сосЪдей. Но націонализмъ можетъ проявляться и въ большей, и въ меньшей степени, можетъ развиваться и въ томъ, и въ другомъ направленіи, можетъ подниматься вверхъ до предЪловъ свЪтлыхъ и возвышенныхъ проявленій человЪческаго духа и можетъ опускаться до послЪднихъ ступеней духовной извращенности. Національный фанатизмъ — вотъ самая низкая ступень въ развитіи націонализма, на которой онъ уже проявляется въ нетерпимости, въ презрЪніи къ сосЪдямъ и въ желаніи имъ національной смерти. СлЪдуетъ однако различить національный фанатизмъ отъ фанатическаго стремленія защищать интересы своей націи. Первое понятіе низкое, второе проявленіеw Roman любви къ своей націи благородное.

Отсюда ясно, что націонализмъ націонализму — рознь. Говорить о націонализмЪ, какъ о какой-то опредЪленной формулЪ, нельзя. Націонализмъ внЪ націи немыслимъ; онъ неотвлеченность, у него есть своя плоть и своя кровь. Безотносительное разсматриваніе націонализма — логическая ошибка, которую часто допускаютъ космополиты и тЪ либеральные „мыслители", которые мЪрятъ русскій націонализмъ не иначе, какъ какими-то отвлеченными и притомъ самыми странными мЪрками. Нельзя судить о націонализмЪ вообще, и потомъ добытые такимъ путемъ выводы прилагать къ тому или другому народу.

У разныхъ народовъ можетъ быть разный націонализмъ. У однихъ онъ можетъ существовать какъ нЪчто свЪтлое, разумное, возвышенное, и, служа націи, служить одновременно общечеловЪческому прогресу и благополучію. Такой націонализмъ желателенъ. Онъ не только не мЪшаетъ добрососЪдскимъ отношеніямъ разныхъ націй, но наоборотъ, способствуетъ укрЪпленію ихъ взаимнаго уваженія и довЪрія. У другихъ онъ можетъ проявляться какъ извращеніе этого естественнаго общественнаго чувства и, изливаясь въ эгоизмъ и презрЪніе къ другимъ національностямъ, можетъ лишиться способности понимать и признавать чужіе права и интересы и, вредя сосЪдямъ, мЪшатъ развитію человЪчества вообще.

Постараемся пояснить ближе выше сказанное на примЪрЪ. Кто не удивляется преданности и любви поляковъ къ своимъ національнымъ завЪтамъ! Но слЪдуетъ также отмЪтить, что эта любовь поляковъ переходитъ допускаемые предЪлы, вырождается въ національный фанатизмъ, въ нетерпимость къ русскому народу. Поляки въ ГаличинЪ, захвативъ въ свои руки всю власть въ краЪ, добившись гегемоніи въ немъ, не удовлетворяются лелЪяніемъ своихъ національныхъ мечтъ, а посягаютъ на живущую съ ними бокъ-о-бокъ націю, русскій, народъ, пытаются его ополячить, а по меньшей мЪрЪ обезличить въ національномъ отношеніи. Это уже не чистое, благородное, возвышенное проявленіе націонализма, а низкое стремленіе усилиться за счетъ другого народа. Въ ГаличинЪ процесъ этотъ происходитъ медленно, незамЪтно, но постепенно. А какой шумъ подняли поляки по случаю, что русское правительство рЪшило окончательно вырвать русское населеніе Холмской Руси изъ-подъ польскаго ига, положить предЪлъ его ополяченію! Поляки стремились обезличить холмско-русское населеніе, ополячить его такъ-же, какъ медленно ополячиваютъ русское населеніе въ ГаличинЪ. Когда-же русское правительство сказало польскимъ фанатикамъ: довольно, не смЪйте издЪваться болЪе надъ русскимъ простонародіемъ, — поляки подняли невообразимый шумъ, начали кричать о насиліи, будто совершаемомъ на польскомъ народЪ, о четвертомъ раздЪлЪ Польши; все это потому только, что русское правительство не позволило полякамъ полячить русское населеніе Холмской Руси.

Конечно, никто не станетъ порицать поляковъ за ихъ беззавЪтную преданность своимъ идеаламъ; но такъ-же нельзя ихъ не осудить за ихъ алчность, за ихъ посягательства на другой, сосЪдній русскій народъ и его добро, Это уже не благородный націонализмъ, а вырожденіе націонализма.

Однимъ изъ проявленій послЪдняго является и призваніе поляками (въ союзЪ съ нЪмцами) къ жизни мазепинскаго (украинофильскаго) въ русскомъ народЪ теченія. ПослЪднее создано искуственно, противъ воли русскаго народа, для того, чтобы раздвоить, а слЪдовательно и ослабить отпорную силу русскаго населенія; достигнувъ этого, поляки легче могутъ жить за счетъ перваго, посягать на его права, зная о томъ, что не встрЪтятъ съ русской стороны дружнаго, достойнаго отпора. А потому мазепинское движеніе является, въ сущности, однимъ изъ средствъ поляковъ къ достиженію ими конечной ихъ цЪли, порабощенія галицко-русскаго населенія.

Скажутъ намъ, что и между мазепинцами есть люди, всЪми средствами борющіеся съ польскимъ натискомъ, выступающіе въ защитЪ интересовъ русскаго населенія нередъ поползновеніями польскихъ фанатиковъ, что, слЪдовательно, и между мазепинцами есть націоналисты въ благороднЪйшемъ того слова значеніи. Такъ кажется на первый только взглядъ; но если разберемъ всю ихъ дЪятельность по отношенію къ вЪрному завЪтамъ предковъ русскому народу, если присмотримся ихъ шпіонской по отношенію къ намъ, исповЪдникамъ неподдЪльной русской идеи, работЪ, если примемъ въ соображеніе, что всЪ силы мазепинцевъ направлены прежде всего противъ русскаго народнаго движенія, что первЪйшимъ желаніемъмазепинцевъ есть стереть русское народное движеніе съ лица земли,— тогда мазепинскій націонализмъ предстанетъ передъ нами въ своей отвратительнЪйшей наготЪ. Само мазепинство — движеніе антикультурное, такъ какъ стремящееся разъединить одинъ единый народъ въ то время, когда наблюдается сильное стремленіе въ сторону сплоченія народовъ одной расы въ одно цЪлое.

Не льстя себЪ, можемъ съ чистой совЪстью сказать, что націонализмъ, въ идеальномъ этого слова значеніи, удЪлъ одного только русскаго народа въ ГаличинЪ, какъ и вообще всего русскаго народа. На чужое не посягаемъ, но и своего никому не отдадимъ. И какія-бы отчаянныя формы эта борьба за все свое родное не принимала, она всегда будетъ оправдана, она принесетъ намъ честь, конечно, если борьба эта не будетъ разсчитана на личныя выгоды. Нашъ націонализмъ — особый націонализмъ. Это объясняется тЪмъ, что русскій народъ, въ его цЪломъ, не зналъ языческой культуры и не переживалъ кровавыхъ среднихъ вЪковъ. Христіанство у насъ попало сразу на нетронутую первобытную цЪлину славянской души. На этой незасоренной цЪлинЪ, освЪщенной и согрЪтой благодатными лучами христіанства, и выросъ нашъ націонализмъ, отличающійся прямотою, искренностью, терпимостью и рыцарскимъ самопожертвованіемъ ради интересовъ угнетенныхъ и оскорбленныхъ.

Если вы хотите примЪровъ, загляните въ исторію. За кого не лилась русская кровь! За кого не умирали русскіе люди! Русскими костями усыпана почти вся Европа. Русскій народъ, во время походовъ Наполеона, спасъ Германію и Англію отъ разоренія. И за это русское государство лишилось предложенныхъ ему Балканскихъ земель и поплатилось 1812 годомъ. Русскій народъ, не смотря на все это, напрягъ послЪднія силы и спасъ отъ того-же Наполеона всю Европу. Тотъ-же русскій народъ освободилъ балканскихъ славянъ изъ-подъ турецкаго ига, создалъ Болгарію и Черногорію и т. д. И все это — совершенно безкорыстно, даже болЪе того, уплатилъ за свободу своихъ братьевъ, стонавшихъ подъ инородческимъ игомъ, своими интересами. ВсЪ эти подвиги совершались русскимъ народомъ совершенно безкорыстно. Единственнымъ побудителемъ его было — исканіе правды и справедливости, состраданіе и вЪрность своему нравственному долгу. Русскій народъ не посягалъ никогда на чужое, наоборотъ, онъ многое отдавалъ, многимъ жертвовалъ, чтобы помочь своимъ кровнымъ братьямъ. Подобнаго другого примЪра не найти въ исторіи. Каждый народъ думалъ и думаетъ прежде всего о себЪ.

Какъ видимъ, націонализмъ русскаго народа это дЪйствительно благородный націонализмъ. А еще кричатъ враги русскаго народа о его нетерпимости, о чинимой имъ несправедливости, о совершаемыхъ имъ насильяхъ. Правда, за послЪднее время русскій народъ начинаетъ также думать о себЪ, начинаетъ оглядываться по сторонамъ и видитъ, что увлекшись идеей общей справедливости и правды, позволилъ своимъ домашнимъ врагамъ хозяйничать произвольно на русской землЪ. Принялся возстановить дома порядокъ, защитить вконцЪ и самого себя передъ посягательствами враговъ; потому любители жить за счетъ русскаго народа и подняли теперь дружный крикъ о русской алчности. А между тЪмъ алчность эта сводится къ одной только защитЪ интересовъ русскаго народа.

Существуетъ довольно распространенное мнЪніе, что главнымъ признакомъ національности является языкъ. Это — глубокая ошибка. Языкъ — лишь внЪшній признакъ національности человЪка. Главнымъ онъ не можетъ быть уже потому, что національность сама по себЪ — не внЪшняя, а внутренняя особенность человЪка, хотя она и проявляется во внЪшности. Національность — это духовный закалъ человЪка. Онъ совершается при помощи окружающей человЪка природы въ теченіе столЪтій и даже тысячелЪтій. ЧЪмъ дольше продолжается работа внутренняго образованія человЪка, тЪмъ національная особенность его рЪзче и сильнЪе. Національность — это особый складъ души, мышленія, ума, воли, чувствованій, стремленій, этики и т. д.

Съ потерей языка человЪку должно быть труднЪе проявлять свои національныя особенности, но все таки онЪ въ немъ останутся, пока не подвергнутся коренной переработкЪ его внутренняя и физическая природы черезъ воздЪйствіе чужой культуры и родство съ лицами другой національности.

Итакъ націонализмъ — это любовь, преданность своею націи, готовность служить ей всЪми своими силами.

Патріотизмъ — другое проявленіе человЪческаго духа. Онъ можетъ быть названъ любовью къ государству вмЪстЪ съ сознаніемъ своего гражданскаго долга и готовностью жертвовать всЪмъ для его развитія и процвЪтанія. Патріотизмъ — это такъ сказать, государственное чувство.

Отсюда ясно, что можно быть горячимъ нацюналистомъ, а одновременно не быть патріотомъ, и наоборотъ. Это явленіе можетъ замЪчаться особенно въ разноплеменныхъ государствахъ. Въ государствахъ-же, населеніе котораго состоитъ изъ одного народа, націоналисты и патріоты какъ будто сливаются, такъ какъ каждый заботясь о благЪ народа, одновременно и тЪмъ самимъ заботится о благЪ государства, и наоборотъ. Въ разноплеменныхъ государствахъ эти два понятія приходится различать; можно зашищать интересы роднои себЪ націи, а вовсе не заботиться объ общихъ интересахъ государства, или выступать въ зашитЪ своего государства, а пренебрегать интересами своей націи.

Въ этомъ и заключается различіе между нацюнализмомъ и патріотизмомъ.

На мартъ мЪс. приходится годовщина какъ со дня рожденія, такъ и со дня смЪрти малорусскаго поэта, Тараса Григорьевита Шевченко. У мазепинцевъ-украиномановъ сравнительно давно уже вошло въ обычай устраивать по этому случаю каждый годъ разнаго рода демонстративныя торжества для прославленія имени величайшаго пЪвца Украины, а еще болЪе для поддержнія и поднесенія культа этого поэта среди возможно болЪе широкихъ круговъ малорусскаго населенія съ цЪлью одурманить его мечтой о независимомъ въ политическомъ отношеніи украинскомъ государотвЪ, а по меньшей мЪрЪ утвердитъ его въ сознаніи національной самостоятельности малорусскаго племени. Въ торжествахъ этихъ, не лишенныхъ часто политическаго характера, обязательно принимаетъ участіе школьная молодежь; къ сожалЪнію, торжествамъ, устраиваемымъ послЪдней въ честь Шевченко, придается у насъ, въ среднихъ учебныхъ заведеніяхъ, офиціальный характеръ, а такимъ образомъ школьныя власти, покровительствуя этимъ торжествамъ, поощряютъ культивированіе среди малосообразительной, а очень впечатлительной учащейся молодежи идей, провозглашенныхъ въ произведеніяхъ названнаго малорусскаго поэта. Бываютъ также случаи, что торжественные акты въ честь Шевченко устраиваетъ и русская учащаяся молодежь, та именно молодежь, которая исповЪдуетъ неподдЪльную русскую идею. Въ какой цЪли и по какому резонному поводу, отказываемся понять. По-видимому, культъ этого сЪятеля анархизма и безвЪрія до такой степени навязанъ галицко-русскому обществу, что никто и не подумаетъ отнестись къ нему критически, низвергнуть этого кумира изъ незаслуженнаго пьедестала безграничнаго обожанія и отвести ему заслуженное мЪсто въ сонмЪ заурядныхъ писателей и поэтовъ. Все это заставляетъ , насъ высказать нашъ безпристрастный взглядъ на значеніе и ценность произведеній Т. Г. Шевченко, какъ не менЪе и указать, куда можетъ повести молодежь черезчуръ усердное почитаніе насильственно навязываемаго ей кумира.

Не подлежитъ ни малейшему сомненію, что Т. Г. Шевченко одаренъ былъ незауряднымъ талантомъ и очень возможно, что, получи онъ какое-либо образованіе, заслужилъ-бы себЪ въ русской литературЪ не послЪднее мЪсто даже въ томъ случаЪ, если-бы произведенія свои писалъ только на малорусскомъ нарЪчіи. Это, однако, не случилось; малорусскій поэтъ, но происхожденію крЪпакъ, въ дЪтскомъ возрастЪ не получилъ никакого образованія, такъ какъ нельзя считать образованіемъ одно обученіе грамотЪ, а серьезной лектурой разсказы его дЪдушки о подвигахъ казаковъ. Только позже, когда Шевченко освобожденъ былъ отъ крЪпостной зависимости благодаря доброму сердцу нЪсколькихъ выдающихся русскихъ личностей, удалось ему, главнымъ образомъ въ обращеніи съ образованными русскими людьми, пріобщиться въ извЪстной степени къ русской культурЪ и кое-какъ, поверхностно, познакомиться съ творчествомъ человЪческаго ума. Въ общемъ однако Шевченко остался въ каждомъ отношеніи невЪждой, а въ лучшемъ случаЪ полуобразованнымъ, что въ сущности, для него самого было еще хуже, а что и отразилось на его поэзіи. Одновременно нельзя забывать и о томъ, что Шевченко имЪлъ большое влеченіе къ спиртнымъ напиткамъ, что, конечно, не могло остаться безъ вліянія на его литературную деятельность въ отрицательномъ отношеніи.

Итакъ, оценивая творчество Шевченко, постоянно нужно имЪть въ виду, что онъ былъ человЪкъ, въ сущности талантливый, но притомъ необразованный, а въ лучшемъ случаЪ полуобразованный. А извЪстно, что въ такихъ обстоятельствахъ человЪкъ становится злобнымъ, ничЪмъ неудовлетвореннымъ, крайнимъ эгоистомъ, обличителемъ существующихъ порядковъ, вообще единицей неуравновешенной, цЪль жизни которой — разрушеніе. Эта мысль и проводится въ произведеніяхъ Шевченко. Онъ, будучи лично обреченъ на тяжелое существованіе, видя своихъ родныхъ въ крепостной зависимости отъ привольно, выгодно и беззаботно живущихъ помЪщиковъ, всей силой своего таланта возстаетъ противъ такого, вЪками созданнаго порядка, онъ полонъ злобной ненависти ко всЪмъ, въ чьихъ рукахъ власть, кто, по его мнЪнію и воображенію, счастливъ. Онъ, какъ натура отрицательная и анархическая, желаетъ насильственно пересоздать міръ, тоскуетъ по тЪмъ временамъ, когда козацкая чернь пользовалась совершенной свободой. И эта его безграничная ненависть, выросшая исключительно на почвЪ соціальныхъ отношеній, была направлена противъ каждаго, въ комъ видЪлъ поэтъ виновника тяжелаго въ тогдашнее время положенія крЪпостныхъ крестьянъ. Онъ громилъ, и по своему обличалъ не только помЪщиковъ; онъ выступалъ противъ тогдашняго государственнаго устройства вообще, противъ церкви, ея установленій, онъ въ ярости тупого невЪжды дерзко и богохулъно выражался даже о религіозныхъ вЪрованіяхъ своего народа, объ этическихъ его воззрЪніяхъ на жизнь. Въ этомъ отношенін Шевченко можно сравнить развЪ съ разъяреннымъ животнымъ, устраняющимъ съ пути безъ разбора все, что попадается подъ его когти. ПрослЪдите произведенія Шевченко, а не найдете въ нихъ ни одной возвышенной мысли; даже борьба съ крЪпостной зависимостью, и та обусловливалась и вызывалась у Шевченко не стремленіемъ къ какому-либо возвышенному идеалу, а ненавистью къ существующему порядку, завистью, что есть кромЪ крестъянъ люди, живущіе выгодно, по человЪчески.

Мы не намЪрены подробно разбирать произведенія Шевченко; мы ограничиваемся только установленіемъ факта, что Шевченко является олицетвореніемъ злобы, ненависти, зависти, проповЪдуетъ анархическія идеи, развратъ, безвЪріе, грубо высмЪивая людей, порокъ для которыхъ чуждъ, иронизируя надъ послЪдователями заповЪдей Христа. И такого именно поэта, проповЪдника такихъ идей, наши школьныя власти заставляютъ молодежь чествовать, а посредственно заставляютъ проникаться и его идеями. Последствія культа этого поэта уже начинаютъ проявляться среди мазепинской молодежи. Идетъ она по путя, указанному навязываемымъ ей первымъ геніемъ.

Мазепинцы рЪшили, что Шевченко первый ихъ геній. Никто не станетъ спорить. ИзвЪстна вЪдь поговорка: „На безрыбьЪ и ракъ рыба". И Шевченко, за неимЪніемъ истинныхъ геніевъ, мазепинцы могутъ считать своимъ первымъ поэтомъ. Въ скудоуміи своемъ, или въ мегаломаніи, могутъ его сравнивать даже съ Пушкинымъ или Мицкевичемъ. Никто вЪдь не можетъ воспретять имъ дЪлать такія сравненія. Но вотъ въ чемъ украиноманы сознательно обманываютъ: утверждаютъ они именно, будто Шевченко былъ первымъ національнымъ украинскимъ поэтомъ, сознательнымъ украинофиломъ, въ нынЪшнемъ значеніи этого слова, т. е., что признавалъ малорусское племя самостоятельнымъ народомъ. И какъ такого, мазепинцы больше все-го цЪнятъ и прославляютъ Шевченко. Между тЪмъ не подлежитъ ни малЪйшему сомнЪнію, что Шевченко никогда сепаратистомъ не былъ, ни не проповЪдывалъ сепаратизма. Это хотя бы уже потому, что для него національный вопросъ былъ со вершенно чуждъ. Слово „нація", „народностъ" въ произведеніяхъ его не находятся, равно какъ нигдЪ не упоминается о „Руси". ВмЪсто того говоритъ онъ объ „отечествЪ", а подъ „отечествомъ" понимаетъ не только Украину, но вообще цЪлую Россію. Довольно часто встрЪчаемъ у Шевченко свово „москаль", но отнюдь не въ нынЪшнемъ смыслЪ, какъ обозначеніе великоросса; словомъ „москаль" онъ обозначаетъ каждаго русскаго солдата. „Москалемъ" называетъ Шевченко самого себя съ того момента, какъ попалъ въ солдаты. И въ языковомъ отношеніи Шевчеяко не проповЪдывалъ сепаратизма; малорусскій народный языкъ называетъ Шевченко простымъ, а русскій литературный языкъ называетъ письменнымъ. Самъ Шевченко не мало написалъ на русскомъ литературномъ языкЪ, въ частности свой дневникъ, что доказываетъ, что Шевченко не считалъ русскій литературный языкъ чужимъ, а напротивъ считалъ его своимъ роднымъ. А потому всякія утвержденія нынЪшнихъ мазепинцевъ, будто Шевченко считалъ малорусское племя самостоятельнымъ народомъ, а малорусское нарЪчіе какимъ-то особымъ русскимъ языкомъ, совершенно нелЪпы и неосновательны. Но допустимъ даже на минуту, что Шевченко стоялъ за національную самостоятельность малорусскаго племени. Въ такомъ случаЪ каждый серьезный человЪкъ задастъ себЪ вопросъ: Какой же авторитетъ представляетъ собой Шевченко, тотъ полуграмотный, полуобразованный человЪкъ? Наличность таланта не исключаетъ еще отсутствія невЪжества. И въ націоналъномъ вопросЪ ПІевченко вовсе не высказывается, такъ какъ въ немъ не разбирался. Считать поэтому Шевченко какимъ то проповЪдникомъ или исповЪдникомъ малорусскаго сепаратизма никакъ нельзя.

Какъ поэтъ, Шевченко не лишенъ былъ дара предсказыванія. Особенно же знаменателъно его предсказаніе, заключающееся въ следующихъ словахъ:

— „Добре брате!
Що жь мы таке?"
„Нехай НЪмецъ
Скаже : мы не знаемъ!
Отъ-такъ-то вы навчаетесь
У чужому краю!
НЪмецъ скаже :
„Вы Монголы!"
— Монголы, Монголы
Золотого Тамерлана
Онучата голы. —
НЪмецъ скаже:
„Вы Славяне!"
— Славяне, Славяне,
Славныхъ прадЪдовъ великихъ
Правнуки поганы! —
И Колляра читаете
Съ усЪеи силы,
И Шафарика и Ганку,
И въ славянофилы
Такъ и претесь, и всЪ мовы
Славянского люду,
ВсЪ знаете, а своеи
Дасть — Богъ!...
Колись будемъ
И по своему глаголать,
Якъ НЪмецъ покаже,
А до того и исторію
Намъ нашу розскаже.


(„До земляковъ".)

Предсказаніе Шевченко сбылось. НЪмецъ приказалъ украинофиламъ считать себя, правда, не монголами, а только самостоятельной, отличной отъ остального русскаго народа націей, и украиноманы не дерзнули ослушаться. Въ интересахъ германскаго міра лежитъ ослабить, расколоть единый русскій народъ, какъ единственный въ мірЪ народъ сильный на столько, чтобы дать отпоръ нЪмцамъ въ ихъ стремленіж завладЪть по меньшей мЪрЪ всей Европож. Не тайна вЪдь, что нЪмцы давно уже мечтаютъ о созданіи на русскихъ земляхъ нЪмецкой мархіи, о Grossefurstentum von Kieff. Въ этомъ помогаетъ имъ нынЪ часть „земляковъ" Шевченко, нЪмецкіе рабы-мазепинцы. ПослЪднимъ нЪмецъ разсказалъ и ихъ исторію, какъ пророчески предсказалъ Шевченко. По указаніямъ, при матеріальной помощи того-же нЪмца мазепинцы всЪми силами стараются создать и особый „украинскій" языкъ, начинаютъ „глаголать, якъ НЪмецъ покаже". Вотъ на эти слова Шевченко должны-бы обратить свое вниманіе мазепинцы, должны-бы понять, какъ жестоко высмЪялъ ихъ малорусскій поэтъ еще въ то время, когда о національномъ, а тЪмъ менЪе политическомъ сепаратизмЪ малорусскаго племени въ Галиціи, никто и не думалъ.

Мазепинцы однако считаютъ Шевченко своимъ первымъ геніемъ, а считаютъ его таковымъ потому только, что онъ былъ воплощеніемъ злобы и ненависти къ существующимъ порядкамъ, что онъ богохульно высмЪивалъ вЪру русскаго народа, что стремился и проповЪдывалъ въ своихъ произведеніяхъ разрушеніе. Эти идеи навязываются нынЪ и учащейся молодежи. Этого сЪятеля анархизма и безвЪрія чеотвуетъ сегодня мазепинская молодежь, какъ своего путеводителя! И это происходитъ при содЪйствіи школьныхъ властей ! ДЪйствительно, очень рЪдко случается, чтобы полуграмотный человекъ, отичившійся развЪ тЪмъ, что слагалъ свои стихотворенія на народномъ говорЪ, удостоился такой высокой чести. Что-то подобное возможно только у такихъ умственно бЪдныхъ людей, какими являются нынЪ мазепинцы.

М. С. Шашкевичъ.

Въ октябрЪ мЪс. 1911 г. исполнилось сто лЪтъ со дня рожденія основоположника галицко-русской литературы, съ юношескихъ лЪтъ проникшагося пламенной любовью къ пренебрегаемому галицко-русскому народу и русскому языку, живой народной рЪчи, всю жизнь свою посвятввшаго служенію своей родинЪ и народу, смЪло, безстрашно выступая въ защитЪ его правъ, предвЪстника и сподвижника въ трудахъ надъ пробужденіемъ галицко-русскаго народа къ настоящей русской національной жизни — Маркіана Семеновича ПІашкевича.

М. С. Шашкевичъ родился 6 н. ст. октября 1811 г. въ священнической семьЪ въ с. ПодлЪсье, Золочевскаго уЪзда. Начальное обученіе грамотЪ М. С. получилъ въ родительскомъ домЪ, начальное училище кончилъ въ Золочеве, а среднее учебное заведеніе, гимназію, посЪщалъ въ Бережанахъ. Окончивъ львовскую духовную семинарію, М. Шашкевичъ женился на дочери настоятеля прихода въ ДеревнЪ, Юліи Крушинской, былъ рукоположенъ въ іереи 1838 г., послЪ чего былъ назначенъ завЪдующимъ прихода въ НовосЪлкахъ лЪсскихъ, нЪсколько-же лЪтъ спустя, въ 1842 г., настоятелемъ тамъ-же. ЗаболЪвъ чахоткой еще на семинарской скамьЪ, М. Шашкевичъ умеръ молодымъ, всего на 32 году жизни, въ іюнЪ мЪс. 1843 г. Въ 1893 г. его тлЪнные останки были перевезены во Львовъ и похоронены на Лычаковскомъ кладбищЪ.

Въ чемъ заслуга Маркіана С. Шашкевича для галицко-русскаго народа, за что нынЪшнее поколЪніе благоговЪйно чтитъ его память?

Для надлежащаго уясненія себЪ значенія М. С. Шашкевича для русской жизни въ ПрикарпатьЪ необходимо перенестись мысленно въ тъ времена, представить себЪ тЪ отношенія, среди которыхъ пришлось выступить и дЪйствовать М. С. Шашкевичу. Неотрадное, печальное было тогдашнее время. Русскій народъ въ Червонной Руси какъ-бы не существовалъ, не проявлялъ ни малЪйшаго признака жязни. Правда, русское простонародіе, крестьяне жили русской жизнью, были вЪрны національнымъ и вЪроисповЪднымъ завЪтамъ своихъ прЪдковъ, крЪпко держались русской народности. Но вЪдь крестьяне были въ то время рабы, непросвЪщенны, безграмотны, прибиты, унижены; съ ними никто не считался, отъ нихъ и нельзя было требовать засвидЪтельствованія о существованіи какой-либо русской мысли, русской жизни. Русской мірской интелигенціи не было; червоннорусскихъ дворянъ давно „плЪнили Польши шумные пиры", по словамъ Хомякова. Оставалось одно духовенство, постоянно, непосредственно соприкасавшееся съ русскимъ простонародьемъ, нерЪдко выходившее изъ его среды. Но и оно было обезличено въ національномъ отношеніи. Духовныя семинаріи, воспитывавшія русскихъ кандидатовъ духовнаго званія, превратились въ то время въ центры польскаго шовинистско-національнаго движенія. Выходившіе изъ нихъ священники были пропитаны до мозга костей польскими націоналъными идеями, а ненавистью и презрЪніемъ къ своему родному, хотя темному, лишенному сознанія человЪческаго достоинства, забитому и забытому русскому простонародью. Русское духовенство жило польской жизнью, польскій языкъ употреблялся имъ не только въ обиходной жизни, но и въ церковныхъ проповЪдяхъ; о какомъ-либо національномъ самосознаніи у него не могло быть и рЪчи. Однимъ словомъ, русскій народъ, русская жизнь, русскій языкъ былъ тогда въ большомъ униженіи. На немъ могъ говорить только темный рабъ-холопъ, интелигентъ-же считалъ своимъ долгомъ гнушаться имъ.

И въ это именно время выступаетъ М. с. Шашкевичъ, первый произноситъ въ львовской духовной семинаріи проповЪдь на поругаемомъ до сихъ поръ русскомъ языкЪ, пишетъ на немъ стихотворенія, проповЪдываетъ любовь къ презираемому русскому мужику, ведетъ лихорадочную работу надъ освЪдомленіемъ общества, пробужденіемъ въ немъ любви къ русскому языку. Примеру М. Шашкевича слЪдуютъ другіе семинаристы, прежде всего Я. Ф. Головацкій и И. Вагилевичъ, образуется кружокъ молодыхъ людей, въ насмЪшку названный врагами „Русскою Тройцей", "который внимательно слЪдитъ за всЪмъ, что могло-бы поднять родной народъ, родной уголокъ русской земли изъ состоянія постыднаго рабства, изъ вЪкового униженія. Героическій, можно сказать, подвигъ М. Шашкевича, вызвалъ въ русской жизни Червонной Руси настоящій переворотъ. Начатое имъ дЪло увЪнчалось полнымъ успЪхомъ, предотвратило неминуемое было ополяченіе карпато-русскаго народа, призвало послЪдній къ настоящей русскои жизни. Вотъ въ чемъ заслуга безвременно скончавшагося М. С. Шашкевича, забыть о которой не можетъ благодарный русскія народъ.

Литературное наследіе М. С. ІПашкевича сравнительно небогато: всего 25 оригинальныхъ стихотворенія, 12 переводовъ съ чешскаго, сербскаго и польскаго, въ прозЪ: „Псалъмы Руслановы", отрывки перевода Евангелій, проповЪди, басни, сказки и т. п. Важную услугу просвЪщенію русскаго простонародья оказала его „Читанка". При его участіи и главнымъ образомъ его трудами издана и „Русалка ДнЪстровая", напечатанная въ БудапештЪ.

Украинофилы считаютъ М. С. Шашкевяча своимъ, утверждаютъ, что онъ былъ „украинцемъ". Такъ-ли это? Постараемся разсмотрЪть этотъ вопросъ. Главнымъ доказательствомъ украинофильства М. С. Шашкевича нынЪшніе мазепинцы считаютъ то обстоятельство, что М. С. Шашкевичъ писалъ на малорусскомъ нарЪчіи и употреблялъ своеобразную фонетику, именно пропускалъ въ нЪкоторыхъ случаяхъ древне-русскія буквы „ы", „Ъ", и „ъ". Но могутъ-ли быть для насъ эти доказателъства убЪдительными? Никогда. Нужно принять во вниманіе, что М. С. Шашкевичъ выступалъ прежде всего противъ употребленія русскими польскаго языка, взамЪнъ котораго могъ предложить только галицко-русское нарЪчіе, какъ болЪе доступное для русскаго галичанина, чЪмъ русскій литературый языкъ, которому нужно учиться. Можно-ли было говорить объ обученіи ему въ крЪпостное время, во время всеобщей темноты и униженія? М. С. Шашкевичъ не дЪлалъ различія между галицко-русскимъ нарЪчіемъ и русскимъ литературнымъ языкомъ; ему было главнымъ образомъ дЪло въ вытЪсненіи изъ среды русскаго общества языка польскаго. И самъ писалъ на галицко-русскомъ нарЪчіи несомнЪнно потому, что некогда и негдЪ было ему научиться русскому литературному языку. Не преподавали его ни въ нЪмецкой гимназіи, ни въ ополяченной львовской духовной семинаріи. Но не подлежитъ сомнЪнію, что если-бы М. С. Шашкевичъ прожилъ дольше, то онъ перешелъ-бы отъ частнаго галицкаго нарЪчія къ общему русскаму литературному языку, какъ это сдЪлалъ его другъ и сподвижникъ Я. Ф. Головацкій, относившійся съ одинаковой любовью какъ къ галицко-русскому нарЪчію, такъ и къ великому языку Пушкина и Гоголя.

На счетъ частичнаго фонетическаго правописанія М. С. Шашкевича нужно замЪтить, что оно доказательство отнюдь не украинофильства М С. Шашкевича, а скорЪе его своеобразнаго славянофильства. Онъ просто-на-просто увлекся нововведеніями чеха I.Я. Добровскаго, выбросившаго изъ славянской азбуки твердый знакъ (ъ) и примЪромъ сербо-хорвата Вука Караджича, который издалъ въ то время фонетическимъ правописаніемъ сборникъ сербскихъ народныхъ пЪсенъ. Впрочемъ, въ то время украинскаго движенія еще не было; его призвали къ жизна поляки только въ 60-ыхъ годахъ. СлЪдовательно и М. С. Шашкевячъ не могъ быть польскимъ наймитомъ. Онъ слишкомъ любилъ все свое родное, чтобы идти на службу тЪхъ, противъ кого онъ съ такимъ усердіемъ боролся.

На этотъ счетъ вЪрно замЪчаетъ видный нашъ публицистъ, пок. О. А. Мончаловскій въ своемъ сочиненіи „Литературное и политическое украинофильство": „ЗамЪчательно — говоритъ О. А. — также и то обстоятельство, что галицкіе украинофилы только въ 1893 г. додумались произвести М. С. Шашкевича въ родоначальника галицкаго украинофильства. До того времени ихъ авторитетомъ былъ Т. Г. Шевченко, котораго поэтическія произведенія составляли альфу и омегу ихъ литературныхъ, культурныхъ, политическихъ и соціальныхъ знаній и стремленій. Но съ поры провозглашенія въ львовскомъ сеймЪ г. Романчукомъ пресловутой „програмы" въ 1890 г., въ которой католицизмъ былъ объявлеяъ основой „русько-украинской" народности, Т. Гр. Шевченко, какъ православный долженъ былъ уступить, особенно, что языкъ произведеній Шевченка слишкомъ пахнетъ „московщиной" для нынешнихъ украинофиловъ: Котляревскій и КвЪтка-Основяненко тоже не могли занять мЪста корифеевъ галицкаго украинофильства, такъ какъ и они были православными. Оставилось выбрать кого-либо изъ галицкихъ уніатовъ въ сепаратистскіе авторитеты и выборъ палъ на М. Шашкевича. Но напрасно они облекаютъ М. Шашкевича въ свой халатъ, и незаслуженно оскверняютъ память человЪка, котораго высоко чтитъ Галицкая Русь".

Не лишено на этотъ счетъ интереса отношеніе къ „Русской Тройце" вообще, а къ М.С. Шашкевичу въ частности отношеніе тогдашнихъ поляковъ и ополяченныхъ ренегатовъ. Они именно считали вызванное М. С. Шашкевичемъ движеніе „руссофильскою пропагандой", не пренебрегали доносами къ властьямъ о преступникахъ въ антигосударственныхъ дЪйствіяхъ русской партіи, во главЪ которой стоялъ М. С. Шашкевичъ, его-же самого заподозрЪвали въ полученіи русскихъ рублей изъ Россіи и т. п.

Вотъ какъ отзываются объ украинофильстве М. С. Шашкевича его современники. И тщетно трудятся украиноманы надругаться надъ свЪтлой памятью самоотверженнаго труженика на русской нивЪ; встань М. С. ІІІашкевичъ изъ могилы и вглянувъ на нынЪшнихъ украинофиловъ, онъ не имЪлъ-бы для нихъ другого чувства, какъ глубокаго презрЪнія. Не для того же вЪдь онъ трудился, чтобы снова отдавать галицко-русскій народъ во власть поляковъ. НынЪшніе украинофилы несомнЪнно сознаютъ это; но если они все таки цЪпко держатся за свЪтлую личность М. С. Шашкевича, такъ это потому только, что нЪтъ у нихъ никого, кЪмъ бы могли гордиться.

Н. Л. Устіановичъ.

На зарЪ своего возрожденія, галицко-русскій народъ можетъ похвастаться незаурядными тружениками на народной нивЪ, упорно проторявшими путь къ побЪдЪ народнаго самосознанія, русской національной идеи надъ недавной пустотой, духовнымъ и тЪлеснымъ рабствомъ, невЪжествомъ, поклоненіемъ передъ чужими для русскаго народа богами. Если такихъ будителей къ настоящей русской жизни не можемъ считать десятками, то все-же есть единицы, громкимъ, могучимъ словомъ своимъ призывавшія своихъ современниковъ на путь исконныхъ русскихъ началъ, любви къ русскому народу, святынямъ его — и не безъ успЪха. Между теми имемно единицами занимаетъ одно изъ первыхъ местъ сверстникъ М. С. Шашкевича—Николай Леонтьевичъ Устіановичъ.

Родился онъ 7 н. ст. декабря 1841 г. въ м. НиколаевЪ въ мЪщанской семьЪ; начальное училище окончилъ онъ въ НиколаевЪ, гимназію и университетъ посЪщалъ во ЛьвовЪ. Окончивъ львовскую духовную семинарію, Н. Л. былъ рукоположенъ, затЪмъ назначенъ завЪдующимъ прихода Волковъ, а незадолго настоятелемъ прихода Славско, стрыйскаго уЪзда, гдЪ и умеръ на 74 году жизни, 3 н. ст. ноября 1885 г.

Много переходилъ въ своей жизни Н Л. Устіановичъ. Начать хотя-бы съ того, что въ ранніе свои годы, увлеченный польскими идеями возстановленія Польши, чуть не попалъ въ ряды польскихъ возстанцевъ въ 1830 г. Н. Л. Устіановичъ участвовалъ въ съЪздЪ русскихъ ученыхъ въ 1848 г., былъ редакторомъ „Галичо-русскаго ВЪстника". ПереЪхавъ въ Славско, Н. Л. плЪненный чудною природою тамошней окрестности, наблюдая бытъ горцевъ, всецЪло посвятился литературной дЪятельности. Литературное его наслЪдіе богаче наслЪдія М. С. Шашкевича — онъ оставилъ много стихотвореній, 6 народныхъ разсказовъ (между ними овЪянные любовью къ русскому простонародію: „Старый Ефремъ", „Месть Верховинца", „Страстный четвергъ"), числу-же его газетныхъ статей на разныя злободневныя темы нЪтъ-счета.

Н. Л. Устіановичъ былъ исповЪдникомъ русской національной идеи и скорбЪлъ и негодовалъ, когда въ 60-ыхъ годахъ началось украинофильское движеніе.

Въ лицЪ Н. Л. Устіановича имЪетъ Галицкая Русь писателя и поэта, художественнымъ перомъ очертившаго въ своихъ произведеніяхъ бытъ карпатскихъ горцевъ, проповЪдывавшаго въ своихъ полныхъ вдохновенія поэзіяхъ любовь къ всему родному, русскому.

Воспоминаніе объ И. Г. НаумовичЪ.

Въ половинЪ августа 1888 г., проЪздомъ въ Одессу, я остановился на нЪсколько дней въ КіевЪ, чтобы помолиться въ древней Кіево-Печерской лаврЪ и кстати повидаться съ нЪкоторыми старыми знакомыми. У меня было письмо къ отцу протоіерею Іоанну Наумовичу отъ его почитательницы, извЪстной подъ псевдонимомъ „русской солдатки", славянофилки и писательницы, вдовы генералъ-лейтенанта Софіи Александровны Левицкой-Леонтьевой, которая жила въ ВаршавЪ. Долженъ сознаться, что я никогда въ жизни не видЪлъ отца Іоанна, своего земляка, хотя онъ послЪ извЪстнаго процесса Ольги Грабаръ неоднократно пріЪзжалъ въ Варшаву, гдЪ и служилъ до марта 1886 г., и часто бывалъ у нашей незабвенной „русской солдатки", попечителя Варшавскаго учебнаго округа А.Л. Апухтина, настоятеля Успенской б. уніатской церкви въ ВаршавЪ, о. протоіерея Луки МатвЪевича Цыбика и многихъ другихъ лицъ. Покойный варшавскій генералъ-губернаторъ, впоследствіи генералъ-фельдмаршалъ Іосифъ Владиміровитъ Гурко очень внимательно прислушивался къ словамъ отца Іоанна. По плану и проекту отда Наумовича при управленіи генералъ-губернатора съ 1885 г. издавалась народная газета „БесЪда", которая была широко распространена въ ЦарствЪ Польскомъ, особенно среди русскаго населенія Люблинской и СЪдлецкой губерній, и оказала не малое вліяніе на укрЪпленіе религіознаго и національнаго самосознанія среди такъ называемыхъ уніатовъ Холмщины и Подляшья. Первымъ редакторомъ „БесЪды" былъ Н. В. Харламовъ, нынЪшній директоръ канцеляріи варшавокаго генералъ-губернатора, камергеръ двора Его Величества. Къ сожалЪнію, при проемникахъ Гурко изданіе это попало въ несоотвЪтствующія руки и прекратилось нЪсколько лЪтъ тому назадъ во времена такъ называемаго „освободительнаго движенія".

Отецъ протоіерей Іоаннъ Григорьевичъ въ 1888 году состоялъ на службЪ въ Кіевской епархіи миссіонеромъ. Его не было въ КіевЪ: онъ жилъ со своею семьею, женою и младшею дочеръю, въ окрестности Кіева на дачЪ. Я отправился туда на извозчикЪ верстъ 5—8 отъ города въ слабо населенную мЪстность, названія которой не припомню, и остановился въ ближайшемъ монастырЪ, расположенномъ въ глухомъ сосновомъ лЪсу въ уединенной мЪстности, такъ располагающей къ иноческимъ подвигамъ и молитвЪ. Это очень уютный уголокъ; лЪсъ въ родЪ прекраснаго парка; нЪсколько скитовъ съ православными церквами; гармоничный перезвонъ колоколовъ, раздававшійся перекатами эха въ лЪсу, пріятно ласкалъ слуховые нервы, возбуждая повышенное религіозное настроеніе.

Странно, что никто изъ монастырской братіи не могъ мнЪ указать адреса отца Іоанна. НЪкоторые знали, что какой-то свЪтскій миссіонеръ произноситъ въ монастырской церкви по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ проповЪди, но никто не зналъ этого проповЪдника ни по имени, ни по фамиліи. Я обратился къ настоятелю монастыря, молодому архимандриту, и онъ сообщилъ мнЪ подробный адресъ протоіерея Наумовича. Оказалосъ, что отецъ Іоаннъ поселился очень близко отъ монастыря, въ которомъ часто произносилъ проповЪди на разныя современныя темы духовно нравственнаго содержанія. Я отправился по адресу. Отецъ Іоаннъ жилъ въ обыкновенной довольно просторной крестьянской избЪ съ большимъ огородомъ и отдЪльными хозяйственными постройками. МЪсто это въ отношеніи удобствъ и гигіеническомъ, по моему, вполнЪ годилосъ для дачной жизни человека со среднимъ достаткомъ.

Отецъ Іоаннъ принялъ меня, какъ земляка и посланника Софіи Александровны, съ распростертыми объятіями. Наружность просвЪтителя Галицкой Руси произвела на меня наилучшее впечатлЪніе. Къ нему шла эта православная ряса и густая съ просЪдью борода, окаймлявшая широкое и умное лицо съ такимъ же выраженіемъ глазъ. Сразу видно было, что этотъ человЪкъ много поработалъ на своемъ вЪку. Фигура его была солидная съ признаками ожирЪнія. Но на лицЪ его, перенесшаго всЪ тяжести и бЪдствія политическаго процесса съ продолжительнымъ тюремнымъ заключеніемъ, отражалась какая-то безъисходная тоска, неудовлетворенность жизнью. Съ первыхъ же словъ его я понялъ, что этотъ человЪкъ, много разсказывавшій о своей настоящей дЪятельности, о миссіонерскихъ проповЪдяхъ, попалъ не въ свою среду. Для него, — художника слова, народнаго дЪятеля, въ твореніяхъ котораго такъ ярко проглядываетъ отпечатокъ національнаго генія, — здЪсь не было подходящей почвы; его талантъ, можно сказать, здЪсь постепенно атрофировался, и сознавая это, онъ былъ въ уныніи. Отецъ Іоаннъ былъ очень любознательнымъ. Иногда его лицо, особенно въ вопросахъ, которыми онъ интересовался, принимало одушевленное выраженіе и онъ много и горячо съ обычнымъ даромъ слова спорилъ и доказывалъ. Я показалъ ему свое небольшое печатное произведеніе, — отдЪльный оттискъ изъ Памятной книжки той губерніи, въ которой я служилъ. Онъ медленно и внимательно прочелъ его тутъ же при мнЪ и сразу указалъ мнЪ на его достоинства и недостатки. Вообще говоря, подъ вліяніемъ событій изъ недавняго прошлаго и подъ впечатлЪніемъ переживаемаго времени отецъ Іоаннъ сдЪлался пессимистомъ и на все смотрЪлъ съ точки зрЪнія человЪка, разочарованнаго жизнью, что меня крайне удивило.

И было чЪмъ разочароваться. Во первыхъ, матеріальное положеніе его было крайне стЪсненнымъ. Онъ не могъ существовать на то жалованье, которое получалъ какъ епархіальный миссіонеръ (кажется 1200 или 1500 руб. въ годъ). Между тЪмъ частыя поЪздки его въ Петербургъ, Москву и Варшаву, какъ но своимъ дЪламъ, такъ и по дЪламъ своихъ земляковъ, изъ коихъ многіе обращались къ нему съ самыми невозможными просьбами, какъ къ человЪку, принятому въ высшихъ столичныхъ сферахъ, требовали огромныхъ расходовъ. А онъ, добродушный и довЪрчивый человЪкъ, лишенный даже тЪни эгоизма, готовъ былъ помочь всякому, особенно крестьянину, съ довЪріемъ и мольбою къ нему обращавшемуся. Во вторыхъ, онъ былъ крайне огорченъ разладомъ въ семьЪ своей старшей дочери, жизнь которой вначалЪ сложилась такъ прекрасно, что онъ возлагалъ большія надежды на своего зятя, котораго онъ хорошо пристроилъ на государственную службу сначала въ ВаршавЪ, а затЪмъ на югЪ Россіи.

Къ монастырской жизни и вообще къ порядкамъ въ монастырЪ, въ которомъ ему приходилось произносить проповЪди и вести духовно-нравственныя собесЪдованія, отецъ Іоаннъ относился скептически и отрицательно и даже привелъ нЪсколько примЪровъ. Но антагонизма къ монахамъ не проявлялъ и жилъ съ монашествующею братіею по крайней мЪрЪ наружно хорошо.

Я переночевалъ у отца Іоанна. На другой день мы гуляли въ монастырскомъ паркЪ. Наговорившись вдоволь, къ вечеру я отправился обратно въ Кіевъ; отецъ Іоаннъ провожалъ меня и такъ какъ городская квартира его была заперта, то онъ остановился въ моемъ нумерЪ въ гостинницЪ на углу Крещатика и Александровской площади; переночевавъ вмЪстЪ со мною въ нумерЪ. На слЪдующій день мы отправились навЪстить нЪсколькихъ земляковъ, побывали и въ квартирЪ отца Іоанна, очень скромной, расположенной въ верхней части довольно далеко отъ города. Отецъ Іоаннъ, продолжашій вести обширную переписку, всегда заботился, чтобы вблизи квартиры было почтовое отдЪленіе или хотя бы почтовый ящикъ. Онъ упомянулъ въ разговорЪ со мною о предпринятыхъ имъ шагахъ къ устройству галицко-русскихъ крестьянъ на КавказЪ. Къ сожалЪнію, этотъ грандіозный проектъ, долженствовавшій направить все эмиграціонное движеніе изъ Галиціи, вместо Америки, въ губерніи Кавказскаго края, со смертью о. Іоанна въ 1891 г. совершенно заглохъ.

Я распрощался съ отцомъ Іоанномъ и уЪхалъ въ Одессу послЪ пятидневнаго пребыванія въ КіевЪ, которое оставило во мнЪ глубокое, но неотрадное впечатлЪніе; я постарался предать его забвенію. Въ первый и въ послЪдній разъ въ жизни я видЪлъ просвЪтителя Галицкой Руси, единственнаго галичанина, двинувшаго свою обездоленную родину по пути экономическаго и національнаго прогресса, чЪмъ онъ и создалъ себЪ въ массЪ народной памятникъ нерукотворенный и воспоминаніе о немъ пребудетъ отъ рода въ родъ.

Съ семействомъ Наумовича я познакомился нЪсколькими годами раньше. Во время злополучнаго процесса Ольги Грабаръ дочери его нашли пріютъ въ домЪ его закадычнаго друга протоіерея Луки Цыбика въ ВаршавЪ, семья котораго ухаживала за ними съ родительскою заботливостью. Старшаго сына Николая я видЪлъ въ ВаршавЪ въ 1885 г. Въ то время онъ готовился къ повЪрочному экзамену при русскомъ университетЪ на степень доктора медицины, пріобрЪтенную имъ заграницею. Это былъ молодой человЪкъ, весьма даровитый и трудолюбивый, прекрасно выдержавшій поверочный экзаменъ и получившій мЪсто врача въ КіевЪ, но умершій преждевременно.

Другой, младшій сынъ Наумовича, Владиміръ, вскорЪ послЪ процесса Грабаръ, поступилъ въ Холмскую духовную семинарію на послЪдній курсъ, но слушалъ лекціи недолго и заболЪвъ туберкулезомъ легкихъ, скончался въ пріютившей его семьЪ протоіерея Іоанна Киричинскаго, настоятеля прихода Селецъ, въ 10-ти верстахъ отъ Холма. Въ августЪ 1883 г. я былъ въ семьЪ отца Киричинскаго, друга Наумовича, и засталъ сына его уже въ послЪдней стадіи болЪзни. Очевидно продолжительное пребываніе его въ тюрьмЪ послЪ процесса имЪло послЪдствіемъ скоротечную чахотку. Молодой человЪкъ высохъ какъ щепка, все время лежалъ въ кровати, но былъ въ полномъ сознаніи и будучи отъ природы весьма способнымъ и любознательнымъ, до послЪднихъ минутъ жизни интересовался всЪми проявленіями въ научной области и о нихъ только и велъ разговоръ. О немъ можно было сказать, что угасъ будущій свЪтильникъ науки.

Памятникъ протоіерея Наумовича на Аскольдовой могилЪ въ КіевЪ, очень скромный по размЪрамъ, содержится хорошо и надпись на немъ вполнЪ вЪрно очерчиваетъ жизнь этого страдальца за Галицкую Русь, котораго вполнЪ оцЪнятъ грядущія поколЪнія. А пока желательно, крайне желательно изданіе собранія всЪхъ сочиненій отца Наумовича съ полною его біографіею и этимъ должно заняться просвЪтительное Общество имени Михаила Качковскаго согласно своему уставу. Изданіе такого собранія, общедоступнаго по цЪнЪ и напечатаннаго добросовЪстно, принесетъ обществу значительную прибыль, такъ какъ не подлежитъ сомнЪнію, что оно разойдется во многихъ тысячахъ экземпляровъ не только въ ГаличинЪ, но и въ Россіи.

Націонализмъ.

Печальную картину представлялъ собой общественный строй Рима конца республики и начала цезаризма. ДвЪ враждебныя и могучія партіи стояли другъ противъ друга: едва заметная кучка сіvіum Rоmаnоrum, изъ среды которыхъ рЪзко выдЪлялись спЪсивые раtrеs съ одной — и необозримое море рабовъ зависимыхъ племенъ съ другой стороны.

КрЪпки были оба табора... Граждане были могучи своимъ положеніемъ неограниченныхъ господъ; но не менЪе крЪпки были и рабы — количествомъ облитыхъ кровью, жилистыхъ рукъ и до смерти голодныхъ желудковъ. Эта безчисленная маса человЪческихъ единицъ болванЪла подъ гнетомъ грознаго общественнаго порядка на днЪ „доблестнаго" римскаго государства такъ, какъ болванЪютъ на днЪ лужи масы бездарныхъ животныхъ; имъ была навсегда отнята возможностъ всплыть на зеркальную поверхность! Рабъ не пользовался никакими правами и преимуществами; а римское законодательство, которому нЪтъ равнаго въ мірЪ, поставило его на-равнЪ сь домашнимъ скотомъ.

И прозябалъ рабъ въ поддонкахъ долгія долгія времена, пока отъ востока не проникъ наконецъ и къ нему лучь чистаго свЪта и свободы.

Христіанство, — тотъ великолЪпный плодъ всеобъемлющаго ума и всепрощающей любви Спасителя, — двинуло созданнаго для высшихъ задачъ и цЪлей человЪка изъ состоянія униженности и подняло его до достоинства свободной личности. Благодаря христіанству рабъ сдЪлался человЪкомъ!

Много, однако, потребовалось времени для того, чтобы эта новая, чистая идея равенства и свободы привилась быстро разлагающемуся организму римскаго іmрerіum. Римскій гражданинъ, а еще въ меньшей мЪрЪ римскій императоръ и окружающая его аристократія — не желали отказываться отъ созданныхъ вЪками преимуществъ и власти. ЧЪмъ ближе былъ конецъ ихъ законнаго владычества надъ прибитымъ человЪчествомъ, тЪмъ ярче разгоралось пламя борьбы мучителей съ борцами за новую идею. Когда-то изнемогавшіе подъ игомъ рабы сознали свое человЪческое достоинство и полюбили свободу такъ, что они предпочитали мученическую смерть позорной покорности и жизни. Изъ тысячей грудей раздавалось громкое: Аvе Саеsаr, morіturі tе sаlutаnt — (здравствуй Цезаръ, обреченные на смерть поздравляютъ тебя) — мучениковъ, ищущихъ свободы — хотя бы и за могилой!

Христіаиство принесло съ собою освобожденіе личности и привило человЪчеству сознаніе личной свободы и человЪческаго достоинства.

Какъ всякая ждея, такъ и эта возвышенная идея свободы личности была, однако, со временемъ извращена и замарана самимъ-же человЪчествомъ... Стремленіе римской церкви къ созданію царства „отъ міра сего" съ одной, а развившійся до крайнихъ предЪловъ аскетизмъ съ другой стороны, отняли неприкосновенность отдЪльной личности, перенося свободу на всю ессlеsіа mіlіtаns, какъ нЪчто цЪльное. Отріцаніемъ личной свободы и отличается средневЪковой политическій и соціальный строй.

Но такой порядокъ вещей могъ удержатъся только до нЪкоторыхъ поръ.

Гуманизмъ, — просвЪтжтельное движеніе XIV и XV вв., освободившее опять личность и вообще культуру отъ средневЪковыхъ предразсудковъ, давшее начало новой наукЪ, свЪтской философіи, литературЪ и искуству, — расшаталъ совершенно весь заскорузлый средневЪковой строй. МЪсто вынужденнаго чувства принадлежности къ римской церкви, — поглощающей всЪ жизненные интересы средневЪкового гражданина и обнимающей лочти всЪ стороны его общественной дЪятельности, — и зависимости отъ папизма, исключающаго всякую другую, равную себЪ, власть на землЪ, заняло сознаніе, сначала, личной свободы, потомъ, національнаго достоинства.

Въ Италіи, на родинЪ этого новаго движенія, выступаютъ патріотически настроенные дЪятели и мыслители, которые, какъ напр. поэтъ Петрарка, уже въ тЪ отдаленныя времена создаютъ своимъ соотечественникамъ новый, возвышенный идеалъ — на-ціонально-объединенной Италіи и ожидаютъ осуществленія этого идеала отъ разныхъ личностей: сначала отъ Роберта Неаполитанскаго, Коля ди Ріенци, потомъ отъ Висконти и Медичи.

Въ Германіи это новое движеніе принимаетъ болЪе свЪтлый патріотическій обликъ, чЪмъ въ Италіи. НЪмецкіе гуманисты считаютъ одной изъ главныхъ своихъ задачъ — „выгнать варварство изъ Германіи" и „вырвать науку у римлянъ!"

Съ этой цЪлью они усердно изучаютъ свою родную старину — по ея памятникамъ, учреждаютъ ученыя общества для изученія прошлаго, занимаются исторіографіей и создаютъ себЪ, подобно первымъ итальянскимъ гуманистамъ, политическій идеалъ — единства Германіи, находящій, однако, больше сочувствія и пониманія въ нЪмецкой націи.

Эту культурную борьбу завершаетъ великій національно-религіозный реформаторъ Мартинъ Лютеръ, заявляя своею дЪятелъностью національный протестъ противъ власти, злоупотребленій и притЪсненій со стороны Рима и латинизма; своимъ-же переводомъ библіи, составленнымъ на саксонскомъ языкЪ, онъ создаетъ основаніе для общенЪмецкаго литературнаго языка, выработаннаго впослЪдствіи до совершенства Шиллеромъ и Гёте.

(Прод. слЪд.)