Революция 1848- 1849 гг. вызвала бурный подъем национального движения и политической активности во всех славянских землях Империи. С первых же дней она нашла отклик и в Галичине. Оживилось движение крестьян, надеявшихся на коренное изменение своего тяжелого положения. Подняло голову польское национальное движение. В этих условиях австрийской администрации не оставалось ничего другого как искать союзников. Революционные годы, 1848 - 1849, стоят особняком в истории русского движения в Галичине. Из гонимых, отданных на произвол польских помещиков на местах, галицкие будители на короткий срок вдруг становятся союзниками зашатавшейся империи. Страх псред оживлением польского революционного движения заставил австрийскую администрацию пойти на уступки национальному движению русинов.

Галицкая национальная интеллигенция оказалась совершенно неподготовленной к такому повороту событий. Я. Головацкий, Н.Устианович, И.Вагилевич сидели в своих глухих приходах, Зубрицкий был уже стар и политиком не был. Никакой политической программы русинов не существовало - и „уряду" легко было найти наиболее покладистых представителей еще недавно гонимого племени. Наметившееся вначале сближение передовых деятелей русинов с польскими демократами вскоре оказалось невозможным, т.к. последние вообще отказывали русинам в самостоятельном национальном существовании и причисляли их к польским племенам [107, с.58].

В польский лагерь перешел только Вагилевич. [Подробнее см., напр., 107]. 2 мая 1848 г. оформился политический орган галицких русинов - была создана „Головная руская рада" из 66 человек, в нее входили мелкие чиновники, интеллигенция, представители низшего и высшего духовенства, студенты. Председателем был избран епископ Григорий Яхимович [115, с.475], как мы увидим дальше, деятель либеральный,

но весьма осторожный. Печатным органом Рады стала газета „Зоря Галицкая" - первая газета русинов. По призыву Рады на местах стали создаваться ее филиалы, местные рады, порой более решительные, чем Головная. Их было организовано около 50 [98, с.476].

В революционные 1848 - 1849 годы были остро поставлены насущные вопросы экономической, национальной и культурной жизни Галичини. В своей экономической программе "Головная руская рада" предусматривала ряд умеренных прогрессивных преобразований [98, с.475].

В революционные годы окончательно был решен вопрос о невозможности выступления единым фронтом русинов и представителей польских буржуазно-шляхетских кругов, отрицавших национальные права русинов. Агитация деятелей пропольского Русского Собора, несмотря на участие в его работе Вагилевича, не получила поддержки крестьян, которых пытались уверить, что паны благодетельствовали крестьянам до прихода немцев, пруссаков и москалей, т.е. до разделов Польши [107, с.58], ни будителей, которых пугали Москвой. Знаменательно, именно на материалах Русского Собора видно, как польскими панско-шляхетскими кругами в Галичине была взята на вооружение только набиравшая тогда силу теория украинского национализма. На страницах органа Собора „Дневника Русского" мы находим большую статью, подписанную инициалами Ф.С., в которой дается своеобразная концепция истории Руси, начинающейся с Киевской Руси. Татарское иго принесло разделение Руси на две части, из которых одна прозябала под турецким игом, а другая процветала под польско-литовской эгидой. Фанатизм иезуитов вызвал ненависть и возмущение народа. И тут явился пан Хмельницкий, в невзгодах неразумный, дикий, необузданный в мести. В истории Малороссии только два человека понимали, что необходим союз с Польшей и недопущение влияния России - это Выговский и Мазепа. Последний хотел „скинуть ненавистное ярмо", это ему не удалось. „Русь" (т.е. Украина) подпадала под власть России и потеряла свои свободы [107, с.59]. Разумеется, такая концепция была неприемлема для галицких будителей.

Важнейшим был вопрос о национальной самоидентификации

русинов. В воззвании к народу „Головная руская рада", сообщая о предоставлении императором конституции, впервые в официальном заявлении утверждала: „Мы, русины галицкие, принадлежим к великому русскому народу, который говорит на одном языке и составляет 15 миллионов, из которого два с половиной миллиона населяют Галицкую землю"- [98, с.475]. Это заявление соответствовало тогдашним воззрениям галицких будителей, причислявших себя к малорусскому (т.е. по нынешней терминологии украинскому) племени. Так, в своей брошюре Головацкий писал, что русинское или малорусское племя (russinische oder kleinrussische Stamm) после великоруссов самое сильное, по Шафарику оно насчитывает 10370000 живущих под русским скипетром и 2774000 под австрийским [143, с.З] „Нарід Руский" располагатся „з поза гір Бескидских за Дон" - сообщается в „Русалке Днестровой" [118, с.IХ]. Но это были лишь частные мнения. Официально провозгласить их стало возможным только в революцию. Однако эту точку зрения посланцы русинов не решились отстаивать перед губернатором края Ф.Стадионом. Когда депутация русинов, состоявшая из 6 членов, пришла к Стадиону, он спросил их: „Кто вы?" Они ответили на это: „Мы рутены" (Wir sind Ruthenen). Стадион возразил на это: „Такой ли вы народ как население России?" Они отвечали: „Население России есть схизматическое, мы к нему себя не причисляем". Стадион спрашивал их далее: "Какое письмо (т.е. шрифт) употребляете вы?" Они ответили: ,,У нас есть старое церковное письмо". Стадион опять спросил: „А может быть, что это такое письмо как гражданка в России?" Депутация не могла дать удовлетворительного ответа, так как не знала истории русского письма. Об этом разговоре через десятилетия поведал деятель русского движения Богдан Андреевич Дедицкий [122, с. 122]. Об этом эпизоде с горечью и стыдом говорит в своей статье 1866 г. Иван Григорьевич Наумович, один из наиболее ярких лидеров русского движения в Галичине XIX в. „В 1848 г. нас спрашивали: кто мы?, мы сказали, что мы всесмирнейшие рутены. Господи! если бы праотцы наши узнали, что мы сами прозвали себя тем именем, каким окрестили нас во время гонения наши найлютейшие враги, они в могилах

зашевелились бы... Мы клялись душою-телом, что мы не русские, не Russen, что мы так себе, рутены, что граница наша при Збруче, что мы сторонимся от Russen, как от окаянных шизматиков, с которыми ничего общего не хотим иметь. Какое ваше письмо? - допрашивали нас далее. Мы сказали, что письмо наше такое, как в церковных книгах, и опять душой-телом отрекались гражданки, будто она Serbisch-russische Civilschrift и чужая нам. Так никого удивить не может, если нам, рутенам, некоторое время после того, не позволили употреблять ни русские выражения, ни русскую гражданку, ни русскую скоропись, а допустили лишь, чтобы нам, как рутенам, свободно было писать просьбы в ведомства и суды и печатать книги церковной кириллицей и таким языком, на каком говорят в окрестностях ведомства и суда по торгам и корчмам. И почему же мы не сказали, в 1848 г., что мы русские, что граница наша не Збруч, но что она идет дальше Днепра? Мы не сказали этого для того, чтобы правительство не опасалось, чтобы мы, связанные тысячелетней историей, церковным обрядом, языком и литературой с великим русским народом, не пожелали оторваться от Австрии. Мы опасались в 1848 г., что нас, как русских, не допустят к конституционным свободам и как слабеньких придушат так, что не дохнем русским дыханием... Нам русским никогда не приходила мысль оторваться от Австрии, с которой нас связала судьба и вяжет постоянно надежда лучшей будущности..." [122, С.231]. Автор этой филиппики, И.Наумович, в 1848г. не мог еще сказать ничего вразумительного - двадцатидвухлетний семинарист вступил тогда в польское „Общество братьев", провозглашавшее братство русинов и поляков, и попробовал вести пропаганду среди крестьян. Но первое же столкновение с ними кончилось комически. Пропольские речи юного семинариста вызвали хохот слушателей. Наконец, один из крестьян спросил: „Чи вы, паничу, не русска детина. Ваш тато ходит на службу Божу до церкви, що вы за такой поляк?", другой сорвал с головы Наумовича конфедератку и бросил в Днестр, а какой-то парень попробовал просто подраться с семинаристом, который не смог произнести ничего внятного. По словам самого Наумовича, этот случай произвел переворот в его воззрениях [85, с. 13]. О единстве

русского мира и о русинах как части его заявил, кажется, в 1848 г. только черновицкий униатский священник Спиридон Литвинович, бывший позже галицким грекокатолическим митрополитом [ 15].

Во время революции впервые был поставлен вопрос о национальном размежевании русинов и поляков в Галиции и выделении Восточной Галиции вместе с Северной Буковиной, тогда в нее входившей, в отдельную провинцию. Это трсбование было выдвинуто „Головной руской радой" 9 июня 1848 г. в обращении к императору [98, с.477], вопрос позднее был поставлен перед министерством внутренних дел и в рейхстаге, его поддержали местные рады - к концу января 1849г. было собрано более 200 тысяч подписей [98, с. 477]. В поддержку этого требования выступил со своей брошюрой „Границы между русским и польским народом в Галиции" Д.И.Зубрицкий. Брошюра вышла в 1849г. на польском и немецком языках [151, 152]. В январе 1849 г. делегация русинов Закарпатья во главе с А.И.Добрянским вручила императору петицию об объединении Восточной Галиции и Закарпатья. С подобной петицией в апреле выступила и „Головная руская рада" [98, с.483]. Однако правительство игнорировало эти требования, рейхстаг вообще 4 марта 1849г. был распущен [98, с.477]. Более того, Буковина, в которой официально была разрешена православная церковь, перестала быть частью Галичины, а конституцией 4 марта 1849 г. была провозглашена коронным краем [98, с.483]. Галичина осталась в составе Галиции, в западной части населенной поляками, что позволило правительству после краткого испуга вновь отдать галичан во власть польских панов.

Насущными вопросами в Восточной Галичине были вопросы национальной культуры, испытывавшей, как мы вилели, жестокий прессинг польско-австрийской администрации. Революция открыла новые возможности для развития национальной культуры русинов, а последующей реакции не удалось свести на нет ее плоды. Впервые начала выходить на "руском" языке пресса {Заметим попутно, что „руский" язык, порой самими галичанами называемцй „малоруским", а советскими украинскими историками переводимый "украинский", был во время революции весьма пестрым и порой достаточно далеким от украинского языка Тараса Шевченко.}. Идея выпуска галицкого

периодического издания носилась в воздухе еще до взрыва революции в Вене 13-15 марта 1848 г. Эту идею поддерживал либерально относившийся к национальному движению русинов губернатор Галиции в 1847 - 1848 гг. немец граф Стадион (недаром замененный в июне 1848 г. венской администрацией на преданного династии поляка В.М.Залеского) [98, с.471]. Так, Д.Зубрицкий пишет Я.Головацкому 2/III 1848 г. в село Хмелевое, где тот был священником (Приводим текст без перевода): „Уже за несколько недель назад некоторые из наших Русских ревнователей начали под влиянием Ставропигианского Института советовать об издании Русскаго Журнала на нашем диалекте. Г-н Губернатор, который и для Ставропигии, и для нашего народа благорасположен, настаивает на этом и обещался исходатайствовать позволение в Вене... Начали меня хлопотать... чтоб я занялся редакциею... Вот новая забота! Новый труд мне старому человеку, над могилою, который едва ли две или три строки писал на Малорусском наречии!" [57, с.22]. Зубрицкий склонен был все же дать свое согласие, из этого плана однако ничего не вышло, а революционные события поставили на повестку дня издание не развлекательного журнала, а политической и литературной газеты. Ею стала „Зоря Галицкая", выходившая с 15 мая 1848г. под редакцией Антония Павенцкого. После 19 декабря 1848 г. редактором стал Ив.Гушалевич [111, с.611]. С июля 1849г. начал выходить официальный орган „Галичо-Руский Вестник", под редакцией Николая Устиановича. Были основаны и начали выходить также газеты „Новины" и „Пчола".

13 сентября был издан патент об открытии кафедры „руского" языка во Львовском университете, кафедра была открыта с начала 1849г. и профессором был приглашен Я.Головацкий. В том же 1849 г. он издает свою Грамматику руского языка [36]. И в этом, и в другом случае речь идет о „руском" („малоруском") языке, как определяет его Головацкий (с.7). В правописании использована „максимовичевка", сам язык, как видно даже при беглом знакомстве,

довольно сильно отличается от современного украинского языка, как и языка Шевченко {[1] Вероятно, к подобной близости не стремился и сам Головацкий. Указывая на особенности произнесения отдельных букв в словах в разных частях Галичины, Головацкий среди прочего, например, замечает (буква „о" читается как „и" - Н.П.) : „На Оукраине говорят: возьме, только, сколько зам. возмє, только, колько" [36, с.19]. Впрочем, в научной литературе отмечается, что Грамматика Головацкого оказала позитивное влияние на южноукраинские грамматики 2-й пол. XIX - нач. XX вв. [42, с. 165 - 167].}. Поскольку разрешена была только церковнославянская азбука, книга напечатана кириллицей. Грамматика употреблялась в качестве учебника в школах и имела „технические выражения, заимствованные из великорусских грамматик" [122, с,175].

В 1849 г. возникла идея создать Народный дом. Мысль подал священник Лев Трещаковский. Во Львове нужно построить специальное здание, в котором могли бы сосредоточиться все средства, способствующие духовной жизни -библиотека, музей, место для различных собраний и т.д. Делом постройки и сбором пожертвований занялась „Головная руская рада", а когда она была распущена, в 1851 г. дело было передано комитету из 10 членов и, наконец, в том же году император Франц-Иосиф собственноручно заложил первый камень [122, с. 153]. Народный дом оставался национально-культурным центром вплоть до 1939 г. Пожалуй, одним из наиболее важных культурных явлений революционного периода было создание Галицко-русской матицы. Культурно-просветительные общества, Матицы, к 1848 году уже существовали у сербов, чехов, хорватов, лужичан. И в момент национального подъема весны 1848 г., 17 мая на заседании „Головной руской рады", советник краевой бухгалтерии Иоанн Гуркевич предложил основать Матицу по образцу других славянских матиц и представил проект ее устава. Предложение было принято, и 4 (16) июня председатель Рады провозгласил основание Матицы и предложил присутствующим участвовать в сборе фонда для издания „общеполезных книжек народных руских" [38, c.VIII, см. также 103]. Издательская деятельность с того времени и вплоть до 1939г. стала главной задачей Матицы, хотя собственной типографии ей так и не пришлось иметь. Согласно уставу членами ее

могли быть как организации и общества, так и отдельные лица без различия сословия и веры. Только члены правления должны были быть обязательно „обряду греческого", что исключало в дальнейшем возможность полонизации общества.

Однако вновь организованное первое галицкое научно-просветительское общество не имело базы для своей работы. Необходимо было собрать национальные научные силы, и первую идею Собора русских ученых подал в „Головной руской раде" Николай Устианович. Собор состоялся в октябре 1848 г. На съезде присутствовало 99 ученых, работало несколько секций, были поставлены серьезные животрепещущие вопросы. На первом же заседании председатель Матицы Михаил Куземский подчеркнул, что для народного просвещения нужны книги, и именно издание необходимых книг должна осуществлять Матица силами собравшихся здесь ученых. На заседании секций были приняты знаменательные решения. Так, „Отдел любомудрия и наук природы" занимался составлением программы обучения философии, и на нем было решено приобрести новые книги из России по философии, математике и физике по одному экземпляру за счет членов секции.

Председатель секции истории и географии Антоний Степанович Петрушевич поставил вопрос о планомерном изучении истории родного края, его прошлого как части истории всей Руси.

На секции училищ была утверждена программа обучения, причем среди языков европейских предполагалось во втором классе изучать русский литературный язык. Наконец, секция языка и словесности под председательством Я.Головацкого занималась проблемами того самого „руского" языка, на котором должны были издаваться труды Матицы и вестись преподавание. В своем докладе на секции Головацкий говорил, что „мова" (язык) в общем значении „руская" делится на три языка - южноруский (малоруский), или как у нас говорят „руский", великорусский и белорусский, однако в Галицкой и Угорской Руси есть наречия, которые не совсем сходны с малорусским (украинским). Секция попыталась выработать единые правила, первым из которых

было: „мы должны держаться того языка, каким наш народ говорит, но в то же время считаться с этимологией {Галицко-русские деятели придавали особое значение этимологическому правописанию (принятому в России до 1918 г.), особенно букве „ять". Читаемая в русском языке как „е", в украинском как „и", в польском как "я" и т.д. Буква „ять" как бы сохраняла корни древнеславянского единого языка. На протяжении десятилетий советской власти в Галичине старые "русские" деятели сохраняли порой в переписке этимологическое правописание вплоть до своей кончины.}, если понадобится". Алфавитом признавалась как кириллица,, т.е. буквы церковнославянские, так и гражданская азбука (принятая в России с Петра Великого), некоторые гражданские буквы снабжались фонетическими значками. Авторам оставлялось право не придерживаться принятого правописания. На пленарном заседании было создано „Общество просвещения народного", включавшее в свой состав Галицко-русскую матицу, однако только сама Матица стала живым действующим учреждением, прибавлявшим в 50-е годы к своему названию лишь громкий титул общества [103, с 64 - 65]. Основная часть Матицы были Галичане, и притом небогатые, никакой помощи извне она не получала на протяжении всего своего существования. Хотя при основании было постановлено, что Матица будет иметь свою типографию, осуществить этот план ей не удалось. Историю основания Матицы мы находим в сборнике, изданном Я. Головацким. Годом издания помечен 1850 [38]. Вероятно, книжка вышла в самом начале года или издание задержалось - сборник носит № 5 изданий Матицы, а упоминавшаяся грамматика Головацкого вышла в 1849 г. и носит № 6.

Как видим, революционные годы прошли еще под знаком развития местной культуры и языка, даже близость с Украиной, кажется, лишь раз была громко провозглашена. И тем не менее для русского движения это были важнейшие годы. Основанный тогда Народный дом и особенно Галицко-русская матица {Украинские ученые очень не любят называть Матицу Галицко-русской. По их терминологии, это украинская "Галицько-руська" матиця [см., напр.. 132, т.2. С.450].} стали наряду со Ставропигийским институтом почти на столетие культурными центрами русского

движения. Когда были сняты, хотя и на короткое время, жесткие административные заслоны, началось мощное проникновение русской культуры и литературы в затхлую до того жизнь Галичины, причем скорее надо говорить не только о собственно русской литературе, но о литературе из России, и из Украины как части ее. Так, И.Борисикевич издал в 1849 г. „Марусю" Г. Квитки-Основьяненко, Я.Головацкий поместил в „Пчоле" статью о Иване Котляревском (1849, № 3, с.37-41) [98, с.479], а также посчитал необходимым перевод „Тараса Бульбы" Гоголя на родной язык галицкого крестьянина. Он поручил это сделать своему брату Петру в начале октября 1849 г., а в ноябре перевод уже был представлен в цензуру. (С некоторыми отступлениями от текста и добавлениями книжка вышла только в 1851 г., год издания указан 1850 и переводчик помечен лишь инициалами из опасения быть обвиненным в русофильстве) [70, с. 37 - 39]. Весь тираж был быстро раскуплен. На страницах „Галичо-руского вестника" в 1849 г. были напечатаны рассказы Даля „Легко пришло и легко ушло" и "Рождество и служба", рассказ Соллогуба „Нечистая сила". Не считая упоминавшейся нами оды "Бог" Державина, изданной Зубрицким в 1830г., это были первые произведения русских писателей, напечатанные в галицких изданиях [70, с.46]. В 1848 г. Богдан Дедицкий {Как он сам себя назвал много позднее, „галицко-русский поэт-дилетант" [70. c.51].}, по собственному признанию, „передал ужасными стихами „Слово о полку Игореве", которое и было напечатано Гушалевичем в его журнале „Пчола" в 1849 г. [61, т. 1, с.49, № 580], причем сам Дедицкий позднее удивлялся, как мог Гушалевич, напечатать „такой фальсификат" на страницах своего журнала [70, с.50-51]. Зимой 1849 г. Дедицкий написал поэму „Конюший", в которой „дерзнул подражать поэме Лермонтова „Боярин Орша" [70, с.51].

Уже на этих немногочисленных примерах - а их много больше - мы видим тягу галицкой интеллигенции к России, ее культуре, языку, литературе. Эта тяга проявлялась вопреки антирусскому направлению политики австрийской администрации. Именно в революционные годы естественно,

стихийно складывались основы будущего русского движении, складывались не вопреки фольклорной языковой, а отчасти и и культурной близости с „Малороссией", т.е. Украиной - она сохранялась и даже крепла, а расширяя эту близость, до границ всего русского племени. Тогда же, в революционные годы, складывался и круг будущих „русских" деятелей Галичины. В своем труде Ваврик называет наиболее известные имена [8, с.32 - 44]. Среди них Николай Леонтьевич Устианович (1811 - 1885), Богдан Андреевич Дедицкий (1827-1909), Иоанн Николаевич Гушалевич (1823-1903), Антоний Степанович Петрушевич (1821 - 1913), Михаил Иванович Малиновский (1812 - 1894), Антоний Любич Могильницкий (1811-1873), Иосиф Петрович Лозинский (1807-1889), Иосиф Васильевич Левицкий [1] (1801-1860), Василий Сепанович Ильницкий (1823 - 1891), Василий Дамианович Ковальский (1826- 1911), только что отошедший в 1848 г. от своих польских порывов тогда еще семинарист Иоанн Григорьевич Наумович (1826 - 1891). Многие из этих представителей, по формулировке Ваврика, „галицко-русской письменности", станут в 50-е годы активными деятелями русского движения, а в 60-е его политической базой {К деятелям русского движения принадлежал, безусловно, среди других и брат Я.Ф.Головацкого Иван, врач в Вене (1814-1899). Именно он в 1846 - 1847 годах издал альманах „Венок русинам на обжинки", где он поместил часть материалов из запрещенной „Русалки".}. Наиболее яркими лидерами в 50-е годы были, безусловно, Денис Иванович Зубрицкий (1777 - 1862) и Яков Федорович Головацкий (1814-1888).