"Откуда пошло самостийничество (Полностью)"

Все, что казачество за сто лЪт гетманскаго режима наговорило, накричало на радах, написало в "листах" и универсалах - не пропало даром. Уже про ближайших сподвижников Мазепы, убЪжавших с ним в Турцiю, самостiйническiе писатели говорят, как о людях "перековавших" свои казачьи вожделЪнiя "в гранитну идеологiю" [86].

ВпослЪдствiи, все это попало в лЪтописи Грабянки, Величко, Лукомскаго, Симановскаго и получило значенiе "исторических фактов". Казачьи лЪтописи и основанныя на них тенденцiозныя "исторiи Украины", вродЪ труда Н. Маркевича, продолжают оставаться распространителями невЪрных свЪдЪнiй вплоть до наших дней.

Но уже давно выдЪлился среди этих апокрифов один, совершенно исключительный по значенiю, сыгравшiй роль Корана в исторiи сепаратистскаго движенiя. В 1946 году, в сотую годовщину его опубликованiя, состоялось под предсЪдательством Дм. Дорошенко засЪданiе самостiйнической академiи в АмерикЪ, на каковом оный апокриф охарактеризован был, как "шедевр украинской исторiографiи" [87].

РЪчь идет об извЪстной "Исторiи Русов".

Точной даты ея появленiя мы не знаем, но высказана мысль, что составлена она около 1810 г. в связи с тогдашними конституцiонными мечтанiями Александра I и Сперанскаго [88]. Распространяться начала, во всяком случаЪ, до 1825 г. Написана чрезвычайно живо и увлекательно, превосходным русским языком карамзинской эпохи, что в значительной степени обусловило ея успЪх. Расходясь в большом количествЪ списков по всей Россiи, она извЪстна была Пушкину, Гоголю, РылЪеву, Максимовичу, а впослЪдствiи - Шевченко, Костомарову, Кулишу, многiм другим и оказала влiянiе на их творчество.

Первое и единственное ея изданiе появилось в 1846 г. в "Чтенiях Общества Исторiи и Древностей Россiйских" в МосквЪ. Издатель О. М. Бодянскiй сообщает в предисловiи такiя свЪдЪнiя о ея происхожденiи: Г. Полетика, депутат малороссiйскаго шляхетства, отправляясь в Комиссiю по составленiю новаго уложенiя, "имЪл надобность необходимую отыскать отечественню исторiю", по каковой причинЪ обратился к Георгiю Конисскому, архiепископу БЪлорусскому, природному малоросу, который и дал ему лЪтопись, "увЪряя архипастырски, что она ведена с давних лЪт в кафедральном могилевском монастырЪ искусными людьми сносившимися о нужных свЪдЪнiях с учеными мужами Кiевской Академiи и разных знатнЪйших малороссiйских монастырей, а паче тЪх, в коих проживал монахом Юрiй Хмельницкiй, прежде бывшiй гетман малороссiйскiй, оставившiй в них многiя бумаги и записки отца своего гетмана Зиновiя Хмельницкаго, и самые журналы достопамятностей и дЪянiй нацiональных, и что при том она вновь им пересмотрЪна и исправлена". Полетика, по словам Бодянскаго, сличив полученную им лЪтопись с другими извЪстными ему малороссiйскими лЪтописями, "и нашед от тЪх превосходнЪйшею", всюду руководствовался ею в своих работах, как член комиссiи. Заключает Бодянскiй свое предисловiе словами: "Итак, исторiя сiя, прошедши столько отличных умов, кажется должна быть достовЪрною".

Давно, однако, замЪчено, что из всЪх казачьих исторiй она - самая недостовЪрная. Слово "недостовЪрная" явно недостаточно для выраженiя степени извращенiя фактов и хода событiй изложенных в ней. Если про лЪтопись Самойла Величко часто говорят, что она составлена неразборчивым компилятором, собиравшим без критики все, что попало, то у автора "Исторiи Русов" виден ясно выраженный замысел. Его извращенiя - результат не невЪжества, а умышленной фальсификацiи. Это нашло выраженiе, прежде всего, в обилiи поддЪльных документов, внесенных в "Исторiю". Взять, хоть бы, Зборовскiй договор.

"Народ русскiй со всЪми его областями, городами, селенiями и всякою к ним народною и нацiональною принадлежностью увольняется, освобождается и изъемлется от всЪх притязанiй и долегливостей польских и литовских на вЪчныя времена, яко из вЪков вольный, самобытный и незавоеванный, а по одним добровольным договорам и пактам в едность польскую и литовскую принадлежащiй".

Тщетно было бы искать что нибудь подобное в дошедшем до нас подлинном текстЪ Зборовскаго траката 1649 г. [89] Никакого "народа русскаго", да еще "со всЪми его областями, городами, селенiями" там в поминЪ нЪт; рЪчь идет лишь о "войскЪ запорожском", и самый трактат носит форму "Объявленiя милости его королевскаго величества войску запорожскому на пункты предложенные в их челобитной". Там можно прочесть: "Его королевское величество оставляет войско свое запорожское при всЪх старинных правах по силЪ прежних привилегiй и выдает для этого тотчас новую привилегiю". Столь же трудно найти там обозначенiе "границ русской земли", которое есть в трактатЪ поддЪльном. И уж, конечно совсЪм невозможно обнаружить фразу: "Народ русскiй от сего часу есть и ма буть ни от кого, кромЪ самого себя и правительства своего независимым".

Грубой поддЪлкой надо считать и грамоту царя АлексЪя Михайловича, выданную, будто бы, 16 сентября 1665 г. казакам, участвовавшим в осадЪ Смоленска. "Жалуем отнынЪ на будущiя времена онаго военнаго малороссiйскаго народа от высшей до низшей старшины с их потомством, которые были только в сем с нами походЪ под Смоленском, честiю и достоинством наших россiйских дворян. И по сей жалованной нашей грамотЪ никто не должен из наших россiйских дворян во всяких случаях против себя их понижать". Таких ложных документов попало в "Исторiю Русов" много, а еще больше легенд и фантастических разсказов.

Не этим, впрочем, опредЪляется ея исключительное мЪсто в русской, даже в мiровой литературЪ. Мы знаем не мало поддЪлок сыгравших политическую роль "Константинов дар", "ЗавЪщанiе Любуши", "ЗавЪщанiе Петра Великаго" и проч., но сочиненiя, в котором бы исторiя цЪлаго народа представляла сплошную легенду и измышленiе, - кажется, не бывало. Появиться оно могло только в эпоху полной неразработанности украинской исторiи. До самой середины прошлаго столЪтiя не начиналось сколько нибудь серьезнаго ея изученiя.

В то время как по общей русской исторiи появились в XVIII вЪкЪ обширные труды Татищева, Шлецера, Миллера, Болтина, кн.Щербатова и других, завершенные двЪнадцатитомной "Исторiей Государства Россйскаго" Карамзина, - исторiей Украины занимались случайные любители вродЪ Рубана, Бантыша-Каменскаго или какого нибудь Анастасевича и АлексЪя Мартоса.

Конечно, и русскiе историки XVIII вЪка не имЪли еще опыта, которым располагала современная им западноевропейская наука, но они старались итти в ногу с нею, понимали ея задачи и методы, примЪняя их по мЪрЪ сил к изученiю своего историческаго процесса. Уже у Татищева высоко развито чувство документа, первоисточника, и критическое к ним отношенiе. Миллер и Шлецер создали, в этом смыслЪ, школу западно-европейскаго образца. Ничего подобнаго не наблюдалось в украинской исторiографiи. Она еще не вышла из стадiи увлеченiя занятными эпизодами, анекдотами, либо декламацiей на патрiотическiя темы. В оправданiе украинских историков можно сказать, что писать болЪе или менЪе объективную исторiю Украины было гораздо труднЪе, чЪм исторiю любой другой страны. Нужен был добрый десяток Миллеров и Шлецеров, чтобы отдЪлить в казачьих лЪтописях правду от выдумки и из порожденных эпохой гетманщины документов отобрать подлинные. Но и то правда, что образованные малоросы, бравшiеся в XVIII и в началЪ XIX вЪка за исторiю своего края, горЪли любовью больше к нему, чЪм к истинЪ. Они весьма неохотно разставались с легендами и с поддЪлками, предпочитая их "тьмЪ низких истин".

В такое-то незрЪлое время появилась цЪльная, законченная, прекрасно написанная "Исторiя Русов". Читатели самые образованные оказались беззащитными против нея. Осмыслить факт столь грандiозной фальсификацiи никто не был в состоянiи. Она без всякаго сопротивленiя завладЪла умами, перенося в них яд казачьяго самостiйничества.

Не только простая публика, но и ученые историки XIX вЪка пользовались ею, как источником и как авторитетным сочиненiем.

Едва ли не самая ранняя критика ея предпринята была в 1870 году харьковским профессором Г. Карповым [90], назвавшим "Исторiю Русов" "памфлетом" и рЪшительно предостерегавшим довЪрять хотя бы одному приведенному в ней факту. Костомаров, всю жизнь занимавшiйся исторiей Украины, только на склонЪ лЪт пришел к ясному заключенiю, что в "Исторiи Русов" "много невЪрности и потому она, в оное время переписываясь много раз и переходя из рук в руки по разным спискам, производила вредное в научном отношенiи влiянiе, потому что распространяла ложныя воззрЪнiя на прошлое Малороссiи" [91]. В свои раннiе годы, Костомаров принимал "Исторiю Русов" за полноцЪнный источник.

Автор памфлета явно строил свой успЪх на читательской неосвЪдомленности и нисколько не заботился о приведенiи повЪствованiя хотя бы в нЪкоторое соотвЪтствiе с такими важными источниками как русскiя и польскiя лЪтописи или с общеизвЪстными и безспорными фактами, как завоеванiе юго-западной Руси литовскими князьями. Он это завоеванiе, попросту, отрицает. Можно пройти мимо его разсужденiй о скифах, сарматах, печенЪгах, хозарах, половцах, которые всЪ зачисляются в славяне; можно доставить себЪ веселую минуту, читая производство имени печенЪгов от "печеной пищи", которой они питались, а имен полян и половцев от "степей безлЪсных", хозар и казаков - "по легкости их коней, уподобляющихся козьему скоку", но анекдотичность метода сразу же зарождает подозрЪнiе, как только дЪло доходит до "мосхов". Тут за филологической наивностью обнаруживается скрытая политика. Оказывается, народ этот, в отличiе от других перечисленных, произошел не от князя Руса, внука Афетова, а от другого потомка Афета - от князя Мосоха, "кочевавшаго при рЪкЪ МосквЪ и давшаго ей сiе названiе". Московиты или мосхи ничего не имЪют общаго с русами и исторiя их государства, получившаго названiе Московскаго, совершенно отлична от исторiи государства русов. Умысел, скрытый под доморощенной лингвистикой, выступает здЪсь вполнЪ очевидно.

"Исторiя Русов" не только не признает единаго общерусскаго государства X-XIII вЪков, но и населявшаго его единаго русскаго народа. ТЪ, что назывались русами, хоть и объединялись вокруг Кiева, как своего центра, но власть этого центра не распространялась, вопреки русской начальной лЪтописи и нашим теперешним научным представленiям, на необъятную равнину от Чернаго до БЪлаго морей и от Прибалтики до Поволожья, а охватывала гораздо болЪе скромную территорiю. В нее входили кромЪ Кiевскаго княжества - Галицкое, Переяславское, Черниговское, СЪверское, Древлянское. Только эти земли и назывались Русью. ВпослЪдствiи, при ИванЪ Грозном, когда Московское царство стало именоваться Великой Россiею, обозначенным выше землям пришлось называться Малой Россiей.

Напрасно приписывают М. С. Грушевскому авторство самостiйнической схемы украинской исторiи: главныя ея положенiя - изначальная обособленность украинцев от великороссов, раздЪльность их государств - предвосхищены чуть не за сто лЪт до Грушевскаго. Кiевская Русь объявлена Русью исключительно малороссiйской.

Удивляет только полнЪйшее равнодушiе к этому перiоду. Когда пишется общая исторiя страны, то акцент падает, естественно, на самыя блестящiя и славныя времена. У Малороссiи же нЪт болЪе яркой эпохи, чЪм эпоха Кiевскаго государства. Казалось бы, великiя дЪла, знаменитые герои, нацiональная гордость - все оттуда. Но исторiя Кiевскаго государства, хотя бы в самом сжатом изложенiи, отсутствует в "Исторiи Русов". Всему, что как нибудь относится к тЪм временам, отведено не болЪе 5-6 страниц, тогда как чуть не 300 страниц посвящено казачеству и казачьему перiоду. Не Кiев, а Запорожье, не Олег, Святослав, Владимiр, а Кошка, Подкова, Наливайко опредЪляют дух и колорит "Исторiи Русов".

Экскурс в древнiя времена понадобился, единственно, ради генеалогiи казачества; оно, по словам автора, существовало уже тогда, только называлось "казарами". Казары не племя, а воинское сословiе; так называли "всЪх таковых, которые Ъзживали верхом на конях и верблюдах и чинили набЪги; а сiе названiе получили наконец и всъ воины славянскiе избранные из их же пород для войны и обороны отечества, коему служили в собственном вооруженiи, комплектуясь и перемЪняясь так же своими семействами. Но когда во время военное выходили они внЪ своих предЪлов, то другiе гражданскаго состоянiя жители дЪлали им подмогу и для сего положена у них складка общественная или подать, прозвавшаяся наконец с негодованiем Дань Казарам. Воины сiи вспомоществуя часто союзникам своим, а паче грекам, в войнах с их непрiятелями переименованы от царя греческаго Константина Мономаха из Казар Казаками и таковое названiе навсегда уже у них осталось".

Автор с негодованiем отверает версiю по которой казачество, как сословiе, учреждено польскими королями. Малороссiя - казачья страна от колыбели; но казаки - не простые гультяи, а люди благороднаго дворянско-рыцарскаго сословiя. Их государство, Малая Русь, никогда никЪм не было покорено, только добровольно соединялось с другим, как "равное с равными". Никакого захвата Литвой и Польшей не было. Унiя 1386 года - ни позорна, ни обидна. Именно тогда, будто бы, учреждено "три гетмана с правом намЪстников королевских и верховных военачальников и с названiем одного коронным Польским, другого Литовским, а третьяго Русским". ЗдЪсь "русскiе" т. е. казачьи гетманы объявлены, как и само казачество, очень древним институтом, а главное, им приписано не то значенiе предводителей казачьих скопищ, какими они были в XVI-XVII в. в., до Богдана Хмельницкаго, но правителей края, представителей верховной власти. Их приближают к образу и подобiю монархов. "По соединенiи Малой Россiи с державою польскою, первыми в ней гетманами оставлены потомки природных князей русских Светольдов, Ольговичей или Олельковичей и Острожских кои по праву наслЪдства... правительствовали своим народом уже в качествЪ гетманов и воевод". В спискЪ этих выдуманных гетманов-аристократов встрЪчается, впрочем, один, в самом дЪлЪ имЪвшiй отношенiе к казачеству - кн. Дмитрiй Вишневецкiй.

Источники сохранили нам кое что об этом человЪкЪ. Он дЪйствительно принадлежал к старой русской княжеской фамилiи и сдЪлался казачьим предводителем, под именем Байды. Ему приписывается созданiе знаменитой запорожской СЪчи на островЪ ХортицЪ в 1557 г. Это был типичный атаман понизовой вольницы, вся дЪятельность котораго связана была с Запорожьем. Его даже гетманом никогда не называли. Но "Исторiи Русов" угодно было расписать его, как правителя всей Малороссiи. По ея словам, он "наблюдал за правосудiем и правленiем земских и городских урядников, возбуждая народ к трудолюбiю, торговлЪ и хозяйственным заведенiям и всякими образами помогал ему оправиться послЪ разорительных войн и за то все почтен отцем народа".

Расписав польско-литовскiй перiод, как идиллическое сожительство с сосЪдними народами и как времена полной нацiональной свободы, автор совсЪм иными красками изображает присоединенiе Малороссiи к МосквЪ. Это черный день в ея исторiи, а Богдан Хмельницкiй - измЪнник. Сказано это, правда, не от собственнаго лица, а посредством цитат из поддЪльных документов, гдЪ описывается ропот казаков в дни Переяславской рады и нареканiя на гетмана, котораго называют "зрадцею", предателем подкупленным московскими послами и попрекают "пожертвованiем премногих тысяч братiи положившей живот свой за вольность отечества" и которые "опять продаются в неволю самопроизвольно". "Лучше бы нам, - говорят казаки, - быть вовсегдашних бранях за вольность, чЪм налагать на себя новыя оковы рабства и неволи".

Но чувствуя, что объяснить факт присоединенiя одной измЪной Хмельницкаго невозможно, автор измышляет какой-то "ультиматум" Польши, Турцiи и Крыма, потребовавшiй от Хмельницкаго войны с Москвой для отнятiя Астрахани и побудившiй гетмана к переговорам с Россiей. "По обстоятельствам настоящим, надобно быть нам на чьей ни на есть сторонЪ, когда неутралитета не прiемлется".

Объявив казачество и гетманов солью земли, приписав им рыцарское и княжеское достоинство, утвердив за ними право на угодья и на труд крестьян "по правам и рангам", автор видит в них главных дЪятелей малороссiйской исторiи. НЪт таких добродЪтелей и высоких качеств, которыми они не были бы украшены. Любовь их к отчизнЪ и готовность жертвовать за нее своею кровью может сравниться с образцами древнеримскаго патрiотизма, по доблести же и воинскому искусству, они не имЪют себЪ равных в мiрЪ. ПобЪды их неисчислимы. Даже находясь в составЪ чужих войск, казаки играют всегда первенствующую роль, а их предводители затмевают своим генiем союзнических полководцев. Михайло Вишневецкiй, явившiйся, якобы, на помощь москвичам при взятiи Астрахани, оттЪсняет на второй план царских воевод и берет в свои руки командованiе. Только благодаря ему Астрахань оказывается завоеванной. УспЪхи русских под Смоленском в 1654 г. объясняются не чЪм иным, как участiем на их сторонЪ полковника Золотаренко. Документальные источники свидЪтельствуют, что Золотаренко явился под Смоленск во главЪ не болЪе чЪм тысячи казаков и пробыв под осажденным городом пять дней, ушел ничЪм себя не проявив. Это не помЪшало автору "Исторiи Русов" сдЪлать его героем смоленскаго взятiя, приписать ему план и выполненiе осады и даже вложить в уста длинныя наставленiя по части военнаго искусства, которыя он читал царю АлексЪю Михайловичу. Любопытно также описанiе битвы при ЛЪсном, гдЪ, как извЪстно, Петром Великим разбит был корпус генерала Левенгаупта, шедшiй на соединенiе с Карлом XII. Оказывается, в этой битвЪ трусливые москали, как всегда, не выдержали шведскаго натиска и побЪжали. Битва была бы неминуемо проиграна, если бы Петр но догадался прибЪгнуть к помощи малороссiйских казаков бывших при нем. Он употребил их, как заградительный отряд, приказав безпощадно рубить и колоть бЪгущих. Казаки повернули москалей снова против непрiятеля, и тЪм закончили бой полной побЪдой. Исход сраженiя под Полтавой, точно так же, рЪшен не москалями, а казаками под начальством ПалЪя. Чтобы не бросить тЪни на воинскую честь тЪх, что находились с Мазепой в шведском станЪ, автор отрицает их участiе в Полтавском сраженiи. По его словам, Мазепа, перейдя к Карлу, держался... "строгаго нейтралитета". Он все время околачивался в обозЪ и всЪми мЪрами уклонялся от пролитiя православной крови.

Казачьи подвиги спасали, не одну Россiю, но всю Европу. Принцу Евгенiю Савойскому не взять бы было БЪлграда, если бы Мазепа не отвлек крымскiя силы созданiем военной базы на СамарЪ (о которой мы, кстати, ничего не знаем), а Салониками завладЪли цесарскiя войска, единственно, благодаря ПалЪю, запершему татар в Бессарабiи [92].

НамЪренное выпячиванiе воинских доблестей казачества объясняется, повидимому, не простым сословным или нацiональным чванством. Если правы изслЪдователи относящiе время написанiя "Исторiи Русов" к первой четверти XIX вЪка, то в ней надлежит искать отраженiе толков в средЪ малороссiйскаго дворянства вызванных проектом возстановленiя украинскаго казачества. Малороссiйскiй генерал-губернатор кн. Н. Репнин, утвержденный в этой должности с 1816 г., представлял, как извЪстно, Александру I и Николаю I меморандумы на этот предмет. Самым серьезным возраженiем против такого проекта могло быть укоренившееся со времен Петра Великаго убЪжденiе в военной несостоятельности казаков. Они не умЪли вести регулярных войн с европейски обученными войсками. "И понеже можете знать, - писал Петр МазепЪ, - что войско малороссiйское нерегулярное и в полЪ против непрiятеля стать не может". Казацкiй способ сражаться служил для Петра образцом того, как не слЪдует воевать. Всякое отступленiе от регулярнаго боя он именовал "казачеством". ПослЪ неудачной Головчинской битвы он сердился: "а которые бились и тЪ казацким, а не солдатским боем, и про то злое поведенiе генералу князю, Меньшикову накрЪпко разузнать". ИзвЪстно было неумЪнiе казаков осаждать города. Вообще, там, гдЪ нельзя было взять непрiятеля врасплох лихим налетом или обманом, там казаки долго не трудились; тяготы и жертвы войны были не в их вкусЪ. Шведы, за полугодовое сотрудничество с ними, прекрасно разгадали эти качества. До нас дошел разговор короля Карла XII со своим генерал-квартирмейстером Гилленкроком под Полтавой во время ея осады. "Я думаю, - заявил Гилленкрок, - что русскiе будут защищаться до послЪдней крайности и пЪхотЪ вашего величества сильно достанется от осадных работ".

Карл: "Я вовсе не намЪрен употреблять на это мою пЪхоту; а запорожцы Мазепины на что?"

Гилленкрок: "Но развЪ можно употреблять на осадныя работы людей, которые не имЪют о них никакого понятiя, с которыми надобно объясняться через толмачей и которые разбЪгутся, как скоро работа покажется им тяжелой и товарищи их начнут падать от русских пуль" [93].

Степной половецкiй характер военнаго искусства обрекал казаков на мелкую служебную роль во всЪх армiях в составЪ которых им приходилось участвовать - в польской, русской, турецкой, крымской, шведской. ВездЪ они фигурировали в качествЪ легкаго вспомогательнаго войска.

Составители "Исторiи Русов" это знали и всЪми силами старались представить военную исторiю своих предков в ином видЪ. Это было важно и с точки зрЪнiя возстановленiя казачества.

Но как объяснить слишком общеизвЪстные факты пораженiй? В этих случаях, непремЪнно, на помощь приходят всевозможныя "измЪны" и "предательства". Молнiеносное взятiе Меньшиковым Батурина, базы мазепинцев, пришлось объяснить именно такой измЪной. Приступ Меньшикова, оказывается, был отбит и сердюки наполнили ров трупами россiян; русскiе бЪжали и покрыли бы себя вЪчным позором, если бы не прилуцкiй полковник Нос. Он убЪдил Меньшикова через старшину своего Сельмаху остановиться, вернуться и войти в город через тот участок укрЪпленiй, который находился под защитой самого Носа. Меньшиков послушался, вошел на разсвЪтЪ тихонько в город, когда сердюки, отпраздновав вчерашнюю побЪду, крЪпко спали, и напал на них сонных.

Канадская газета "Наш Вик" в сто сороковую годовщину Полтавской битвы писала: "Коли Батурин героично, по конотопському, змагався з москалями, знайшився сотник Иван Нис, раньше пидкуплений московськими воеводами, який передав ворогови плян оборони миста, вказавши на таэмний вхид" [94]. Таких образцов распространенности и живучести в самостiйнической средЪ легенд "Исторiи Русов" можно найти не мало.

Эпизод со взятiем Батурина, гдЪ Меньшиков велЪл, будто бы, перебить всЪх поголовно, вплоть до младенцев, - заслуживает особаго вниманiя. Жестокости тут описанныя встрЪчаются только в исторiях ассирiйских царей или в походах Тамерлана. Перевязанных "сердюцких старшин и гражданских урядников" он колесовал, четвертовал, сажал на кол, "а дальше выдуманы новые роды мученiя самое воображенiе в ужас приводящiе". ТЪла казненных Меньшиков бросал на съЪденiе звЪрям и птицам и покинув сожженный Батурин, жег и разорял по пути всЪ малороссiйскiя селенiя, "обращая жилища народныя в пустыню". Меньшиковскiй погром, в совокупности с безчинствами остальных русских войск, якобы грабивших Украину, превращается под пером автора "Исторiи Русов" в картину грандiознаго бЪдствiя, вродЪ татарскаго нашествiя. "Малороссiя долго тогда еще курилась послЪ пожиравшаго ее пламени".

Настойчивое подчеркиванiе одiозности Меньшикова, за которым историки не находят ни приписываемой ему украинофобiи, ни перечисленных жестокостей, заставляет предполагать скрытую причину ненависти. Вряд ли она вызвана одним взятiем Батурина. Никаких особенных же- стокостей, кромЪ неизбЪжных при всяком штурмЪ, там не было. Сожжен и разрушен только замок в котором засЪли сердюки. Но штурм был дЪйствительно сокрушительный, потому что засЪвшiе ждали себЪ шведов на помощь и для Меньшикова промедленiе было смерти подобно. Начальствовавшiй над сердюками полковник Чечел, успЪвшiй бЪжать, но пойманный казаками и приведенный к Меньшикову, вовсе не был им казнен, но вмЪстЪ с есаулом Кенигсеком и нЪкоторыми другими взятыми в плЪн мазепинцами - отправлен в Глухов, гдЪ вскорЪ собралась казачья рада, низложившая Мазепу, избравшая на его мЪсто Скоропадскаго и казнившая публично взятых в БатуринЪ измЪнников. Не знаем мы за Меньшиковым и всЪх прочих приписываемых ему звЪрств. Зато сохранилось извЪстiе, дающее основанiе думать, что агитацiя против него вызвана личной ненавистью Мазепы и его ближайшаго окруженiя. Началась она года за три до взятiя Батурина и связана с самым зародышем мазепиной измЪны. ИзмЪна эта фабриковалась, как извЪстно, в ПольшЪ, при дворЪ Станислава Лещинскаго. Поляки давно обхаживали Мазепу посредством его кумы - княгини Дольской, но без замЪтнаго успЪха; хитрый гетман не поддавался ни на какiе соблазны. Только одно письмо княгини из Львова укололо его в самое сердце. Дольская писала, что гдЪ-то ей, однажды, пришлось крестить ребенка вмЪстЪ с фельдмаршалом Б. П. Шереметевым, и за обЪдом, когда княгиня упомянула про Мазепу, генерал Ренне, присутствовавшiй там, будто бы сказал: "Умилосердись Господь над этим добрым и разумным господином; он бЪдный и не знает, что князь Александр Данилович яму под ним роет и хочет отставя его, сам в УкрайнЪ быть гетманом". Шереметев, якобы, подтвердил слова Ренне, а на вопрос Дольской: "Для чего же никто из добрых прiятелей не предостережет гетмана?" - отвЪтил: "Нельзя, мы и сами много терпим, но молчать принуждены" [95]. Именно послЪ этого письма, воцаряется при гетманском дворЪ атмосфера недовольства и ропота против Москвы, усугубляемая ростом расходов на войну и на постройку Кiево-Печерской крЪпости, которую Петр потребовал возвести. Имя Меньшикова занимало особое мЪсто и в той агитацiи мазепинцев, что развернулась широко, главным образом заграницей, послЪ бЪгства и смерти Мазепы. Ему приписывалось угнетенiе украинцев, даже при помощи "всемогущей астролябiи, которой дотолЪ во всей Руси не бывало и перед которою все было безмолвно, почитая направленiе и дЪйствiе ея магнита божественным или мистическим произведенiем".

ЗвЪрства царскаго любимца не ограничились по увЪренiю "Исторiи Русов", батуринскими избiенiями, но распространились на тЪх чиновников и знатных казаков, что не явились "в общее собранiе" для выборов новаго гетмана. Они, по подозрЪнiю в сочувствiи МазепЪ, "отыскиваемы были из домов их и преданы различным казням в мЪстечкЪ Лебедино, что около города Ахтырки". Казни были, разумЪется, самыя нечеловЪческiя, а казням предшествовали пытки "батожьем, кнутом и шиною, т. е. разженым желЪзом водимым с тихостiю или медленностью по тЪлам человЪческим, которыя от того кипЪли, шкварились и воздымались".

Жертвами таких истязанiй сдЪлалось, якобы, до 900 человЪк. Сейчас можно только удивляться фантазiи автора, но на его современников картина меньшиковских звЪрств производила, надо думать, сильное впечатлЪнiе. Им неизвЪстно было, что число единомышленников Мазепы ограничивалось ничтожной горстью приближенных, что не только не было необходимости казнить людей по подозрЪнiю в сочувствiи гетману, но и тЪ из заговорщиков вродЪ Данилы Апостола и Галагана, которые, побыв с Мазепой в шведском станЪ, вновь перебЪжали к Петру, - не были ни казнены, ни лишены своих урядов. Данило Апостол сдЪлался впослЪдствiи гетманом. Дано было согласiе сохранить жизнь и булаву самому МазепЪ, послЪ того, как он, пробыв нЪкоторое время в шведском стану, дважды присылал к Петру с предложенiем перейти снова на его сторону, да привести заодно с собой короля Карла и его генералов. От Мазепы перебЪжали в 1709 г. - генеральный есаул Дмитр Максимович, лубенскiй полковник Зеленскiй, Кожужовскiй, Андрiан, Покотило, Гамалiя, Невинчаный, Лизогуб, Григорович, Сулима. Несмотря на то, что всЪ они вернулись послЪ срока назначеннаго Петром для амнистiи, и явным образом отвернулись от гетмана в силу того, что безнадежность его дЪла стала очевидной - Петр их не казнил, ограничившись ссылкой в Сибирь. Можно ли повЪрить, чтобы милуя таких "китов", он занимался избiенiем плотвы?

ИзвЪстно, что "плотва" не только не пострадала, но благоденствовала. ЛЪт через 5-6 послЪ мазепиной измЪны, сами малороссы доносили царским властям, что "многiе, которые оказались в явной измЪнЪ, живут свободно, а иным уряды и маетности даны, генеральная старшина и полковники к таким особливый респект имЪют: писарь генеральный Григорiй Шаргородскiй был в явной измЪнЪ, но когда пришел из Бендер от Орлика, то поставлен в мЪстечкЪ ГородищЪ урядником". НЪжинскiй полковник Жураковскiй открыто покровительствовал мазепинцам, "выбрал в полковые судьи Романа Лазаренка, в полковые эсаулы - Тарасенка, в сотники - Пыроцкаго - все людей подозрительной вЪрности". "Много сел роздано людям замЪшанным в измЪну мазепину; много сел роздано измЪнничьим сродникам, попам и челядникам, которые служат в дворах" [96].

Генеральная и полковая старшина спЪшила, как бы, награждать людей за их измЪну.

Злостный пасквиль на Петра и Меньшикова, выведенных палачами украинскаго народа, - только одна из глав великой эпопеи московских жестокостей, развернутой на страницах "Исторiи Русов". Чего только не напиано про кн. Ромодановскаго, разграбившаго, якобы, и сжегшаго Конотоп за то, что московскiя войска в 1659 г. потерпЪли пораженiе недалеко от этого города! Чего только не написано про лихоимство, жадность, безчеловЪчность московских воевод! Самое их появленiе на УкраинЪ изображено на манер Батыева нашествiя: "Они тянулись сюда разными дорогами и путями и в три мЪсяца наполнили Малороссiю и заняли всЪ города и мЪстечки до послЪдняго. Штат каждаго из них довольно был многочисленный; они имЪли при себЪ разных степеней подьячих и с приписью подьячих, мЪровщиков, вЪсовщиков, приставов и пятидесятских с командами. Должность им предписана в Думном ПриказЪ и подписана самим думным дьяком Алмазовым; а состояла она в том, чтобы пересмотрЪть и переписать все имЪнiе жителей до послЪдняго животнаго и всякой мелочи и обложить все податьми. Для сего открыты им были кладовыя, амбары, сундуки и вся сокровенность, не исключая погребов, пасек, хлЪбных ям и самых хлевов и голубятень. По городам и мЪстечкам проЪзжiя на базар дороги и улицы заперты были и обняты караулами и приставами. Со всего привозимаго на базар и вывозимаго с него взимаема была дань по расписанiю воевод а от них всякая утайка и флитировка истязаема была с примЪрною жестокостiю, а обыкновенныя в таких случаях прицЪпки и придирки надсмотрщиков оканчивались сдирствами и побоями. Новость сiя сколько, может быть, ни обыкновенна была в других сторонах, но в здЪшней она показалась жестокою, пагубною и самою несносною. Народ от нея возстонал, изумился и считал себя погибшим". Воеводам приписывается грубое обращенiе с самими гетманами. Юрiя Хмельницкаго Шереметев вытолкал, якобы, из своей ставки "с крайним безчестiем от пьяных чиновников".

Пересказать всЪ приписанныя москалям притЪсненiя - невозможно. Тут и тягости постоя царских войск послЪ Прутскаго похода, и насильственные захваты земель русскими вельможами, безчеловЪчное их обращенiе с крЪпостными, вродЪ того, что позволял себЪ какой-то брат Бирона в Стародубском уЪездЪ, заставлявшiй женщин кормить щенят своей грудью. Автор проявляет необыкновенную находчивость, чтобы изобразить "несносное презрЪнiе в землЪ своей от народа ничЪм их (малороссов) не лучшаго, но нахальнаго и готоваго на всЪ обиды, грабленiя и язвительныя укоризны".

Изощряясь в подысканiи красок для очерненiя русских, автор с чрезвычайной симпатiей отзывается о шведах, пришедших с Карлом XII на Украину. Хорошо извЪстно, что вели они себя там далеко не по джентельменски. Карл был воинствующим протестантом и еще в Саксонiи и в ПольшЪ успЪл насильственно обратить около 80 костелов в лютеранскiя кирхи. К православной вЪрЪ испытывал еще меньшее уваженiе. Церкви православныя занимал для постоя и устраивал там конюшни. ИзвЪстны многочисленные случаи жестокостей по отношенiю к мЪстному населенiю - сожженiе деревень и истребленiе жителей. Отправляясь в Малороссiю, король разсчитывал найти там богатые склады хлЪба и всяческих припасов заготовленных Мазепой, но придя не нашел ничего. Мазепа оказался ничтожным союзником. Тогда начался грабеж украинскаго населенiя. "Исторiя Русов" не упоминает о нем ни одним словом, приход Карла описывает так: "Вступленiе шведов в Малороссiю нимало не похоже было на нашествiе непрiятельское и ничего оно в себЪ враждебнаго не имЪло, а проходили они селенiя обывательскiя и пашни их как друзья и скромные путешественники, не касаясь ничьей собственности и не дЪлая вовсе тЪх озорничеств, своевольств и всЪх родов безчинств, каковы своими войсками обыкновенно в деревнях дЪлаются под титулом: "Я слуга царскiй! Я служу Богу и государю за весь мiр христианскiй! Куры, гуси, молодицы и дЪвки нам принадлежат по праву войны и по приказу его благородiя!". Шведы, напротив, ничего у обывателей не вымогали и насильно не брали, но гдЪ их находили, покупали у них добровольным торгом и за наличныя деньги. Каждый швед выучен был от начальства говорить по-русски сiи слова к народу: "Не бойтесь! Мы ваши, а вы наши!"".

Мало было, однако, сочинить подобную идиллiю, надо было еще объяснить широко извЪстный факт ожесточенной борьбы малороссiйскаго населенiя со "скромными путешественниками". И тут автор "Исторiи Русов" не остановился перед сочиненiем гнуснаго пасквиля на свой народ. Этот народ он уподобляет "диким американцам или своенравным азiатцам". Он находит, что убивая шведов цЪлыми партiями и по одиночкЪ, украинцы дЪлали это, единственно, по своей глупости; шведы де вызывали их ярость тЪм, что не умЪли говорить по-русски и не крестились. Приводя в русскiй лагерь плЪннаго шведа, малоросс получал за зто "сначала деньгами по нЪскольку рублей, а напослЪдок по чаркЪ горЪлки с привЪтствiем: "Спасибо хохленок!"".

Автор злорадно увЪряет, что за свое усердiе украинцы не были даже награждены. Награды и производства сыпались на великоруссов, а они остались "притчею в людЪх". "И хотя они в истребленiи армiи шведской болЪе всЪх показали ревности и усердiя, хотя они около года губили шведов... остались без вознагражденiя и уваженiя". Автор с большим удовольствiем описывает, как запорожцы ушедшiе с Мазепой в Турцiю, мстили потом малороссiйскому народу за его вЪрность Россiи, совершая набЪги вкупЪ с татарами и бессарабцами.

Мазепинская легенда преподнесена чрезвычайно искусно. Хитраго, вкрадчиваго карьериста, каким был Мазепа, нЪт и в поминЪ. Перед нами - "отец отечества", ставящiй благоденствiе Украины выше собственной жизни. Боясь цензуры, автор не рЪшается превозносить его добродЪтели от собственнаго имени, он прибЪгает к излюбленному прiему - введенiя в текст фальшивых документов, сочиненных либо им самим, либо какими нибудь "патрiотами" из войсковой канцелярiи. Одним из таких документов рисующих Мазепу великим государственным мужем, служит его воззванiе, якобы, выпущенное в связи с приходом Карла XII в Малороссiю. Поставив гетмана в позу человЪка снЪдаемаго заботами за свой край, он приписывает ему разсужденiе о возможном исходЪ борьбы между Петром и Карлом. Если побЪдит царь, малороссам попрежнему суждено испытывать извЪстное им уже бремя московскаго деспотизма - истребленiе многочисленных семейств, преданiе казни невинных людей, клевету и поношенiя. Если же Петр будет сокрушен доблестным шведским королем, то Малороссiя неминуемо будет присоединена к ПольшЪ. Судьба страны опредЪлится, в значительной степени, поведенiем самих украинцев в этот важный для них час. Что они изберут, к которой сторонЪ присоединятся? Современный читатель, хорошо знающiй, что весь "патрiотическiй" план Мазепы заключался в присоединенiи Украины к ПольшЪ на условiях Гадячскаго договора, не без любопытства прочтет о мудром намЪренiи гетмана не приставать ни к одной из сторон. Ссылаясь на свой продолжительный политическiй опыт, он считает за благо не воевать ни со шведами, ни с поляками, ни с русскими, но собрав собственное войско, быть готовыми отстаивать свою землю от всякаго, кто на нее посягнет. Соглано "Исторiи Русов", такое войско у Мазепы существовало в момент вторженiя Карла XII. Он, будто бы, стоял с ним на ДеснЪ, а свою главную квартиру учредил гдЪ-то между Стародубом и Новгород-СЪверским. Отсюда он и обратился буд-то бы к малороссам с воззванiем.

Только полное незнакомство широкой читающей публики с событiями того времени вынуждает нас вкратцЪ возстановить их истиную картину, необходимую для понимания степени ея искаженiя в "Исторiи Русов".

Поведенiе Мазепы наканунЪ измЪны хорошо извЪстно [97]. Окончательное рЪшенiе предать Петра созрЪло у него до вторженiя Карла в Россiю. Оно ускорено было письмом княгини Дольской и приложенным к нему письмом самого короля Станислава Лещинскаго, полученными 16 сентября 1707 г. Гетман уже тогда открыл свой замысел Орлику. Когда же Орлик обратил его вниманiе на возможность побЪды Петра, Мазепа воскликнул: "Или я дурак прежде времени отступать, пока не увижу крайней нужды, когда царь не будет в состоянiи не только Украины, но и государства своего от потенцiи шведской оборонить!" ВЪрность царю он намЪрен был хранить до исхода поедника между Петром и Карлом. Выжидать результатов войны в бездЪйствiи - такова была тактика гетмана. Он меньше всего разсчитывал, что Украина станет театром военных дЪйствiй и был ошеломлен извЪстiем о движенiи короля не на Москву, по Смоленской дорогЪ, как подсказывала военная логика, а на юг - в Малороссiю. "Дьявол его сюда несет! ВсЪ мои интересы превратит и войска великороссiйскiя за собою внутрь Украйны впровадит". Мазепа, видимо, не знал, что марш короля, поставившiй его в столь трудное положенiе, подсказан Карлу поляками, обнадежившими шведов казачьей помощью, т. е., в конечном счетЪ, вызван был измЪной самого Мазепы. Совершить роковой шаг надлежало не в концЪ, а в самом нача- лЪ кампанiи и в полной неизвЪстности ея исхода. А не совершить было невозможно: поляки успЪли многое разболтать, да могли и выдать тайну сношенiй с ними гетмана из чувства мести. МазепЪ, поэтому, остался единственный путь - обманывать Петра до тЪх пор, пока не подойдут шведы, дабы открыто перейти к ним.

Когда царскiе генералы, к осени 1708 г., сосредоточили свои войска у Стародуба, они послали приглашенiе и гетману явиться туда же с казаками. Мазепа притворился больным, жалуясь на "педокгричную и хирокгричную" болЪзнь, не позволявшую ему даже на конЪ сидЪть. Притворство так хорошо удалось, что сам Меньшиков стал уговаривать Петра не настаивать на прiЪздЪ старика, потому что "от педокгричной и хирокгричной приключилась ему апелепцiя". Меньшиков хотЪл только выяснить какiе-то частные вопросы в бесЪдЪ с гетманом, для каковой цЪли отправился к нему в Батурин.

У Мазепы, тЪм временем, шли совЪщанiя с его приближенными о посылкЪ гонца к Карлу XII. Гетман пребывал в состоянiи крайней нерЪшительности, чЪм вызывал немалое раздраженiе заговорщиков. ПослЪ дебатов, даже ссор, послан был с письмом к королю Быстрицкiй - правитель Шептаковской волости. От встрЪчи с Меншиковым рЪшено было всячески уклоняться. Послали к нему племянника Мазепы Войнаровскаго с увЪдомленiем об отъЪздЪ гетмана в Борзну, гдЪ его ждет кiевскiй архiерей для соборованiя, "понеже конечно при кончинЪ своея жизни обрЪтается". Меньшиков опечалился: "жаль такого хорошаго человека". Но вмЪсто того, чтобы вернуться назад, рЪшил как можно скорЪе Ъхать в Борзну, чтобы застать гетмана в живых. Это повергло в ужас Войнаровскаго. Ночью он бЪжал, чтобы предупредить Мазепу. ТЪм временем в Борзну прискакал Быстрицкiй с извЪстiем о приближенiи Карла. Король обЪщал быть у Мокшанской пристани 22 октября, но в этот день не явился, а 23-го прибЪжал Войнаровскiй, объявившiй, что завтра к обЪду прiЪдет в Борзну Меньшиков для свиданiя с умирающим гетманом. Мазепа "порвался, как вихрь" и немедленно помчался в Батурин, а ночью 24 октября был уже у шведов. Никакой штаб-квартиры "между Стародубом и Новгород-СЪверским" и никакой многочисленной армiи на ДеснЪ не существовало. Боясь казаков и не довЪряя им, Мазепа их, попросту, не собрал, предпочитая опiраться на польских сердюков [98]. Казачье войско пришлось собирать новому гетману - Скоропадскому. "В здЪшней старшинЪ, - доносил Петру Меньшиков, - кромЪ самых вышних, також и в подлом (простом) народЪ с нынЪшняго гетманскаго злого учинку никакого худа ни в ком не видать".

"Вооруженный нейтралитет" был позой придуманной для Мазепы автором "Исторiи Русов". Еще большей фантастикой может считаться приписанное МазепЪ утвержде- нiе, будто шведскiй и польскiй короли, по его настоянiю, обЪщали не разорять Украйны, а покровительствовать ей во время своего нашествiя. Удалось, якобы, гетману добиться согласiя на нейтралитет Украины в предстоящей войнЪ и от единовЪрной православной Россiи. При заключенiи мира Малороссiя могла выступить, как самостоятельное государство, каким она была до польскаго владычества - со своими князьями, с древними правами и привилегiями. По словам "воззванiя", великiя европейскiя державы - Францiя и Германiя согласны гарантировать такой порядок вещей.

Самостiйническiе историки видят в этом воззванiи свой идеал нацiональной независимости. "Исторiя Русов" была, повидимому, главной виновницей того, что с этим идеалом связано имя Мазепы - самаго непопулярнаго и самаго ненацiональнаго из гетманов. Однако, возложив на него столь важную историческую миссiю автор "Исторiи Русов" вынужден был и всю личность Мазепы представить в исключительно выгодном свЪтЪ. Прежде всего, он рисует его человЪком религiозным, богобоязненным, создателем многих церквей. Мазепа и в самом дЪлЪ выстроил их не мало, но по словам Костомарова, дальше этих внЪшних знаков благочестiя его религiозная жизнь не пошла. Во всяком случаЪ, не из нея вытекало его поведенiе послЪ измЪны, когда он, перебЪжав к Карлу, продолжал, якобы, соблюдать "нейтралитет" боясь пролитiя крови единовЪрцев. В прошлом, он этой крови не жалЪл, особенно крови своих разоблачителей, таких как Кочубей и Искра, таких как ПалЪй, котораго он упек в Сибирь, да и таких, как его прежнiй начальник и благодЪтель - гетман Самойлович. Есть основанiе думать, что служа при ДорошенкЪ генеральным писарем, он не чужд был работорговли. По крайней мЪрЪ, кошевой Серко перехватил его однажды по дорогЪ в Константинополь, куда он вез в подарок султану от Дорошенко 14 лЪвобережных казаков. Подметное письмо, найденное в КiевЪ в 1670 году, прямо утверждает, что Мазепа людей русских православных продавал татарам и туркам. "Исторiя Русов" об всем этом, конечно, не упоминает. Только уклониться от объясненiя хорошо всЪм извЪстной казни Искры и Кочубея, открывших измЪну Мазепы, - не сочла возможным. Но тут она, нисколько не задумываясь, приписала эту казнь не МазепЪ, а царю Петру. Гетман, до самой смерти, остался кротким, добродЪтельным господином, умирая сжег даже ларец, в котором хранились списки его единомышленников, дабы не ввергнуть их в бЪду. Что никаких таких списков не могло существовать, ясно было не только историкам, но и современникам. Петр писал Апраксину: "Он не токмо с совЪту всЪх, но из пяти персон сiе зло учинил". "Исторiя Русов", между тЪм, не прочь повернуть дЪло так, что он зтого зла и не собирался учинять, что переход его на сторону Карла был вынужденным по причинЪ поведенiя все того же глупаго народа и казаков, не пожелавших соблюдать "нейтралитета" и видЪть в шведах своих лучших друзей и освободителей, к чему призывал поддЪльный манифест Мазепы.

Чтобы покончить с темой Мазепы и с ея трактовкой в "Исторiи Русов", приведем выдержку из Костомарова, посвятившаго МазепЪ, под конец своей жизни, обширную монографiю. Вот каким представляется ему это божество самостiйников:

"Гетман Мазепа, как историческая личность, не был представителем никакой нацiональной идеи. Это был эгоист в полном смыслЪ этого слова. Поляк по воспитанiю и прiемам жизни, он перешел в Малороссiю и там сдЪлал себЪ карьеру поддЪлываясь к московским властям и отнюдь не останавливаясь ни перед какими безнравственными путями. Самое вЪрное опредЪленiе этой личности будет сказать, что это была воплощенная ложь. Он лгал перед всЪми, всЪх обманывал - и поляков, и малороссiян, и царя, и Карла, всЪм готов был дЪлать зло, как только представлялась ему возможность получить себЪ выгоду или вывернуться из опасности" [99].

"Исторiя Русов" извЪстна была сначала под именем "ЛЪтописи Конисскаго", но уже в серединЪ XIX вЪка начали приходить к заключенiю о неправдоподобности участiя могилевскаго архiепископа в ея составленiи. Автора стали усматривать в том самом Григорiи ПолетикЪ, которому, по утвержденiю Бодянскаго, Конисскiй вручил лЪтопись. Григорiй Полетика родился в 1725 году, в семьЪ одного из казацких старшин, слЪдовательно, хорошо помнил время усиленнаго закрЪпощенiя крестьянства и, одновременно, непрiязнь к Петру за ущемленiе им старшинскаго произвола. ЧеловЪк суровый, холодный, безпощадный в обращенiи с подчиненными, как его характеризует один из самостiйнических историков, он был ревностным сторонником насажденiя крЪпостного права на УкрайнЪ и глашатаем исключительнаго господствующаго положенiя казачьяго дворянства. Его перу принадлежат двЪ записки, развивающiя эту идею.

Естественно, он стал центром притяженiя ему подобных; вокруг него собрался тот кружок, из котораго вышла "Исторiя Русов". Сын его Василiй, подобно отцу, принимал близко к сердцу интересы своего сословiя и составил "Записку о началЪ, происхожденiи и достоинствЪ малороссiйскаго дворянства". Высказано мнЪнiе, что он, а не отец его - истинный автор "Исторiи Русов" [104].

Вопрос об авторствЪ занимает нас меньше, чЪм другой; почему в концЪ XVIII - в началЪ XIX вЪков все еще существовали люди недовольные имперским правительством и облекавшiе свое недовольство в старинныя казачьи формы? Казалось бы, запорожская вольница добилась всего, о чем мечтала - богатства, власти, земель, крЪпостных крестьян. ЧЪм могли питаться теперь ея антирусскiя настроенiя? Для подавляющаго большинства прежней старшины - ничЪм.

Мы знаем, что оно прекратило всякую фронду и стало оплотом самодержавiя наряду с великорусским дворянством. Но осталась кучка не до конца "устроенных". Чтобы понять ея недовольство, надо пристальнЪе присмотрЪться к "Исторiи Русов" с ея навязчивой идеей шляхетства-казачества. Это главная тема и политическiй нерв произведенiя.

"Шляхетство, по примЪру всЪх народов и держав, естественным образом составлялось из заслуженных и отличных в землЪ пород и всегда оно в Руси именовалось рыцарством, заключающим в себЪ бояр, происшедших из княжеских фамилiй, урядников по выборам и простых воинов, называемых казаками по породЪ, кои производят из себя всЪ чины выборами и их по прошествiи урядов возвращая в прежнее званiе, составляли одно рыцарское сословiе искони тако самым их статутовым правом утверждаемое, и они имЪли вЪчистою собственностью своею однЪ земли с угодьями, а поспольством владЪли по правам и рангам и повинность посполитых была установлена правами. А владЪвшiе ими в отношенiи власти их над поспольством считались и назывались отчичами или вотчинниками, от слова и власти взятых по древним патрицiям, то-есть отцам народным управлявшим первоначальными семействами и обществами народными, с кротостью и характером отеческими. Духовенство, выходя из рыцарства по избранiи достойных, отдЪлялось только на службу Божiю, а по земству имЪло одно с ними право". Автор с возмущенiем отвергает мнЪнiе, будто казаки судились по каким-то собственным спецiально для них изданным законам, а не по обычному шляхетскому праву, "по статутовым артикулам для шляхетства узаконенным".

Судя по тому, как часто, кстати и некстати, подчеркивается их рыцарское достоинство, к каким изощренным прiемам фальши прибЪгает автор, чтобы утвердить за ними шляхетскiя права, можно заключить о болЪзненной чувствительности этого пункта. Весь тон повЪствованiя похож на страстный отвЪт кому-то, кто оспаривает казачье дворянство. Перед нами драма той части потомков Кошек, Подков, Гамалiев, которая успЪла добиться всего, кромЪ прав благороднаго сословiя.

Не было, кажется, случая, чтобы имперское правительство лишало малоросiйскаго помЪщика земель и крестьянских душ только за то, что он не дворянин; помЪщики продолжали владЪть, де факто, тЪми и другими, но сами отлично знали, что это противозаконно. Страдало их самолюбiе и от таких "мелочей", как недопущенiе, на первых порах, в Шляхетный кадетскiй корпус (открытый в 1731 г.) дЪтей малороссов, "поелику-де в Малой Россiи нЪт дворян". Казачество так быстро сдЪлало помЪщичью карьеру, что не успЪло еще изгладиться из памяти его происхожденiе. Граф Румянцев, в письмах к ЕкатеринЪ II, разсказывает, что при выборах в Комиссiю по составленiю Новаго Уложенiя рЪдкое собранiе обходилось без саморазоблаченiй; всегда кого нибудь собственные же сосЪди публично уличали в отсутствiи у него дворянскаго званiя. Тогда обиженный вставал и начинал перечислять всЪх крупных вельмож - своих земляков, ведущих род либо "от мЪщан", либо "от жидов". Царское правительство смотрЪло на это сквозь пальцы, оно неуклонно вело политику превращенiя мЪстных самочинных "аграрiев" в россiйских дворян. ТЪ же выборы в екатерининскую комиссiю 1767 г., проводившiеся в Малороссiи по сословному принципу, как во всей Россiи, означали фактическое признанiе тамошних помЪщиков за дворян. Со времен царя АлексЪя Михайловича началась практика выдачи всевозможных грамот, закрЪплявших за панами в вЪчное потомственное владЪнiе земель и угодiй. Совершенно ясное узаконенiе малорусскаго дворянства произведено распространенiем на Малороссiю (в 1782 г.) закона о губернiях и уравненiем крестьян и помЪщиков обЪих частей государства по указу 1783 г. Наконец, через два года явилась Жалованная Грамота Россiйскому Дворянству, относившаяся в одинаковой мЪрЪ как к великоруссам, так и малоруссам.

Но одно дЪло - общее законодательство, а другое - бюрократическая практика. В скрипучей машинЪ необъятной имперiи колеса вертЪлись не всегда гладко. На УкрайнЪ оказалось столько оттЪнков и категорiй панства, что их трудно было перевести на всероссiйскую шкалу.

Продолжал, также, дЪйствовать род государственнаго преступленiя, учиненнаго Богданом Хмельницким, который, получив согласiе царя на небывало высокую цифру казачьяго реестра в 60.000 человЪк, так и не составил зтого реестра. Когда заходила рЪчь о жалованьи казаками и московское правительство требовало списки, их не оказывалось. Никто не знал, сколько в Малороссiи казаков и неизвЪстно было, кто казак, а кто мужик. Вопрос этот рЪшался, обычно, по личному усмотрЪнiю старшины.

Дворянское званiе закрЪпляли сначала за чинами войскового уряда, что было довольно просто, тЪм болЪе, что большинству этих тузов шляхетство давно было пожаловано либо польскими королями, либо царями московскими. Сравнительно легко справились с полковой аристократiей, приравняв полковников к бригадирам, полковых есаулов, хорунжих и писарей - к ротмистрам, сотников - к поручикам и т. д. Но оставалось много званiй, которых табель о рангах не предвидЪла и не вмЪщала. С ними бы- ли вЪчныя недоразумЪнiя, усугубленныя дЪятельностью малороссiйских депутатских дворянских собранiй. Призванныя разбирать права своей страждущей братiи, они по словам А. Я. Ефименко, "завели чуть-что не открытую торговлю дворянскими правами и дипломами".

Все это способствовало недовольству и популярности того "ученiя", согласно которому казацким потомкам вовсе не нужно доказывать свое шляхетство, поскольку казачество извЪку было шляхетским сословiем.

До какой степени проблема "прав" тревожила умы и какой климат создавала она на УкрайнЪ, можно судить по тому, что еще в шестидесятых годах XVIII вЪка южное дворянство, в массЪ своей, не могло предъявить никаких документов в подтвержденiе своего "благороднаго" происхожденiя: объясняли это гибелью семейных архивов во время смут и войн. Однако, лЪт через пятнадцать-двадцать, ко времени возникновенiя комиссiи о разборЪ дворянских прав в Малороссiи, до ста тысяч дворян явилось с превосходными документами и с пышными родословными.

Оказалось, что Скоропадскiе, напримЪр, происходят от нЪкоего "референдарiя над тогобочной Украиной", Раславцы - от польских магнатов Ходкевичей, Карновичи - от венгерских дворян, Кочубеи - от татарскаго мурзы, Афендики - от молдавскаго бурколаба, Капнисты - от мифическаго венецiанскаго графа Капниссы, жившаго на островЪ ЗантЪ. Появились самые фантастическiе гербы. Весь Бердичев трудился над изготовленiем бумаг и грамот для потомков сЪчевых молодцов. ПоддЪльность их гербов и генеалогiй была настолько общеизвЪстна, что появились сатирическiя поэмы вродЪ: "Доказательства Хама Данилея Куксы потомственны".

Этот дворянин, еще недавно косившiй, молотившiй, жавшiй и лишь в послЪднее время "трохи як розживсь" - сочинил себЪ тоже герб:

В таком же духЪ написано прошенiе пана депутата Плещинскаго, который просит его уволить от обязанностей выборной своей службы по той причинЪ, что он "посвятил всю свою жизнь шинковому промыслу" [105].

Когда до Герольдiи дошли свЪдЪнiя о злоупотребленiях на почвЪ "посиланiя" гербов, она стала придиричивой и затруднила доступ в дворянство тЪм, кто еще не успЪл попасть туда. Особенныя строгости начались с 1790 года.

В этот трудный для извЪстной части малороссiйскаго шляхетства перiод, когда оно втайнЪ раздражено было против имперскаго правительства, возник рецидив казачьих настроенiй, вылившiйся в сочиненiи фантастической "Исторiи Русов".

Все, чЪм казачество оправдывало свои измЪны и "за- мятни", свою ненависть к МосквЪ, оказалось собранным здЪсь в назиданiе потомству. И мы знаем, что "потомство" возвело эту запорожскую политическую мудрость в символ вЪры. Стоит разговориться с любым самостiйником, как сразу обнаруживается, что багаж его "нацiональной" идеологiи состоит из басен "Исторiи Русов", из возмущенiй "проклятой" Екатериной II, которая "зачипала крюками за ребра и вишала на шибеници наших украинських казакив". Казачья идеологiя сдЪлана нацiональной украинской идеологiей. В противоположность европейским и американским сепаратизмам, развивавшимся, чаще всего, под знаком религiозных и расовых отличiй либо соцiально-экономических противорЪчiй, украинскiй не может основываться ни на одном из этих принципов. Казачество подсказало ему аргумент от исторiи, сочинив самостiйническую схему украинскаго прошлаго, построенного сплошь на лжи, поддЪлках, на противорЪчiях с фактами и документами. И это объявлено, нынЪ, "шедевром украинской исторiографiи".

"Откуда пошло самостийничество (Полностью)"